Дэвид Хьюсон - Вилла загадок Страница 12

Он так и не простил себе того, что произошло. Не простил он и их. А теперь Мэри собиралась замуж, а Ракеле, которая была преуспевающим адвокатом, превратилась в следователя, успешно продвигавшегося по службе в ДИА – организации, с которой он должен был вскоре связаться благодаря Терезе Лупо.

Его чувства к ДИА не ограничивались тем недавним всплеском горечи, которую он испытал после происшествия, разрушившего карьеру Джанни Перони, тем более что оно не касалось реальной борьбы с преступностью. Они имели глубокие корни. В полицейском участке вряд ли можно было найти хотя бы одного сотрудника, который не слышал этой аббревиатуры и не испытывал при ее упоминании благоговейного трепета. С тех пор как личность мертвой девушки была установлена, избежать контакта с ДИА не представлялось возможным. Собственно говоря, он должен был это сделать в тот самый момент, когда понял, каких людей надо допросить.

Глядя на лежащую перед ним стопку бумаги, Фальконе пытался вспомнить, каким представлял это дело вначале. Шестнадцать лет назад он был простым детективом. Главным инспектором тогда являлся Филиппо Моска, человек старого закала, не особенно скрывавший свою дружбу с людьми, которых обычно избегали.

Об исчезновении Элеанор Джеймисон сообщили 19 марта, через два дня после того, как ее в последний раз видел приемный отец-американец. Ей только что исполнилось шестнадцать лет, она жила на Авентинском холме, на арендованной Верджилом Уоллисом вилле, с момента своего приезда из Нью-Йорка в прошлое Рождество. Девушка была англичанкой. Ее мать оставила Уоллиса за год до этого, прожив с ним в браке всего полгода. Фальконе так и не узнал, да и не смог бы узнать, почему женщина покончила с собой в Нью-Йорке через десять дней после исчезновения своей дочери.

Дело было весьма неприятным. Уоллис оказался довольно любопытным человеком – образованным чернокожим выходцем из гетто, манерами смахивавшим на профессора. Тогда ему было под пятьдесят, о своем бизнесе и прошлом он отзывался весьма неопределенно, свидетельские показания давал неохотно, о девушке, ее друзьях в городе и каких-то мотивах, которые могли бы подтолкнуть ее к бегству, ничего толком не рассказал. Он даже не смог внятно объяснить, почему заявил о ее исчезновении лишь через два дня, сославшись на важные встречи, заставившие его на это время уехать из города. Он неохотно отдал те немногие фотографии, которыми располагал, где была изображена молоденькая, наивная девушка, улыбчивая, очень хорошенькая, со светлыми волосами до плеч. А на ее плече, хорошо заметная на снимке, сделанном за день до исчезновения, виднелась любопытная татуировка, происхождение которой Уоллис объяснить не мог. На Фальконе она с первого взгляда произвела сильное впечатление. Это было время повального увлечения татуировками, их делали себе все рок-звезды и кинознаменитости. Однако здесь было нечто другое – древний иероглиф смотрелся довольно странно, больше напоминая товарный знак, нежели какую-то модную штучку.

Насколько они могли судить, это также было не слишком на нее похоже. По словам Уоллиса, Элеанор некоторое время путешествовала по Италии, затем прошла двухнедельный интенсивный курс итальянского языка в лингвистической школе возле Кампо. Это была умная девочка, на экзаменах она получила хорошие оценки и собиралась поступить в художественный колледж во Флоренции. Вне школы у нее было мало знакомых и, если верить Уоллису, никаких кавалеров, даже в прошлом. Из того, что смогла выяснить полиция, нельзя было понять причину ее внезапного исчезновения. По словам ее отчима, в девять часов утра семнадцатого марта она отправилась на занятия на своем мотороллере, а назад так и не вернулась.

Уже через два дня группу Моски охватило то отвратительное чувство беспомощности, которое обычно возникает при расследовании дел о похищениях. Никто не видел Элеанор по пути в город. Показанная по телевидению реконструкция ее последнего маршрута по городу не дала никаких результатов. Она словно внезапно исчезла с лица земли.

Фальконе хотелось ругаться матом, поскольку уже с самого начала это дело дурно пахло, а очень скоро ему намекнули, в чем тут проблема. На третье утро Моска отвел его в сторону и по секрету рассказал о том, что слышал прошлым вечером от своего приятеля из министерства иностранных дел. Верджил Уоллис вовсе не был, как он утверждал, порядочным джентльменом из Лос-Анджелеса, который настолько любил Рим, что собирался купить здесь второй дом. На самом деле среди гангстеров Западного побережья США он являлся довольно крупной шишкой, черным воротилой, который сумел выбиться наверх, чтобы по полгода жить в Италии ради каких-то своих преступных целей. Интерпол следил за Уоллисом уже много лет, но никак не мог привлечь его к ответственности за широкий круг преступлений, от рэкета до убийств. Не могли похвастаться особыми успехами и занимавшиеся делом Уоллиса карабинеры[15].

Это было незадолго до создания ДИА. Тогда, как и сейчас, гражданская полиция вела нелегкое состязание с карабинерами, являвшимися частью вооруженных сил. Границы ответственности были по меньшей мере нечеткими, а иногда сознательно размытыми. В глубине души Фальконе разделял мнение недовольных, призывавших к созданию одной-единственной полицейской службы. Такое решение казалось вполне логичным и даже неизбежным. Однако руководство обеих организаций считало это ересью, за которую можно было поплатиться работой. Поэтому Фальконе никогда не высказывался по данному вопросу, что в любом случае не имело никакого значения. С момента появления на сцене ДИА (еще одна сложность во взаимоотношениях тех, кто пытался справиться с нарастающей волной преступности) эта служба с каждым годом становилась все сильнее.

А Верджил Уоллис по-прежнему оставался на свободе. Несмотря ни на что.

Моска тихо прикрыл дело Элеанор Джеймисон, поместив его в разряд бесперспективных до появления новых улик. Связи Уоллиса с итальянскими гангстерами были далеко не простыми. Информация, полученная с большим трудом и с немалым риском для тех, кто ее поставлял, отводила ему роль этакого преступного дипломата, посредника, старающегося скоординировать интересы своих сообщников и сицилийцев. В глазах Фальконе это имело смысл. Преступное сообщество Западного побережья, которое представлял здесь Уоллис, не слишком контактировало с итальянскими организациями в США, и это создавало почву для недоразумений. Боссы давно уже поняли, что сотрудничество даже с теми, кого ненавидишь, приносит больше долларов, нежели безжалостная конкуренция и борьба за сферы влияния. В наши дни никто не выходит на баррикады из соображений чести; наступили прагматичные времена, когда главное – это деньги.

Фальконе присутствовал на трех допросах Уоллиса, но так и не смог понять этого человека. В отличие от всех других преступников, которых ему доводилось видеть, американец казался разумным и четко излагал свои мысли. Он был хорошо начитан. Об истории Древнего Рима знал больше некоторых итальянцев. Говорили, что на роль дипломата его готовили много лет, выходец из черного гетто в Уоттсе даже получил диплом юриста. Он неплохо умел сглаживать острые углы в условиях, когда отношения постоянно балансируют на грани катастрофы.

Но здесь существовала одна большая проблема. Если слухи были верны, Уоллис контактировал с Эмилио Нери, жестоким головорезом, поднявшимся из трущоб Тестаччо на самую вершину римского преступного сообщества, безжалостно устраняя любого, встававшего у него на пути. Теперь Нери арендовал ложу в оперных театрах Италии и США, имел прекрасный дом на виа Джулия и целую армию телохранителей и слуг. Это место Фальконе отлично знал по собственным бесплодным визитам. Старый негодяй тщательно отработал собственный элегантный образ, предназначенный для игры на публику. Правда, попадались на эту удочку лишь те, кто был слишком глуп или слишком труслив, чтобы видеть правду. Практически с самого начала своей службы в полиции Фальконе внимательно следил за его карьерой. И не без оснований. Нери подкупал любого, кто только соглашался взять у него деньги, – просто ради того, чтобы иметь его на своей стороне. Сам Фальконе отклонил плохо замаскированную взятку, предложенную ему одним из приспешников Нери, когда расследовал дело о рэкете в отношении небольшого магазинчика возле Корсо, – дело, которое Филиппо Моска прикрыл как раз тогда, когда в нем был достигнут значительный прогресс. За последние десять лет посадили трех коррумпированных полицейских, которые находились на содержании у Нери. Никто из них так и не назвал источник средств, поступивших на их банковские счета, предпочитая сесть в тюрьму, нежели разгневать того, кто их купил.

Что отличало Нери от коллег-преступников, так это маниакальная система контроля, установленная им в пределах собственной "семьи". Большинство боссов его ранга давно уже не утруждали себя повседневной работой по управлению своей преступной организацией. А вот Нери никогда не покидал передовой – это вошло у него в привычку еще со времен Тестаччо. Он слишком любил свое дело. Говорили, что время от времени он лично творил расправу, причем с той же жестокостью, которую проявлял в молодости. Возможно, один из его прислужников в это время держал провинившегося. Фальконе слишком часто заглядывал в его пустые серые глаза, чтобы не понимать, какое удовольствие это ему доставляет.