Джеймс Эллрой - Кровавая луна Страница 12

Потратив еще две недели на пристальное наблюдение, он записал в своем дневнике:

7 июня 1982 года

Линда Деверсон – трагическая жертва нынешних времен. Ее чувственность саморазрушительно, но она свидетельствует о сильной потребности в материнской любви. Марч спекулирует на этом, она вампир. Линда остается неудовлетворенной как в своей чувственности, так и в желании обрести мать (эта Марч старше ее лет на пятнадцать, по крайней мере). Ее полуночные путешествия по самым красивым и одухотворенным местам Палисейдс и Санта-Моники сами по себе говорят как о чувстве вины, так и о ее тонкой ищущей натуре. Ее потребность в красоте особенно сильна после актов саморазрушения. Я должен взять ее в такую минуту: именно в этот миг к ней должно прийти спасение.

Знание местности вселило в него смелость. Он перестал думать о времени и с головой ушел в ухаживание. Но ночные бдения сказались на его повседневной работе. Он начал допускать ошибки: целые ролики плохо отснятой или даже засвеченной пленки, опоздания, пропущенные по забывчивости деловые встречи, засунутые неизвестно куда заказы. Так не могло продолжаться, и он знал, как положить этому конец. Надо завершить ухаживание за Линдой Деверсон.

Он назначил дату: вторник, четырнадцатое июня. Через три дня. Его охватила неудержимая дрожь предвкушения.

В понедельник, тринадцатого июня, он отправился в автомагазин и купил канистру машинного масла, потом поехал на автомобильную свалку и сказал владельцу, что ему нужны хромированные украшения на капот. Пока владелец бегал в поисках украшений, он собрал с земли несколько пригоршней металлической стружки и ссыпал их в бумажный пакет. Через несколько минут хозяин свалки вернулся, размахивая хромированным бульдогом. Он в этот день решил проявить щедрость и предложил владельцу десять долларов. Тот их принял. На обратном пути в мастерскую через переезд Кахуэнга он выбросил бульдога в окно и засмеялся, когда фигурка со стуком скатилась с дороги.

День обручения был тщательно спланирован и рассчитан по секундам. Поднявшись утром с постели, он выставил в витрину табличку «Закрыто по болезни» и вернулся в квартиру, где включил свою пленку для медитации, глядя на фотографии Линды Деверсон. Затем он уничтожил страницы своего дневника с упоминанием о ней и предпринял длительную прогулку – дошел до самого парка Эхо, где провел несколько часов: катался в лодке по озеру и кормил уток. С наступлением вечера он упаковал инструменты для обручения, сложил их в багажник машины и отправился на свидание с возлюбленной.

В восемь сорок пять он припарковался за четыре дома от особняка Кэрол Марч, поглядывая то на безлюдную улицу, то на часы на приборном щитке. В девять ноль три Линда Деверсон въехала на подъездную аллею. Он чуть в обморок не упал, до того хорошо все складывалось. Она прибыла как раз вовремя.

Он поехал к Санта-Моника-Каньон, на перекресток Уэст-Ченнел-роуд и Бискейн, туда, где Уэст-Ченнел разветвлялась и правое ответвление вело на площадку для пикников со столами и качелями. Если его расчеты верны, Линда проедет здесь ровно через десять минут после полуночи. Он остановил машину сбоку от дороги, прямо на краю парка, где ее скрывали от улицы ряды платанов. А потом опять отправился на долгую прогулку.

Вернулся он в одиннадцать сорок и вынул из багажника свое оборудование. Первым делом надел костюм смотрителя парка, состоящий из шляпы медвежонка Смоки, зеленой рубахи со штанами и широким ремнем с инструментами. Потом собрал козлы со знаком объезда и отнес их на развилку.

Затем он вытащил канистру с пятью галлонами машинного масла на середину улицы и разлил его по асфальту перед самым знаком объезда, смешав с металлической стружкой. Получилось целое озеро скользкого, поблескивающего масла, ощетинившееся острой сталью. Теперь ему оставалось только ждать.

В одиннадцать пятьдесят две он услышал шум приближающегося автомобиля. Когда появились огни, его тело содрогнулось, и пришлось силой воли удерживать на месте содержимое кишечника и мочевого пузыря.

Автомобиль замедлил ход, приближаясь к знаку объезда, затормозил и повернул направо. Потом машину занесло на масляной луже, она пошла юзом и врезалась в козлы. Раздался треск ломающейся древесины, и со звуком, подобным выстрелам, лопнули обе задние шины. Машина остановилась, Линда вышла, хлопнув дверцей и бормоча себе под нос:

– О, черт! Вот дерьмо!

Она обогнула машину, чтобы оценить ущерб. Собрав воедино всю обходительность, на какую был способен, он вышел из-за деревьев и окликнул ее:

– С вами все в порядке, мисс? Здорово же вас занесло!

– Я в порядке, – откликнулась Линда. – Но моя машина!

Он вынул из кармана рабочего пояса фонарик и посветил в темноту, несколько раз провел широкой дугой по земле, затем направил луч на свою возлюбленную.

Она улыбнулась, заметив его шляпу – медвежонок Смоки, спешащий на помощь. Хорошо, что свою последнюю сигарету она выкурила у Кэрол.

– Господи, я так рада, что вы здесь! – воскликнула она. – Я увидела знак объезда, а потом меня занесло. Там было скользко. По-моему, у меня обе задние шины полетели.

– Ничего страшного, – успокоил он. – Моя сторожка тут неподалеку. Мы позвоним на круглосуточную станцию обслуживания.

– Боже, какая досада! – продолжала Линда, протянув руку своему спасителю. – Вы просто не представляете, как я рада вас видеть.

Он смешался, когда она его коснулась, и сказал, охваченный радостью:

– Я так долго тебя любил. С тех пор, как мы оба были детьми. С тех самых…

– Какого черта… – ахнула Линда. – Кто вы, черт подери, та…

Она начала пятиться, но споткнулась и упала на землю. Он нагнулся и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

– Нет, прошу вас, – прошептала она, отползая.

Он нащупал на поясе и отцепил двусторонний пожарный топорик, снова нагнулся, схватил Линду за запястье и рывком заставил ее подняться. Одновременно другой рукой он со всего размаха обрушил топор ей на голову. Череп Линды раскололся, кровь и мозги брызнули в воздух. Все происходило как при замедленной съемке, его любовь словно повисла в воздухе тысячами крошечных вселенных. Он замахивался топором и обрушивал его вниз снова и снова, пока не промок от крови. Кровь была у него на лице, попала в рот, проникла в мозг, вся его душа стала ярко-красной, как День святого Валентина, как цветы, которые он назавтра собирался послать своей подлинной возлюбленной.

– Для тебя, для тебя, все для тебя, – прошептал поэт, покинув останки Линды Деверсон и направляясь к своей машине, – моя душа, моя жизнь – все для тебя.

Глава 4

Сержант детективного отдела Ллойд Хопкинс отметил семнадцатую годовщину службы в департаменте полиции Лос-Анджелеса в своей обычной манере: захватил компьютерную распечатку недавних преступлений и отчеты о допросах на месте, составленные в участке Рэмпарт, после чего отправился в район своего детства. Ему хотелось вдохнуть воздух прошлого и настоящего с высоты семнадцатилетней службы по защите невинности.

Октябрьский день выдался облачным и теплым, почти жарким. Ллойд сел в свой «матадор» без опознавательных знаков на стоянке у центрального участка полиции и поехал на запад по бульвару Сансет, вспоминая прошедшие полтора с лишним десятилетия. Исполнились его заветные желания: у него была работа, жена и три чудесные дочки. Работа приносила ему и удовольствие, и волнение, и печаль. Семья была крепкой благодаря их с Дженис совместным усилиям. Дочери дарили ему чистую радость, и, не будь у него другого смысла в жизни, стоило жить хотя бы ради них. Правда, особых восторгов Ллойд не испытывал, но, охваченный ностальгическими воспоминаниями, великодушно приписан их отсутствие своей зрелости. Ему уже сорок, а не двадцать три. Последние семнадцать лет помогли осознать – твои запросы сильно уменьшаются по мере того, как ты осознаешь, насколько у всего остального человечества мозги набекрень. Приходится разрываться между сотнями вроде бы противоречащих друг другу устремлений, чтобы не дать угаснуть своей главной мечте.

А самая злая ирония состояла в том, подумал он, притормозив на красный свет на перекрестке Сансет и Эхо-парка и закрыв все окна в машине, чтобы отгородиться от уличного шума, что эти устремления – в полном противоречии с его пресвитерианским браком – всегда вели к женщинам. Этой иронии сильная, верная и стойкая Дженис никогда не поймет. Чувствуя, что его размышления заходят слишком далеко, Ллойд тронул машину с места и заговорил вслух. Ему хотелось выговориться, хотя вокруг никого не было.

– У нас ничего не вышло бы, Дженис, если бы я не мог время от времени вырываться на волю. Копились бы всякие мелочи, и в конце концов я бы просто взорвался. И ты бы меня возненавидела. Девочки стали бы меня ненавидеть. Вот почему я это делаю. Вот почему я… – Ллойд не смог заставить себя произнести слово «изменяю».