Ребро - Ольховская Влада Страница 12

Этот кошмар всегда пугал меня сильно, но отпускал быстро. Я ведь не боялся его по-настоящему при свете дня! Просто первый в жизни настоящий ужас никогда нас не отпускает, это не только моя беда.

Но и прежнюю власть он с годами теряет. Я после этого кошмара никогда не боялся, больше злился, что по-прежнему ему поддаюсь. И что все это романтизирую! Золотой свет, ревущий монстр… Десять раз! Не так там все было.

Я до сих пор помню, как мать, сопровождавшая меня в больницу, выла белугой и повторяла раз за разом: «Зачем? Ну зачем? Зачем ты?..» А я знаю? Мне было четыре года, в такие моменты мало кто парится самоанализом.

Не было особой причины, по которой я пошел в поле в тот день. Захотелось – и пошел, другие дети тоже пошли. Куда они – туда и я, я был младшим в компании и таскался за ними никому не нужным хвостиком. Они не знали, что в поле будет работать техника. Я вообще слабо представлял, что это такое.

Мы были в поле, когда появился комбайн. Кричали, конечно, но за шумом машины нас никто не слышал. Потом старшие побежали, ну и я за ними, не испуганный по-настоящему, просто повторяющий за ними все.

Но даже повторять можно лишь до определенного предела. Они преодолели сорную траву легко, а я запутался, упал. К тому моменту водитель уже увидел меня и попытался остановиться, у него даже что-то получилось, но… Такую махину не заставишь замереть мгновенно. Я заслонился от смерти правой рукой – и руку мне как раз отсекло.

А что там у четырехлетки той руки? Ее не срезало ровно и красиво, чтоб можно было пришить потом и написать в газетах. Ее размололо тупым лезвием в фарш, и фарш этот, увы, очень хорошо закрепился в моей памяти.

Но мне, можно сказать, повезло. Я выжил, а могло быть и по-другому. Что же до моей потери… Я прожил с правой рукой всего четыре года. Я потерял ее до того, как научился писать. Уже в школе я не помнил, каково это – иметь ее. То есть я видел, что другим детям все дается гораздо проще, а две руки – это удобно и приятно. Но я не знал, не помнил, каково обладать этим. Так что моя трагедия перестала быть трагедией, люди ко всему привыкают.

На окружающих мое состояние влияло больше, чем на меня. Они меня преимущественно жалели, сознательно или подсознательно, и только для одной я был полноценным по умолчанию… Что вспоминать об этом?

Чтобы быстрее прийти в себя, я принял душ и собрался на выход. Проводить дни в гостинице я все еще не планировал, равно как и возвращаться домой. Остаток вчерашнего дня я посвятил поискам Батрака, неуклюжим и безрезультативным. Этим же я планировал заняться сегодня, еще не зная как.

От администраторов гостиницы я получил все, что мог, и не собирался обращаться к ним снова. Но они окликнули меня сами – сегодня там дежурили две молоденькие девочки, и одна из них заговорила со мной:

– Простите! Николай Полярин – это же вы?

– Да, – нахмурился я. – А что такое?

Я не представлял, что им может от меня понадобиться, но они ничего и не хотели. Девочка просто протянула мне конверт.

На конверте было написано мое имя – и все. Ни адреса, ни подписи.

– Что это? – поинтересовался я.

– Это вам оставили.

– Кто?

– Не знаю, нам ночная смена передала… Они сказали, что конверт кто-то принес ночью, а они не хотели вас будить.

Не думаю, что они врали мне, эти малолетки действительно ничего не знали. Так что я забрал у них письмо, отошел к окну и там вскрыл конверт.

В конверте лежало приглашение – двойная открытка, золотой узор на черном, а внутри – пара строк незнакомым почерком:

«До меня дошел слух, что Вы усердно меня разыскиваете. Не теряйте время, я помогу Вам. Как иначе, ведь мы – родня! Ниже – адрес, по которому я предлагаю встретиться сегодня в полдень. Ваш А. Б.»

Я такого не ожидал. Мне казалось – уж не знаю почему, – что наше противостояние будет долгим. Я буду преследовать его, он – ускользать, а когда мы все-таки встретимся, произойдет нечто… особенное. Завершающее все странности в этой истории, и все наконец станет на свои места.

Рэдж всегда говорила, что я смотрю слишком много фильмов по комиксам, особенно для того, кто старше тридцати. Но дело ведь даже не в этом… Слишком много странностей уже выстроилось передо мной. Необъяснимая участь Рэдж, в которую я по-прежнему не мог до конца поверить, исчезновение семьи, погрызенный крысами дом, уничтоженная машина… На фоне всего этого Арсений Батрак, пропадавший неизвестно где девятнадцать лет, определенно представал главным монстром. Злодеем, который способен только уничтожать и бежит от расправы… И он уж точно не присылает приглашения в отель!

Однако Батрак напомнил мне, что я заигрался. Да, произошло нечто невозможное, но разбираться в этом будет полиция. А я… я уже проиграл, упустил свой единственный шанс что-то изменить, когда не поехал с Рэдж. Все мои нынешние потуги хоть в чем-то разобраться – это так, беготня муравья вокруг сгоревшего муравейника.

Наверняка всему, что шокирует меня сейчас, есть объяснение, никак не связанное с Арсением Батраком. Он – просто человек, и я – просто человек, конец игры.

Но на встречу я все равно пошел. Даже если он ни в чем не виноват, вопросов у меня к нему скопилось немало. Он все-таки бросил Рэдж, как ни крути, и вот это уже не исправить.

Он назначил мне встречу в роскошном ресторане – пожалуй, единственном таком на весь городок, несколько мрачном из-за тяжелых портьер на окнах и бордовых тонов интерьера. Это заведение, предназначенное непонятно для кого, в двенадцать только открывалось, и мы оказались тут единственными посетителями. Судя по ошалелым взглядам официанток, жизнь их к такому не готовила, раньше вечера никто обычно не припирался. Интересно, на кухне хоть повар есть или девочкам придется справляться своими силами?

А может, дело было не во времени, а в нас. Мы с Батраком представляли любопытное зрелище каждый сам по себе, дуэтом – тем более.

Я знал, что ему около семидесяти, несложно было подсчитать. Но на семьдесят он не выглядел, лет на пятьдесят пять – шестьдесят максимум. Да и внешность у него была несколько нездешняя, благородная, из другой эпохи: худой, аристократично бледный, с тонкими чертами лица и тронутыми сединой темными волосами. Правда, полностью лицо я разглядеть не мог, он замотался кашемировым шарфом чуть ли не до самого своего орлиного носа, так что нельзя исключать, что этого патриция портили складки трех подбородков, но… в этом я сильно сомневался.

Батрак носил костюм из дорогой серой шерсти, золотые запонки и золотую же булавку для галстука… короче, понтовался и на себе не экономил. В гардеробе висело единственное пепельное пальто, и несложно было догадаться, чье оно. Пальто по цене могло сравниться с подержанным авто.

Я же прибыл на встречу в джинсах и байке. Не потому, что не могу себе костюм позволить, а потому, что не собираюсь выряжаться для разговора с человеком, которому хочу в морду дать. При этом я не стал надевать на протез специальную силиконовую перчатку, и официантки уже успели рассмотреть, что я малость киборг.

Так что да, мы были примечательной парой.

Когда я пришел, Батраку уже подали кофе. При этом я не опоздал, следовательно, его пустили раньше, дверь ему специально открыли… Хотя не думаю, что юные официанты решились бы спорить с таким типом. Он не из тех, кто требует чего-то со скандалом. Он приказывает – и ему подчиняются. Ну и да, правы были те, кто говорил, что рядом с ним неуютно, а почему – непонятно. Вроде он должен быть симпатичен, все правила для этого соблюдены, и все же рядом с ним даже мне не по себе – сквозь любую агрессию и горечь.

– Здравствуйте, Николай, – кивнул мне он. – Благодарю, что пришли вовремя. У меня не так много времени.

Сливки и кофе ему принесли отдельно, так что теперь он не смотрел на меня, а совершал свой маленький ритуал. Выбирал осколки карамельного сахара, размешивал их в фарфоровой чашке так, что ложечка ни разу не коснулась ее боков, потом медленно, по кругу, вливал сливки, и они чертили на черно-коричневой поверхности кофе акварельный белый узор. У Батрака были длинные пальцы, тонкие и узловатые, пальцы пианиста или хирурга, но уж никак не того, кто потащится кататься на горных лыжах в такие холода. Тут, как за собой ни следи, мороз свое дело сделает!