Игнасио Гарсиа-Валиньо - Милый Каин Страница 12

Впрочем, такое поведение Хулио все равно выглядело странным. Карлос успел привыкнуть к тому, что этот человек вполне уверен в себе с профессиональной точки зрения, рассуждает о психологических проблемах не без апломба и, пожалуй, даже слегка рисуясь перед слушателями-непрофессионалами. Сейчас же он явно смущался и почему-то стремился не называть вещи своими именами. Отец вновь заподозрил, что такое поведение Хулио связано с тем, что тот не знал, как высказать в глаза родителям самые худшие предположения, касающиеся их сына.

— По-твоему, у него что-то вроде… ну, скажем, психического расстройства? Ты, главное, говори, не стесняйся. Можешь быть с нами абсолютно откровенным.

Психолог как-то неопределенно покачал головой. Лишь по выражению его лица можно было догадаться, что он скорее соглашался с Карлосом, чем отрицал его правоту. Само собой, такая реакция психолога никак не могла успокоить взволнованного отца.

— Сейчас просто рано высказывать какие бы то ни было предположения, — сказал наконец Хулио, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. — Нормальная диагностика требует времени. После одной беседы с ребенком многого не скажешь. Давайте договоримся вот как. В течение недели я подберу вам хорошего специалиста, который сможет поставить правильный диагноз и возьмется за коррекцию его поведения.

— Слушай, а нельзя ли как-нибудь поконкретнее? — Карлос не выдержал неопределенности и даже позволил себе высказать что-то вроде упрека в адрес гостя. — Понимаешь, очень уж мы с женой волнуемся.

— Ну, не знаю. Пока действительно трудно что-то сказать. Впрочем, кое-какие наблюдения я для себя уже сделал. Так, например, совершенно ясно, что интеллектуальное развитие вашего сына заметно превышает норму. К тому же у него необычайно сильно развито логическое мышление.

— Так что? Разве это плохо?

— Интеллект, разум, мышление — замечательные инструменты человеческого развития. Но они могут стать и смертельно опасным оружием, если человек, в особенности ребенок, подросток, не научится правильно обращаться с ними.

Карлосу оставалось только развести руками. Он счел, что такое объяснение, пусть и несколько расплывчатое, вовсе не было лишено смысла. Отец и сам частенько замечал, что Нико смотрел на него как будто через увеличительное стекло или другой оптический прибор, затуманенный фильтром презрения и пренебрежительного отношения. Он мог только гадать, каким образом у Хулио, всего один раз поговорившего с мальчиком, сложилось о нем точно такое же впечатление, как и у его родного отца.

— У меня такое ощущение, что в Николасе зреет какой-то протест. Более того, он просто-напросто готов вот-вот взорваться, — подытожил свою речь Омедас и не слишком уверенно добавил: — По правде говоря, я был бы рад ошибиться в своих прогнозах.

Он, видимо, посчитал разговор оконченным, не слишком убедительно сослался на какие-то срочные дела и стал прощаться. Родители Нико проводили гостя до двери и попрощались с ним. Кораль и Карлос выглядели явно озадаченными, сбитыми с толку. Предположения, высказанные психологом, ставили перед ними вопрос, как быть с сыном дальше.

Нико упустил финальную часть разговора. Ему пришлось обежать дом, чтобы увидеть калитку и ворота. К сожалению, мальчишка застал лишь родителей. Они возвращались к крыльцу от калитки и о чем-то напряженно говорили. Карлос при этом размахивал руками и делал такие жесты, словно выбивал пыль из невидимого ковра.

Нико смог услышать, о чем идет речь, лишь тогда, когда они вошли в вестибюль.

— Между прочим, это ты подала мне мысль пригласить психолога, — говорил отец. — А теперь ощущение такое, что тебе на все это просто наплевать. Он ушел, а ты даже не попыталась убедить его заняться нашим сыном.

— Не думаю, что мне удалось бы уговорить этого человека.

— Откуда ты знаешь?

— По-моему, он просто боится браться за это дело. Впрочем, не знаю, Карлос. Не по себе мне от всего этого. Ума не приложу, что нам делать, если…

Голос Кораль на несколько мгновений утонул в громоподобном реве спортивного мотоцикла, пронесшегося по улице.

Карлос и Кораль вошли в гостиную. Нико опять обежал дом, незаметно пробрался на террасу и прильнул к приоткрытой стеклянной двери. Он оценил свой наблюдательный пункт и остался им вполне доволен. Шторы надежно скрывали его от родительских глаз.

— Перестань. Я уверен, ему доводилось видеть детей с куда более серьезными отклонениями в поведении и психике, — убеждал жену Карлос. — Он к этому привык, и вряд ли его можно чем-то напугать.

Мать совсем загрустила, и отцу пришлось сменить тактику:

— Господи, да что с тобой случилось? Я прекрасно понимаю, что мы затронули не самую приятную тему. Говорить об этом с посторонними людьми не хочется, но, в конце концов, ты же сама первая сказала, что бывают такие ситуации, когда не зазорно попросить помощи у чужих людей, особенно у специалистов в своем деле.

— Карлос, я действительно так считаю и очень благодарна тебе за то, что ты не забыл о нашем разговоре и пригласил этого милого человека пообщаться с Нико. Я говорю лишь о том, что он, по-видимому, вовсе не уверен в своих силах. Настоящий профессионал не станет браться за дело, если не уверен в том, что сможет с ним справиться. Он ведь все тебе уже сказал, и вряд ли нам удастся силой заставить его работать с Николасом. Давай немного подождем. Пусть наш гость подумает и сам все решит. Можно сказать, что мы свой ход сделали. Теперь мяч на его половине поля.

Карлос ласково обнял жену и произнес:

— Ты, главное, не волнуйся. Все будет хорошо. Мы разберемся со всеми проблемами, все решим, обо всем договоримся. Можешь мне поверить, любимая.

Карлос поцеловал Кораль в щеку и вдруг заметил какое-то движение за шторой, прикрывавшей стеклянную дверь на террасу. Озадаченный отец подошел и отдернул завесу. Никого. Только пустой сад, погруженный в густые вечерние сумерки.

— Что-то случилось? — взволнованно спросила Кораль, вставая с кресла.

— Нет, ничего. Просто, наверное, кошка через забор перепрыгнула.

Глава третья

Мастер ФИДЕ

Он поднялся на чердак, когда-то превращенный в художественную мастерскую для его любимой женщины, с твердым намерением решительно разделаться с излишне лазурными воспоминаниями о прошлом.

С чувством парализующей досады и едва ли не злости Хулио Омедас захлопнул за собой дверь и на ощупь стал пробираться к окну, едва видневшемуся в дальнем конце помещения. Здесь, на чердаке, пахло мумифицированными воспоминаниями, скипидаром, старой засохшей краской, пылью и грязным, давно не убиравшимся курятником или голубятней. Под его ногами хрустели дохлые тараканы. В какой-то момент Омедасу пришлось смахнуть с лица плотную липкую паутину.

Наконец Хулио добрался до окна и распахнул обе створки, тяжело скрипнувшие старыми ржавыми петлями. Теперь он мог оглядеться. Под слоем пыли, блестевшей на свету, в помещении мирно дремали старая пузатая печка, колченогая кровать, стол, сооруженный из двух штативов, но так и не дождавшийся появления нормальной столешницы поверх куска фанеры, раковина из белого мрамора и приоткрытая дверь в туалет. Все оставалось на своих местах, точь-в-точь как в тот день, когда Хулио и Кораль Арсе в последний раз вместе вышли отсюда.

Прошлое нахлынуло на него тяжелой волной, плотным потоком, сочившимся буквально из каждой вещи, так много значившей для него когда-то. У Омедаса возникло такое ощущение, словно все эти предметы, оживленные и одушевленные когда-то их совместным колдовством, теперь, заждавшись, изливали на него свою накопившуюся тоску по человеческому присутствию. К нему взывали забытые второпях ведра, банки, старые кисточки, палитры, покрытые разноцветными струпьями сухой краски, а громче всех — убогая жесткая кровать, прилепившаяся к облупленной стене, казавшаяся им когда-то восхитительным царским ложем.

Вот только не стояли сейчас у той кровати аккуратные сандалии Кораль, край подошвы которых так неудачно впился в его пятки, когда он встал в темноте, чтобы принести ей воды. Хулио всегда путал обувь. Он нелепо хромал до раковины и обратно под аккомпанемент сонного смеха Кораль.

Какими же унылыми, бесполезными и ненужными казались ему все эти вещи сейчас, спустя столько лет, нетронутые, невостребованные, покрытые толстым слоем пыли. Омедасу, конечно, могло показаться, что эта рухлядь все еще надеялась на возвращение былых времен, на то, что она снова будет нужна тем двум юным влюбленным. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться. Больше всех, похоже, переживал старый матрас с пружинами, предательски торчавшими в самых неподходящих местах, свидетель и хранитель памяти о бурных ночах любви, проведенных Хулио и Кораль здесь, на этом чердаке, казавшемся им тогда воплощением уюта и гостеприимства.