Дин Кунц - Чейз (Погоня) Страница 12

Меньше чем через пять минут Уоллес постучал в дверь:

— Извините, что мы выпихнули вас из собственной квартиры. — Он загадочно улыбнулся, как будто речь шла Бог весть о каких тайнах, и добавил:

— Полицейские дела.

— Нам не повезло. Наверное, Таппингер уже сообщил вам.

Уоллес кивнул. У него был какой-то грустный вид, он старательно избегал смотреть Чейзу в глаза.

— Я слышал, — сказал он.

— Это первый случай, что он не звонит так долго.

Уоллес кивнул:

— Знаете, вполне возможно, он вообще больше не позвонит.

— Вы это в том смысле, что он уже вынес мне приговор?

Уоллес промолчал и вернулся в комнату к Таппингеру. Когда Чейз вошел вслед за детективом, то увидел, что полицейский отсоединяет провода и складывает свои устройства в чемодан.

— Боюсь, вы правы, мистер Чейз, — заговорил Уоллес, — убийца вынес приговор и не собирается больше общаться с вами. Мы не можем держать здесь человека.

— Вы уходите? — не поверил Чейз. Уоллес даже не посмотрел на него.

— Да, — подтвердил он.

— Но в ближайшее время, возможно...

— Ничего не произойдет, — сказал Уоллес. — Мы только попросим вас, мистер Чейз, передать вам все, что скажет Судья, если он все-таки позвонит, хотя это маловероятно. — Он улыбнулся Чейзу.

Эта улыбка объяснила Чейзу все.

— Когда Таппингер посылал меня за продуктами, он позвонил вам, да? — Не дожидаясь ответа, он продолжал:

— И рассказал о звонке секретарши доктора Ковела — от слова “сеанс” его, вероятно, осенило. Вы, похоже, поговорили с добрым доктором.

Таппингер кончил упаковывать оборудование и встал. Он поднял свой чемодан и быстро оглядел комнату — не забыл ли чего.

— Судья существует, — настойчиво сказал Уоллесу Чейз.

— Я не сомневаюсь, — ответил Уоллес. — Поэтому и прошу сообщить о его возможных звонках. — Он говорил таким притворно серьезным тоном, каким взрослые говорят с подростком, делая вид, будто они на равных.

— Он существует, дурак вы набитый! Уоллес покраснел от самой шеи. Когда он заговорил, в голосе его чувствовалось напряжение и фальшь:

— Мистер Чейз, вы спасли девушку и заслуживаете за это всяческих похвал. Но факт остается фактом: за последние сутки никто вам не позвонил. Еще один факт: если бы этот человек, Судья, существовал на самом деле, вы непременно сообщили бы нам об этом после первого же звонка. Это естественная реакция — особенно для молодого человека с таким обостренным чувством долга, как у вас. И если взглянуть на эти факты в свете вашей истории болезни и объяснений доктора Ковела, то становится ясно, что дежурство у вас одного из наших лучших сотрудников в данный момент совершенно неуместно. У Таппингера хватает других обязанностей.

Чейз понимал, сколь безоговорочно стечение обстоятельств подтверждает правоту доктора Ковела. Кроме того, он видел, что и его собственное поведение с Таппингером — нескрываемое пристрастие к виски, неумение поддерживать разговор, чрезмерное желание избежать рекламы, которое со стороны могло показаться протестом человека, жаждущего как раз обратного, — обернулось против него. Сжав кулаки, он тихо сказал:

— Убирайтесь.

— Спокойно, сынок, — произнес Уоллес.

— Убирайтесь немедленно! Уоллес оглядел комнату и остановил взгляд на бутылке виски:

— Таппингер сказал, что у вас дома нет никакой еды, зато в буфете стоят пять бутылок виски. — Он не смотрел на Чейза, похоже, смущенный и оттого, что Таппингер явно шнырял по комнате, и от собственного неумения сочувствовать другому человеку. — Вы выглядите фунтов на тридцать худее нормы, сынок.

— Убирайтесь, — упрямо повторил Чейз. Ему не хотелось кричать, привлекая внимание миссис Филдинг, но он не представлял, как еще заставить Уоллеса слушать его.

Уоллес тем временем переминался у дверей в поисках способа более достойно обставить свой уход; казалось, он вот-вот начнет жаловаться Чейзу, что, мол, в полицейском управлении позарез не хватает толковых людей. Однако он избежал этого штампа и сказал:

— Что бы ни случилось с вами там, во Вьетнаме, вы не должны заглушать память об этом с помощью виски. Не пейте столько. — И прежде чем Чейз, разъяренный этим доморощенным психоанализом, снова велел ему убираться, Уоллес вышел; Таппингер последовал за ним.

Чейз захлопнул за ними дверь, подошел к буфету и налил себе виски. Он снова был один. Но он к этому привык.

Глава 5

Во вторник, в семь тридцать вечера, счастливо избежав встречи с миссис Филдинг, Чейз вышел из дому, сел в “мустанг” и поехал по направлению к Канакауэй-Ридж-роуд, вроде бы куда глаза глядят, но в глубине души точно знал, куда он направляется. По Эшсайду и примыкающим к нему районам он ехал на дозволенной скорости, но на горной дороге выжал акселератор до предела, закладывая на поворотах крутые виражи; белые столбики ограждения мелькали мимо так быстро и так близко к машине с правой стороны, что сливались в сплошную белую стену, а провода, натянутые между ними, казались черными линиями, нанесенными на призрачных досках.

На вершине горного шоссе он припарковался на том самом месте, где стоял в понедельник вечером, выключил двигатель и откинулся на спинку сиденья, прислушиваясь к слабому шуму ветра. Он сразу понял: напрасно остановился, не нужно было этого делать. Быстрая езда прогоняла мучительные раздумья о том, как быть дальше, дарила забвение. Теперь же он чувствовал растерянность и отчаяние.

Чейз открыл дверцу и вышел из машины, понятия не имея, что собирается здесь выяснять. До наступления темноты оставался час — вполне достаточно времени, чтобы как следует обыскать место, где стоял “шевроле”. И пусть полицейские уже не раз прочесали все вокруг, и притом, куда тщательнее, чем в состоянии сделать Чейз. По крайней мере, выйдя из машины, он мог ходить, двигаться, а значит, избавиться от тягостных мыслей.

Пройдясь вдоль аллеи, Чейз двинулся к кустам, возле которых в тот вечер разыгралась кровавая трагедия. Земля была утоптана, усыпана окурками, обертками от конфет и скомканными листками из репортерского блокнота. Он ногами разбрасывал мусор, осматривая смятую траву, — и чувствовал себя последним дураком, пытаясь найти улики среди этой свалки. С таким же успехом можно было попытаться подсчитать зевак, которые стекались на место убийства, — да нет, результаты, пожалуй, были бы даже более весомыми.

Потом он подошел к ограде у обрыва и перевесился через нее, глядя на камни, заросли терновника и деревья внизу. Приподняв голову, он увидел весь город, лежащий в долине, над которым возвышался позеленевший от времени медный купол муниципалитета.

Чейз все еще смотрел на этот изъеденный коррозией металлический купол, когда услышал характерный воющий звук и почувствовал, что перила под его рукой содрогнулись. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, он уже готов был забыть об этом, но тут звук и вибрация перил повторились. На этот раз, наклонившись над пропастью, он обнаружил причину: пулю, которая ударилась о железную трубу и отскочила рикошетом.

С молниеносной быстротой, приобретенной в боях, он развернулся и отскочил прочь от ограды, от обрыва. Падая на землю, успел оглядеть окрестности и счел самым безопасным убежищем ближайшую декоративную живую изгородь. Чейз перекатился к ней и напоролся на шипы, расцарапав щеку и лоб. Затаившись, он лежал не двигаясь и ждал.

Прошла минута, другая — ни звука, кроме шороха ветра.

Чейз пополз на животе, направляясь теперь к дальнему концу живой изгороди, которая тянулась параллельно шоссе. Благополучно добравшись туда, он осторожно выбрался на открытое место, пристально всматриваясь в участок около шоссе в поисках хотя бы признаков человека, который стрелял в него. Парк казался безлюдным.

Он начал было подниматься, но вдруг стремительно бросился на землю, движимый скорее инстинктом, чем хитростью. Там, где он только что был, траву скосила пуля, взметнув комья земли. Охотившийся на него человек стрелял из пистолета с глушителем.

Чейз некоторое время раздумывал, насколько реально штатскому человеку обзавестись глушителем. Даже во Вьетнаме, где офицеры собирали трофейное оружие для продажи на черном рынке и посылали его домой на собственной адрес, чтобы продать после войны, глушители встречались достаточно редко. Большинство же солдат, носивших ручное оружие, предпочитало револьверы — у них выше точность боя и гораздо реже случаются осечки. Револьверные выстрелы невозможно было заглушить, да во Вьетнаме шум стрельбы никого и не беспокоил. Пистолет с глушителем у штатского ассоциировался у Чейза с какой-то противозаконной деятельностью, его не купишь в оружейном магазине.

Он ни на минуту не задумывался, кто стрелял в него: он это знал с самого начала. Судья, кто же еще.