Джек Кертис - Слава Страница 12

– Понимаю.

– Так вот. Допустим, я пишу программу. Я хочу, чтобы компьютер мог делать определенную работу – для каждого, кто захочет воспользоваться программой, – и к тому же выполнять ее наилучшим образом. Итак, я начинаю писать программу и в какой-то мере делаю это методом проб и ошибок.

– Вы улучшаете ее по мере написания.

– Ну, если вам угодно, так. В любом случае я делаю это в моем личном файле.

– Что это такое?

– Представьте запертый кабинет, полный моих бумаг. Только у меня есть ключ. Есть такое слово-пароль, которое никто не знает, кроме меня. Я набираю его на компьютере, и он узнает, что это я. Тогда он открывает мой личный файл, как бы впуская меня в запертый кабинет. Когда я довожу программу до совершенства, я переписываю ее в публичный файл, после чего каждый может пользоваться ею. А чтобы убедиться, что она совершенна – хотя бы настолько, насколько это в моих силах, – я ее отслеживаю.

– Вот как! В дневнике говорилось именно о следе. Что значит «отслеживать»?

– Я узнаю, насколько эффективно работают программные модули.

– А если попроще?

– Компьютер делает то, что я ему велела, но кроме этого он как бы пишет маленькую книжечку о том, как он это делает. Потом он ставит эту книжечку на полку... в ячейку сот, если угодно. – Она помолчала, задумавшись. – Как бы вам получше объяснить... Представьте себе, что я попросила вас сходить за продуктами и велела купить мяса, хлеба и овощей. Вы приходите домой с буханкой, бараньей отбивной и картошкой – это значит, вы все сделали, что я просила. Но я не знаю, сделали ли вы это наилучшим образом. Может быть, вы сначала купили картошку, а потом ходили с ней по остальным магазинам, которые находятся дальше от дома. Я спрашиваю вас об этом, и вы мне отвечаете. Если вы что-то сделали неправильно, я говорю, как надо сделать в следующий раз. Это и называется отслеживанием.

– Спасибо, очень доходчиво.

– Я рада. Теперь о другом.. Я сама никогда с этим не встречалась, но слышала, что так бывает. Может так случиться, что нам заказали какую-нибудь программу и попросили поторопиться с выполнением задания. Программист откладывает всю другую работу. Наконец он заканчивает программу, отправляет ее в публичный файл, но при этом забывает выключить отслеживание.

– И компьютер продолжает фиксировать след?

– Именно. Каждый раз, когда заказчик вызывает программу и работает с ней, компьютер запускает отслеживание. Каждый раз. Мало-помалу система забивается. В результате образуются миллиарды следов, и все ячейки сот оказываются забиты.

– Видимо, Кэйт догадалась об этом. Потому в ее календаре и оказалось слово «след».

– Не только это. Она действительно догадалась обо всем и приняла меры – перед уходом домой Кэйт очистила систему.

– Тогда что же...

– Слово «след» стоит с вопросительным знаком. Думаю, Кэйт заинтересовалась содержаниемследа. Я поставила себя на ее место. Очень вероятно, что перед очисткой системы она решила проверить результаты отслеживания.

– И оказалось, что программа не в порядке.

– Не программа – это обнаружилось бы раньше; она бы просто не делала того, что от нее требуется.

– Значит, что-то не так оказалось с отслеживанием?

– Может быть. Я пытаюсь рассуждать логически. Прошло довольно много времени с тех пор, как Кэйт закончила работу над этой программой. Она помнила требования к программе только в общих чертах. Если бы там была незначительная ошибка – что-нибудь ненужное или малоэффективное, – она бы этого попросту не заметила. Но если след выглядел странно, значит, там было нечто из ряда вон.

– Что, например?

– Что-нибудь такое, чего не должно там быть.

– Попробуйте объяснить попонятнее.

– Опять на примере покупок?

– Да, пожалуй.

– Вы – робот. Я приказываю вам пойти по магазинам. Каждый раз вы возвращаетесь с хлебом и всем прочим. Все нормально, вы делаете то, что вам сказано. Вы делаете это для меня и для всех, кто вас попросит об этом. Но вот некто приказал вам заходить еще... ну, скажем, к букмекеру. Вы выполняете это. Каждый раз, идя за покупками, вы останавливаетесь у его кассы и делаете ставку, потому что кто-то попросил вас об этом. Что известно мне? Только то, что вы всегда приходите с продуктами. Как я смогу узнать о букмекере, если не... – Она остановилась, давая Дикону возможность закончить фразу.

– Если не спросите меня, – предположил он.

– Если случайно, после того как программа была написана, передана в публичный файл и забыта, я не увижу результата отслеживания, который должен был быть уничтожен уже давно. Кто-то изменил мои инструкции, и вы теперь заходите еще и к букмекеру. А этот кто-то не знает, что я забыла приказать вам прекратить давать отчет о том, как вы выполняете вашу работу.

– А может, Кэйт просто посмотрела на след и увидела какой-то изъян в своей работе?

– Вы меня не поняли. Она уже проверила эффективность программы перед тем, как передать ее в публичный файл. Она всего-навсего забыла отключить отслеживание. И если она удивилась при виде следа, это означает присутствие в нем какого-то постороннего фактора. Не ошибки, а чужого вмешательства. Я думала об этом часа два. Вы сказали, что Кэйт убил не маньяк, я имею в виду – если она была убита. И я начала искать причину. Разве полиция занимается не тем же? Не поиском мотивов? Помните тетку, о которой вы мне рассказывали, которая убила Дональда? У нее должен был быть мотив.

–Нет, – ответил Дикон. – Она была сумасшедшей.

Теперь уже скоро. Он был спокоен и уверен в себе, как совершенная, четко запрограммированная машина.

Женщина поела фруктов и еще немного выпила. Потом отложила книжку и отнесла пакеты в спальню. Эта комната отличалась особой пышностью: стенные шкафы от пола до потолка, толстые шторы, дорогие ковры и верх роскоши – зеркальная стена. Женщина скинула одежду и встала посередине комнаты, поворачиваясь перед зеркалом, любуясь собою в профиль. Она оглядела себя через плечо, напрягла мускулы ног и встала на цыпочки, подражая балерине. Мужчина двигался вместе с ней, их отражения сходились и расходились, то соприкасаясь, то отплывая в разные стороны. Это была блондинка с очень белой кожей. Он наблюдал, как их головы – светлая и темная – то совмещались в зеркале, то вновь оказывались в разных концах комнаты.

Движения женщины – повороты, позы, изящные жесты рук и ног – постепенно замедлились и превратились в легкий воздушный танец. Одиночество и джин оказали свое действие. Она сплела руки, развернулась, все еще глядясь в зеркало, потом согнула колени, будто собираясь напасть на свое собственное отражение, и, выпрямив их, подняла руки над головой. Мужчина вторил ей, поворачиваясь, выпрямляясь и наклоняясь. Казалось, они репетируют дуэт из какого-то балета. Его темные волосы и золото ее волос, белизна ее кожи прекрасно гармонировали одно с другим. Закрыв глаза, он мысленно видел за зеркалами восхищенный партер, слышал благоговейную тишину в зале. Его раскинутые руки почти совпадали с ее руками в зеркале, образуя что-то похожее на сдвоенное распятье.

«Наш танец смерти, – подумал он. – Как мы прекрасны, и как любит нас режиссер».

Женщина улыбнулась в ответ его мыслям. Потом она остановилась и вытащила из сумки одно из платьев, просунула в него голову и подняла руки. Шелковая ткань цвета устрицы облекла ее тело, вздымаясь на груди и бедрах, как поток, встретивший препятствие, и плавно обтекая лодыжки. С минуту она смотрелась в зеркало, потом сбросила обновку и прошла мимо него за кулисы.

Оставшись один на сцене, он раскланялся, тяжело дыша. Его ярко-голубые глаза загорелись от удовольствия – откуда-то сзади, со стороны гостиной, доносился звук льющейся воды.

Глава 8

Каждый вечер, еще засветло, к окну Дикона прилетали ласточки. До самой ночи они бешено носились кругами между окном и большим платаном, словно наездники, выполняющие смертельный номер на шестидесятиметровом кругу. Они то удалялись, то приближались, то замолкали, то вновь принимались щебетать. Дикон наблюдал за ними каждый день: ему нравились их трепещущие серповидные крылышки, их маленькие темные тельца, словно специально созданные для умопомрачительных воздушных трюков. Ласточки неутомимо закладывали виражи в воздухе, то устремляясь к земле, то взмывая вверх, и пронзительно кричали при этом, будто в истерике.

Весь день Дикон просидел дома, словно отшельник в келье, переходя от одного шкафа к другому. Там висели плащи, куртки и ветровки Мэгги, ее зимние и летние платья, вечерние наряды, стояли ее элегантные туфли, босоножки, тапочки, сабо; через планки были перекинуты ремни, на полках лежали джинсы, брюки, шорты. Комод был заполнен свитерами, блузками, ковбойками, шарфами, бельем. Он заполнил ее вещами три больших ящика из-под чая и плотно закрыл их. Но в шкафах осталось еще почти столько же. В шляпной коробке он нашел связку писем, которые решил сохранить, но никогда не читать. Кроме того, оставались ее драгоценности, ее духи, ее ручки и отрывной блокнот с надписью на каждой странице: «От Маргарет Дикон».Казалось, этому не будет конца.