Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных Страница 12

Иван ошеломленно смотрел, как по свежевыкрашенной веранде взметнулся огонь. Потом перевел взгляд на сестру. По лицу той метались кровавые отблески. Их взгляды встретились.

— МАМА!!! — закричали дети почти одновременно. — ПАПА!!!

Иван сел на кровати, комкая в руках мокрое от пота старое одеяло.

В комнате воняло.

Не грязным бельем. Бензином. Запретным запахом, плохим запахом. Словно вся комната вдруг превратилась в огромную бензоколонку.

Он пошарил рукой слева. Галины рядом не оказалось.

— Галя? — позвал Иван и внезапно воспоминания о сегодняшнем дне разом ворвались в его голову.

— Галя?! — они теснились, толпясь, и опережая друг друга, лезли наружу, на поверхность.

Мучительное метание сгорающих людей встало перед расширенными от ужаса глазами. Крики любимой и стоны друзей ворвались в его уши. Вонь паленого мяса, тряпья и бензина расширила ноздри. Его руки, аккуратно опрокидывающие все новые и новые бутылки над беззащитными, спящими предательски задрожали под одеялом.

Ивана мучительно вырвало.

Еще и еще.

Содрогающееся тело рухнуло на пол, проползло несколько метров и замерло.

Иван поднял голову.

— Г-А-Л-Я!!!

Так иступлено он кричал только в далеком детстве, когда заживо сжег своих спящих маму и папу.

Вадим Немченко

Бог дает тем, кто рано встает.

Вадим был абсолютно уверен, что при подъеме в четыре, ему должно доставаться вообще абсолютно все.

Сегодня он проснулся сам.

Сел на кровати, глядя на зеленеющий в темноте будильник и, потянувшись, зевнул. Было три сорок.

Спать не хотелось совершенно.

Вадим отключил будильник, поднялся, и, накинув халат, нащупал ногами тапочки в темноте. Прислушался. Тишину спящего дома нарушало лишь тиканье больших напольных часов в гостиной, да похрапывания Машки, забывшей впопыхах, очевидно, спуститься от своего бойфренда.

Молодежь, подумал Вадим с оттенком зависти.

Первое что он сделал, спустившись, — налил себе полный стакан коньяка.

Немного посидел в полутемной гостиной, крутя стакан в пальцах, потом залпом выпил. Голова соображала плохо. Всю ночь ему снился какой-то странный сон. Он попытался вспомнить. Бесполезно.

Голос, подумал Вадим.

Проклятый Голос.

Это из-за него я совсем перестал спать.

Послать бы его к черту, подумал он с тоской. Пусть найдет себе другого мальчика на побегушках. А то взял привычку, тоже мне. Командует, как комроты на плацу.

Немченко налил себе еще и вдруг замер с бутылкой, ощутив стремительные ледяные мурашки по спине. Его взгляд уперся в темный угол большой гостиной между телевизором и шторами, прямо напротив него. Лунный свет, льющийся через окно, заливал тот конец комнаты нереальным серебристым светом, и Вадиму показалось на секунду, что кресло в углу не пустует.

— Во, черт, — вслух сказал он, отставляя бутылку. — Ну, надо же.

Звук собственного голоса развеял сомнения.

Немченко облегченно выдохнул и поднял стакан.

— Не стоит, — сказал кто-то из темноты.

Вадим замер.

За мгновения в его голове промелькнул целый вихрь мыслей. Но самая первая, правильная, — второй пистолет лежит в шкафу над холодильником. На ней он и решил остановиться.

— Здравствуй, Вадим, — произнес некто из темноты снова и Немченко облился холодным потом.

Так обычно говорил с ним Голос.

Сидящий в кресле появился из темноты и, в лунном свете, лицо его показалось жутким, кошмарным, нечеловеческим. Опухшее, синеватое, с черными провалами заплывших глаз и тонкой линией искривленного рта. Вся левая сторона лица была черной, словно испачканной в грязи. Лицо ночного гостя Немченко узнал бы из тысячи. Это был он, вчерашний мертвый парень, на которого бесполезно потратили два часа.

Вадим швырнул стакан на пол, ощущая, как правая щека нервно задергалась. Толстый ковер погасил звук.

— Мы никогда с тобой не разговаривали, — сказал мертвый парень с ненавистными Вадиму интонациями Голоса, — вот так, лицом к лицу. Я решил, что такую несправедливость пора исправить. В особенности учитывая, как прошел наш с тобой последний разговор телефонный. Мне не понравилась его концовка.

Вадим откашлялся. Все-таки Голос в облике мертвого парня гораздо лучше, чем парень, самостоятельно восставший из могилы и прибывший к своему убийце с ночным визитом.

— А что — концовка? — нашелся Вадим. — Разговор, как разговор. И, кстати, вряд ли это твое лицо.

— Но передо мной ведь тоже не ты, — усмехнулся Голос. — Или ты? Поджатые губы, трусливо бегающие глаза, нервный тик…. Ты смел лишь в окружении своих бойцов?

Вадим стиснул зубы, до хруста, до боли.

— Что ты хочешь? — вместо ответа спросил он.

— Помощи и понимания, — ответил Голос, а парень вдруг легко поднялся из кресла. Немченко немедленно вспомнился какой-то дурацкий фильм о зомби, просмотренный под руководством дочери накануне. Вадим мельком подивился убогости фантазий голливудских умельцев. Настоящего ожившего кошмара они, как пить дать, никогда в жизни не видели.

Он ощутил, как мерзкая дрожь с щеки начинает расползаться по лицу.

Парень сделал несколько неуверенных шагов, с грохотом отодвинул ближайший стул и сел прямо напротив Немченко. Теперь их разделяло около метра.

Вблизи его маска выглядела совсем кошмарной. И запах. От него исходил удушливыми волнами тяжелый запах прелой мокрой земли.

— Мне и оттуда тебя слышно было, — произнес Немченко.

— Так лучше, — заметил парень. Губы его еле заметно шевельнулись. — Мне одиноко, Вадим. Я думал, что мы с тобой друзья. А ты…? Неужели тебе со мной плохо?

— Мне хорошо.

— Неправда. Ты тяготишься мной. Тебе страшно. Но ты ведь также одинок, как и я.

— У меня есть дочь, — напомнил Немченко и сейчас же пожалел об этом.

— А…. Папаша мой…. Да, что, папаша? — внезапно произнес парень голосом Машки. — Алкаш. Пить начинает с петухами. И так весь день. А вечером его братки домой приволакивают. Он отлежится в прихожей, доберется до кухни, махнет еще стакан-два и давай лезть с нравоучениями. Я его ненавижу! А каково? — закончил монолог Голос.

Вадим стиснул кулаки.

— Неправда, — сказал он, уверенный, абсолютно уверенный, что Голос не врет.

Немченко знал свою дочь слишком хорошо.

Рот парня исказился, что, очевидно, должно было означать усмешку.

— Ай-яй-яй, — произнес Голос. — Нехорошо, Вадим…. Значит, у тебя есть любящая дочь. И она мешает тебе почувствовать одиночество. Может быть, она тебе не нужна? Неужели же кто-то может стоять между нашей дружбой?

Немченко почувствовал приближающееся бешенство. Машка моя, значит, подумал он. Мешает нашей дружбе. Ах, ты сволочь.

— Выпить хочешь? — осведомился он самым невинным тоном.

— Я уже думал, что не предложишь.

Вадим поднялся.

Стаканы стояли в шкафчике над мойкой, но он уверенно пошел к холодильнику.

— Ты что будешь? В ассортименте есть все. Вино, коньяк, водка, — предложил Немченко. Только не думай, Вадя, не думай о пистолете. — Я лично по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.

— Так ты и ночью устаешь?

— А как же, — Вадим открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. — Мне столько кошмаров сни…

— Вадим, — перебил его Голос. — Стаканы у тебя в другом месте.

Немченко напрягся всей спиной.

— Я уже мертв, Вадим. Ты убил меня еще вчера.

Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся.

Парень сидел на том же месте, не шевелясь, и смотрел на него черными поблескивающими глазами из-под запекшейся маски. Вадим ощутил легкое «дежавю», только Сашка с Костиком не хватало. И, конечно, лежащей между ними мертвой девушки.

— Не смей мне говорить ничего о дочери, — произнес он, поднимая пистолет. — Это моя дочь, подонок.

— Я уже мертв, Вадим, — снова напомнил Голос.

— А я тебя сделаю еще мертвее, — произнес Немченко и нажал на курок.

Раз, два, три. Выстрелы грохотали в ночном доме, подобно взрывам. Полуослепленный вспышками, Вадим увидел, как пули одна за другой входили в ночного гостя. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной окровавленной рубашкой.

Четыре, пять, шесть.

Парень танцевал и дергался на стуле, но все еще сидел, словно привязанный. От выстрелов рывками отъезжал стул.

— Сгинь, гад! — в неистовстве заорал Немченко.

Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, кубарем катился, по лестнице.

Вспыхнул ослепительный свет и Вадим, стиснув зубы, прикрыл свободной рукой глаза.

— Папа! — закричала Машка.