Тьерри Жонке - Тарантул Страница 12

Он покинул ее спальню, вышел в парк и направился туда, где виднелась вода. На синей глади спала пара лебедей; спрятав изогнутую шею под крыло, она, изнеженная и хрупкая, прильнула к сильному телу спутника.

Какое-то время он любовался их спокойствием, завидуя этой безмятежности, которая словно смягчала и его страдания. Потом он заплакал. Он вырвал Еву из рук Варнеруа и понимал теперь, что эта жалость — он называл это жалостью — до основания разрушила его ненависть, безграничную, беспредельную ненависть. А между тем ненависть была единственным смыслом его жизни.

Тарантул часто играл с тобой в шахматы. Он долго размышлял, прежде чем решиться и сделать какой-нибудь ход, возможность которого не приходила тебе в голову. Порой он импровизировал и предпринимал атаки, не заботясь о защите, таков был стиль его игры, импульсивной, но безошибочной.

В один из дней он убрал цепи и вместо убогого ложа, на котором тебе до сих пор приходилось спать, поставил диван. Теперь тебе оказалось доступно счастье спать там, и можно было проводить целые дни, вытянувшись на шелковых подушках и наслаждаясь их мягкостью.

Тяжелая дверь подвала по-прежнему оставалась крепко-накрепко заперта…

Тарантул приносил тебе сласти, сигареты светлого табака, осведомился о твоих музыкальных вкусах. Ваши беседы протекали в игривом тоне. Этакая светская болтовня. Он подарил тебе видеомагнитофон и приносил кассеты с фильмами, которые вы смотрели с ним вместе. Он заваривал чай, готовил для тебя настои из трав, а когда чувствовал, что тебе становится грустно, открывал бутылку шампанского. Как только бокалы оказывались пусты, он наполнял их снова.

Тебе больше не приходилось ходить без одежды: Тарантул подарил тебе вышитую шаль, замечательная вещь в нарядной упаковке. Твои тонкие пальцы разорвали бумагу, подарок доставил тебе огромное удовольствие.

Закутавшись в шаль и свернувшись клубочком на подушках, можно было курить американские сигареты или сосать медовые леденцы в ожидании ежедневного визита Тарантула, который никогда не являлся без подарка.

Казалось, его щедрость в отношении тебя не имеет пределов. Однажды дверь подвала открылась. Он с трудом толкал перед собой тележку на колесиках, на которой громоздилось что-то невероятно огромное. Он улыбался, разглядывая атласную бумагу, розовую ленту, букетик цветов…

Заметив твое удивление, он напомнил, какое было число: двадцать второе июля. Да, твой плен длился уже десять месяцев. Тебе исполнился двадцать один год… При виде этого подарка невозможно было сдержать радость и возбуждение. Тарантул помог тебе разорвать ленту. По форме без труда удалось угадать: пианино, настоящий «Стенвей»!

Огрубевшие пальцы стали слушаться не сразу, но все-таки тебе удалось что-то сыграть. Блестящим это исполнение назвать было нельзя, но на глазах показались слезы радости.

И ты, ты, Винсент Моро, домашнее животное этого чудовища, ты, собачонка Тарантула, его обезьянка или попугайчик, ты, звереныш, которого он сломал, стал целовать ему руку, смеясь во весь рот.

И тогда, во второй раз, он дал тебе пощечину.

Алекс умирал от скуки в своем укрытии. Осовев от бесконечного сна, с опухшими глазами, он дни напролет проводил перед телевизором. Он предпочитал больше не думать о будущем и старался занять себя, чем только мог. Его теперешняя жизнь разительно отличалась от пребывания в провансальской хижине: он с маниакальной старательностью занимался хозяйством, мыл посуду. Все сияло невероятной чистотой. Он до блеска натирал паркет, чистил кастрюли и сковородки.

Бедро уже почти не болело. Рана постепенно затягивалась, и, хотя шрам нестерпимо зудел и чесался, болезненных ощущений не было. Повязку заменил обыкновенный компресс.

Алекс уже прожил здесь недели полторы, когда однажды вечером ему в голову пришла гениальная идея, или, во всяком случае, ему удалось убедить себя, что эта идея является таковой. Он смотрел по телевизору футбольный матч. Спорт никогда его особенно не интересовал, за исключением разве что карате. Единственной прессой, которую он обычно читал, были специализированные журналы по искусству боевых единоборств. Тем не менее он лениво следил за перемещениями мяча, который пинали игроки… Подремывая перед телевизором, он допивал вино. Когда матч закончился, ему было даже лень встать выключить телевизор. Следом шла какая-то медицинская программа с участием пластического хирурга.

Ведущий комментировал репортаж о лифтинге, о лицевой хирургии. За репортажем последовало интервью с ведущим специалистом некой специализированной парижской клиники, профессором Лафаргом. Едва услышав несколько первых фраз, Алекс застыл, стараясь не пропустить ни единого слова.

— Второй этап, — объяснял Лафарг, помогая себе набросками, — заключается в так называемом выскабливали, или абразии, надкостницы. Это очень важный этап. Его цель, как вы можете здесь наблюдать, состоит в том, чтобы надкостница стала плотно прилегать к глубоким слоям кожи, и только потом кожу можно сшивать.

На экране мелькали фотографии до неузнаваемости изменившихся лиц пациентов, вылепленных заново, перекроенных, похорошевших. Это были просто другие люди. Алекс внимательно следил за объяснениями, раздражаясь оттого, что не мог понять значения некоторых терминов… Когда передача закончилась и пошли титры, Алекс записал имя врача — Лафарг — и название клиники, в которой тот работал.

Фотография в паспорте, далеко не бескорыстная помощь приятеля-легионера, деньги, спрятанные на чердаке дома, — все это медленно, но верно складывалось в одну картину.

Этот тип в телевизоре утверждал, что в операции по переделке носа ничего сложного нет, точно так же, как и в иссечении жировой ткани на некоторых участках лица. Морщины? Скальпель может стереть их, как резинкой!

Алекс ринулся в ванную комнату, посмотрелся в зеркало. Он щупал свое лицо, горбинку на носу, слишком полные щеки, двойной подбородок…

Все было так просто! Врач сказал, две недели — за две недели можно переделать лицо, стереть и вылепить заново! Нет, все было очень даже непросто: нужно было еще убедить хирурга прооперировать его, Алекса, преступника, которого разыскивает полиция… Найти способ давления, достаточно убедительный, чтобы заставить его молчать, провести операцию и позволить уйти, не предупредив полицию. Способ давления… Может быть, у этого самого Лафарга имеются жена, дети?

Алекс смотрел, не отрываясь, на кусочек бумаги, на котором записал имя Ришара, название клиники… Чем больше он об этом размышлял, тем удачнее казалась его идея: если ему удастся изменить лицо до неузнаваемости, зависимость от легионера станет не такой сильной. Полиция будет отныне искать призрак, несуществующего Алекса Барни; пересечение границы перестанет быть такой уж невозможной задачей.

Этой ночью Алекс не спал. На следующий день он поднялся рано на рассвете, коротко подстриг волосы, тщательно погладил костюм и рубашку, которые привез из провансальской хижины. «Ситроен» стоял в гараже…

Тарантул был очарователен. Отныне его посещения стали гораздо более длинными. Он проносил тебе газеты, часто садился есть с тобой за одним столом. В подвале было достаточно жарко — стоял август, — и он поставил туда холодильник, в котором ежедневно обновлял запасы сока.

После шали твой гардероб пополнился домашним халатом и тапочками.

Осенью Тарантул начал делать тебе уколы. Он спустился к тебе со шприцем в руке. Он приказал тебе лечь на диван, обнажив ягодицы. Игла резко вонзилась в складку кожи пониже поясницы. Только что было видно полупрозрачную жидкость, слегка окрашенную розовым, в резервуаре шприца, и вот эта жидкость оказалась в тебе.

Тарантул был очень осторожен и старался не делать тебе больно, но все равно после самой инъекции было довольно неприятно. Затем жидкость постепенно рассосалась в теле и боль прошла.

Тебе не пришло в голову спрашивать Тарантула о том, что за лечение он предписал. Все твое время занимало рисование, игра на пианино, и эта активная творческая деятельность полностью поглощала тебя. Какое значение имели какие-то там уколы, Тарантул казался очень милым..

Прогресс в музицировании был очевиден. Восхищенный твоей игрой, Тарантул проводил многие часы в специализированных музыкальных магазинах в поисках нот для тебя. В подвале громоздились кипы учебников и книг по искусству, которые служши тебе образцами.

Однажды тебе пришло в голову открыть ему его язвительное прозвище. Это случилось после одного обеда, когда он сидел за столом рядом с тобой. Шампанское слегка вскружило тебе голову.