А. Й. Казински - Последний праведник Страница 12

Соммерстед по-прежнему ждал реакции.

— Я дал ему слово, Соммерстед. И так как он отбывает наказание в Дании, у меня есть возможность это слово сдержать.

— Дал ему слово? Ты пообещал ему навещать его в тюрьме?

— Это было условие, на котором он согласился отпустить заложников.

— Ну и забудь о своем слове, Бентцон. Заложники освобождены, Станич получил по заслугам. Ты знаешь вообще, что о тебе говорят остальные?

Нильс надеялся, что это риторический вопрос.

— Знаешь?

В. К. Соммерстед на мгновение стал похож на врача, готовящегося сообщить умирающему пациенту горестную правду.

— Что я маниакально-депрессивный? — предположил Нильс. — Что у меня не все дома?

— Особенно последнее. Они не знают, чего от тебя ждать, Нильс. Вроде только-только ты сидел дома на больничном — и вот уже наносишь визиты всем окрестным психопатам.

Нильс собирался запротестовать, но Соммерстед тут же продолжил:

— Но у тебя талант, Нильс, без всяких сомнений.

— Талант разговаривать с людьми?

— Талант посредника. Тебе практически всегда удается их отговорить. Я бы только хотел, чтобы ты не был таким…

— Каким?

— Странным. Все эти твои страхи перед путешествиями, маниакальные фазы, дружбы с психопатами…

— С одним-единственным психопатом. Вы говорите так, будто…

Соммерстед перебил его:

— Неужели ты хоть изредка не можешь просто делать то, чего от тебя ждут?

Нильс смотрел в пол. Делать, что от него ждут? Прежде чем он успел ответить, Соммерстед продолжил:

— Ты, кажется, собираешься в отпуск?

— Да, но только на неделю.

— Понятно. Слушай, я правда считаю, что ты отлично поработал вчера. Поэтому как насчет продолжения? Давай начнем с каких-то небольших заданий.

— Я готов.

— У меня есть для тебя дело. Ничего серьезного, я просто хочу, чтобы ты связался с несколькими людьми. Поговорил с ними.

— Ну еще бы, вы же сами сказали, что у меня это отлично получается! — Нильс даже не пытался скрыть сарказм.

Соммерстед взглянул на него с раздражением.

— И с кем я должен говорить?

— С хорошими людьми.

Соммерстед принялся искать что-то в куче бумаг на столе, качая головой и комментируя непрерывный поток red notice[20] от Интерпола.

— Помнишь звук старого телекса?

О да, Нильс прекрасно помнил телекс, который получал корректировки и предостережения из штаб-квартиры Интерпола в Лионе. Теперь эти функции исполняет компьютер — или тысяча компьютеров. Но раньше телекс работал беспрерывно, и монотонный механический принтер ни на мгновение не давал забыть о том, что мир с каждой минутой становится все менее и менее пригодным местом для жизни. Если кто-то хотел увидеть мировое зло в концентрированном виде, то достаточно было постоять минут двадцать перед жужжащим телексом: серийные убийцы, контрабанда наркотиков, торговля женщинами, перевозка через границу похищенных детей, нелегальных мигрантов и обогащенного урана. Ну и по мелочи: перевозка исчезающих видов животных — львов, гепардов, редких попугаев, даже дельфинов. Список был бесконечный. Контрабанда произведений искусства и ценных предметов старины, скрипок Страдивари и драгоценностей русских царей. До сих пор не найдена даже тысячная доля того, что нацистская Германия награбила в оккупированных ею странах. Где-то в неведомых немецких тайниках и подвалах все еще хранятся бриллианты, янтарь и украшения Византийской империи, картины Дега и золотые слитки, принадлежавшие еврейским семьям. Все это до сих пор продолжают искать. Возле телекса начинала болеть голова. Хотелось закричать и убежать, хотелось прыгнуть в море и мечтать о том, чтобы человечество никогда не появилось, чтобы Землю продолжали населять динозавры.

Но теперь информация идет через интерполовскую сеть, объединяющую все страны-участницы. Она называется I-24/7, без затей. Эта сеть, как круглосуточный магазин, доступна всегда. Угрозы, вслед за технологией, тоже стали более современными. Террористы-смертники, биотерроризм, хакерство, распространение детской порнографии, мошенничество с кредитными картами и СО2-квотами, уклонение от уплаты налогов, отмывание денег — и вот снова оказывается, что до борьбы с коррупцией в Европейском союзе руки так и не дошли. Да, Интерпол, может, и изобрел новые виды оружия для борьбы с преступностью, но преступники разбираются в новой технологии как минимум не хуже самого Интерпола. Нильс часто думал о том, что, пожалуй, в конечном счете никто ничего не выиграл. Может быть, не стоило ничего менять, пусть бы телекс продолжал работать круглосуточно, а горячий звук принтера прорезал бы воздух постоянным напоминанием о мировом зле.

— Красная карточка, — сказал Соммерстед, наконец-то найдя дело в куче бумаг. — По всей видимости, убивают хороших людей.

— Убивают хороших людей?

— Похоже на то. В разных точках земного шара: Китай, Индия, Россия, США. Большинство жертв были заняты в так называемой «индустрии добра». Ну, ты понимаешь: врачи, спасатели, волонтеры в странах развивающегося мира.

Нильс прочел: Red notice. Текст был написан на английском языке, в характерном для Интерпола лаконичном отрывистом стиле. Possible sectarian killings. First reporting officer: Tommaso Di Barbara.[21] Интересно, подумал Нильс, они там в Лионе и между собой разговаривают на таком вот языке роботов?

— Раньше мы не стали бы тратить время на такое. Но теперь, после скандала с карикатурами… Глобализация, что бы это ни значило.

— Что связывает убийства? — спросил Нильс.

— Насколько я понял — какая-то метка на спине жертвы. Может, это убийства на религиозной почве? Скоро на каждом втором перекрестке будет подстерегать псих с турецкой саблей и пристегнутой к поясу тонной динамита.

— Вы считаете, речь идет о религиозных мотивах?

— Возможно; но к собственно расследованию мы не имеем никакого отношения. И слава богу, потому что священные убийства — это всегда бумажная канитель, приходится перерывать тонны старых документов и запылившихся книг. Где, скажите мне, ревность и жадность — эти ясные и понятные мотивы?

Соммерстед резко замолчал, уставившись в окно, и у Нильса появилось подозрение, что слово «ревность» унесло его мысли куда-то далеко. Он не раз встречал жену Соммерстеда — светловолосую, немного поблекшую красавицу, воспитанницу частной школы-пансиона, которая наверняка никогда не сталкивалась с теневой стороной жизни. Похоже, однако, что у богатой домохозяйки тоже бывали свои сложности — где-то же и она должна одерживать победы и пробовать свои силы, подпитывая душу подтверждением действенности своих чар. Жена Соммерстеда черпала все это в мужских взглядах. Нильс заметил это сразу же, когда впервые увидел ее на каком-то приеме. Она стояла рядом с мужем, несколько раз брала его за руку, но все время обменивалась с кем-то взглядами.

— Я бы хотел, чтобы ты сегодня связался с… ну скажем, с восемью-десятью людьми доброй воли в Копенгагене. Спросил, не заметили ли они чего-то необычного. Генеральный секретарь Красного Креста, кто-нибудь по правам человека, ну и эти… защитники окружающей среды. Что-то вроде этого. Попроси их быть начеку. Тогда с нас взятки гладки.

— Как насчет всех тех, кто приехал на саммит?

— Нет. — Соммерстед неестественно рассмеялся. — Они, во-первых, и так неплохо защищены, а во-вторых, уедут домой через четыре дня. Я думаю, мы говорим об угрозе с дальней перспективой.

Нильс бегло просмотрел выданные ему два листа бумаги, хотя Соммерстеду явно не терпелось выставить его за дверь.

— Есть подозреваемые?

— Бентцон, это чистая перестраховка, ничего больше.

— Почему они тогда передали дело нам?

— Слушай, это пустяк, ты можешь вообще рассматривать это как выходной, в качестве благодарности за работу вчера ночью. Если мы станем воспринимать такие неопределенные угрозы всерьез, у нас не останется времени ни на что другое. У меня и без того хватает сейчас работы, стоит мне допустить малейшую ошибку — и завтра же на моем пороге возникнут три утренние газеты и сто семьдесят девять членов парламента, и все будут требовать разъяснений, проведения внутренних расследований и правильной расстановки приоритетов в нашей работе. И как бы я ни мечтал заткнуть им пасти, мне придется улыбаться и кивать, как школьнику на выпускном вечере.

Соммерстед театрально вздохнул и откинулся на спинку стула. Он явно не впервые произносил эту речь.

— Это моя работа, Бентцон: я постоянно должен быть на связи с министром и прокурором. Рассылать письма о том, почему мы не приехали на место преступления на две минуты раньше, отвечать на звонки журналистов, вопрошающих, почему мы так плохо справляемся со своей работой. Потому что они всегда видят только это.