К. Сэнсом - Седьмая чаша Страница 13

Солнце уже садилось, когда мы въехали на узкую улочку в Баклсбери, где жил и работал Гай. На ней было видимо-невидимо аптекарских лавок, и Роджер изменился в лице, увидев чучела аллигаторов и прочие диковинные предметы, выставленные в витринах. Когда мы спешились и привязали лошадей к ограде, он испытал огромное облегчение, обнаружив, что в витрине Гая нет ничего ужаснее стеклянных банок с разноцветными пилюлями.

— Почему твой друг обосновался в такой дыре, если он действительно хороший врач? — спросил Роджер, доставая склянку с мочой из седельной сумки.

— Гая только в прошлом году приняли в корпорацию врачей — после того, как он спас ногу богатому олдермену. До этого из-за темной кожи и того, что раньше он был монахом, его туда не пускали, несмотря на то что во Франции Гай получил степень доктора. Он мог быть только аптекарем.

— Но почему он по-прежнему остается здесь? — недоумевал Роджер.

Он сморщился от отвращения, заметив в соседней витрине детеныша мартышки в банке с рассолом.

— Он говорит, что привык к жизни здесь.

— Среди всех этих чудищ?

— Это всего лишь бедные мертвые существа. — Я ободряюще улыбнулся. — Некоторые аптекари утверждают, что сушеные части человеческих тел, растертые в порошок, могут творить чудеса. Гай к их числу не относится.

Я постучал в дверь, и ее почти сразу открыл мальчик в синем халате подмастерья. Это был ученик аптекаря Пирс Хаббердин, которого Гай взял в обучение годом раньше. Высокий темноволосый подросток, он обладал столь привлекательными чертами, что на улице вслед ему оборачивалось множество женских головок. Гай говорил, что ученика отличают необычайное трудолюбие и добросовестность, что было большой редкостью среди лондонских подмастерьев, получивших печальную известность из-за расхлябанности и отсутствия дисциплины. Парень отвесил нам низкий поклон.

— Добрый вечер, мастер Шардлейк. А вы, должно быть, мастер Эллиард?

— Да.

— Это, наверное, ваш анализ мочи? Позвольте, я заберу его.

Роджер с видимым облегчением избавился от треклятой склянки, и Пирс провел нас в лавку.

— Сейчас я позову доктора Малтона, — сказал он и оставил нас.

Я вдыхал сладкий мускусный запах лечебных трав, который наполнял врачебный кабинет Гая, Роджер рассматривал снабженные аккуратными ярлыками банки, выстроившиеся на полках. Маленькие пучки сушеных трав лежали на столе, где стояли ступка с пестиком и крошечные весы вроде тех, что используют золотых дел мастера. Над столом висела диаграмма с изображением четырех стихий и типов человеческого темперамента, отвечающих каждому из них: меланхолический, флегматический, сангвинический и холерический. Роджер внимательно изучил картинку.

— Дороти утверждает, что я легкий, жизнерадостный человек холерического склада, — заметил он.

— С некоторым налетом флегматичности. Если бы твой характер был бы столь мягок, ты не смог бы работать юристом.

— А ты, Мэтью, вечный меланхолик. Тебя отличает привычка видеть все в черном цвете.

— Я не был таким пессимистом до тех пор, пока полтора года назад меня не свалила лихорадка.

Я посмотрел на друга серьезным взглядом.

— Если бы не Гай, она свела бы меня в могилу. Не переживай, Роджер, он поможет тебе.

Наконец в комнату вошел Гай, и я с облегчением повернулся к нему. Гаю уже стукнуло шестьдесят, и его волосы — черные, когда мы с ним познакомились, — побелели. На их фоне еще сильнее выделялась темно-коричневая кожа его лица. Я заметил, что у него начала развиваться полнота, свойственная почти всем пожилым людям.

Когда мы познакомились шесть лет назад, Гай был монастырским лекарем. Тогда монастыри давали приют многим чужеземцам, среди которых оказался и Гай Малтон. Его родиной был испанский город Гренада, а предки — мусульманами. Он сменил рясу бенедиктинца на аптекарский халат, а теперь носил уже черное, с высоким воротником, платье врача.

Когда Гай вошел, он показался мне озабоченным, словно его грызла какая-то печаль. Но когда он поднял глаза на нас, широкая улыбка осветила лицо моего друга.

— Здравствуй, Мэтью, — сказал он со своим экзотическим акцентом. — А вы, верно, мастер Эллиард?

Темные глаза внимательно ощупывали Роджера.

— Да, — ответил Роджер, нервно шаркнув ногой.

— Пойдемте в мой смотровой кабинет, поглядим, что там у вас за беда.

— Я принес мочу, как вы и просили, и отдал ее мальчику.

— Хорошо. — Гай улыбнулся. — Хотя в отличие от некоторых моих коллег я не основываюсь в своих диагнозах исключительно на анализе мочи. Для начала я осмотрю вас. Ты подождешь нас здесь, Мэтью?

— Конечно.

Оставшись в одиночестве, я опустился на стул у окна. Вечерело, бутылки и склянки отбрасывали длинные тени на пол. Я снова стал думать об Адаме Кайте. Тревога не покидала меня. А что, если Гай, который продолжал втайне от всех хранить верность прежним религиозным догматам, тоже признает Адама одержимым? Я поймал себя на том, что на протяжении двух последних дней часто вспоминаю темноволосую женщину-смотрителя. Почему она никогда не сможет покинуть Бедлам? Может быть, ее пребывание в больнице является неким принудительным заключением?

Открылась дверь, и в комнату вошел Пирс со свечой в руке и большой книгой под мышкой. Книгу он поставил на высокую полку, рядом с несколькими другими, а свечу установил в длинный подсвечник и зажег ее. К аромату трав добавился запах горячего воска.

Затем подмастерье повернулся ко мне и спросил с отменной учтивостью:

— Вы не будете возражать, если я продолжу мою работу, сэр?

— Сделайте милость.

Молодой человек сел за стол, взял пучок трав и принялся толочь их в ступке. Предварительно он засучил рукава своей робы, и я видел, как на его руках перекатываются сильные мускулы.

— Давно ли ты работаешь на доктора Малтона? — спросил я.

— Всего лишь год.

Он повернулся ко мне и улыбнулся, продемонстрировав ослепительно белые зубы.

— Твой прежний хозяин умер?

— Да, сэр. Он жил на соседней улице. После его внезапной смерти доктор Малтон взял меня к себе. Для меня это стало большой удачей. Он человек редких знаний и к тому же очень добрый.

— Это точно, — согласился я.

Пирс снова занялся работой. Как же сильно он отличался от других подмастерьев, шумных бездельников, вечно ввязывающихся в разного рода неприятности! Самообладание, уверенность, сквозившие в каждом его движении и слове, подходили скорее мужчине, чем мальчику.

Гай и Роджер вернулись только через час. Уже изрядно стемнело, и Пирсу приходилось низко наклоняться над столом, чтобы видеть свою работу. Гай положил руку ему на плечо.

— Хватит на сегодня, дружок. Иди и поужинай. Но сначала принеси нам пива.

— Да, сэр.

Пирс поклонился и вышел. Я взглянул на Роджера и с удовольствием увидел на его лице чувство глубочайшего облегчения.

— У меня нет падучей! — ликуя, сообщил он.

Гай тонко улыбнулся.

— Самые странные вещи могут иметь простейшее объяснение. Я всегда предпочитаю начинать с поисков самого простого объяснения, которое, как учил нас Уильям Оккам,[12] чаще всего и является истинным. Поэтому я начал с осмотра ног мастера Эллиарда.

— Он заставил меня стоять босым, измерил мои ноги, а потом уложил на кушетку и принялся сгибать и разгибать их. Должен признаться, я был удивлен. Я ехал сюда, рассчитывая узнать диагноз, основанный на анализе мочи…

— Однако это нам не понадобилось, — с видом триумфатора улыбнулся Гай. — Я обнаружил, что правая стопа мастера Эллиарда заметно заворачивается в сторону левой, а причина этого состоит в том, что левая нога слегка длиннее правой. Этот дефект формировался годами, а спасением от него является специальный башмак с деревянной вставкой, который исправит походку. Я велю юному Пирсу изготовить такой для вас. У него очень умелые руки.

— Не могу выразить вам всей глубины моей благодарности, сэр, — с искренней теплотой проговорил Роджер.

В дверь постучали. Вернулся Пирс с тремя оловянными кружками на подносе, который он поставил на стол.

— Давайте выпьем за счастливое избавление мастера Эллиарда от падучей.

Гай взял стул и подвинул второй Роджеру.

— Роджер подумывает о том, чтобы собрать по подписке деньги на организацию больницы, — сообщил я Гаю.

Гай грустно покачал головой.

— Больницы крайне нужны этому городу. Это был бы добрый и глубоко христианский поступок. Возможно, и я смогу чем-то помочь, посоветовать?

— Это было бы очень благородно с вашей стороны, сэр.

— Роджер до сих пор разделяет идеалы Эразма, — сказал я.

Доктор кивнул.

— Я тоже когда-то изучал труды Эразма. Они пользовались большой популярностью, когда я впервые приехал в Англию. Мне казалось, что в его рассуждениях о чрезмерном богатстве церкви и о ее излишней приверженности внешним церемониям что-то есть, но большинство моих собратьев, монахов, так не считали, утверждая, что его пером водила легкомысленность.