Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля Страница 13

— Та немая женщина… она… она не принадлежит к одному из старинных родов Сан-Рокко?

— Те, о ком вы говорите, все вымерли, — быстро ответил он. — Никто не знает, почему она пришла сюда. Она малость pazza — малость сумасшедшая.

Следующий вопрос застрял у Шарлотты в горле, когда он, резко крутанув руль, свернул на ещё более узкую дорогу. Она вцепилась в ремённую петлю, свисавшую с потолка машины.

— Сейчас я покажу вам настоящее безумие.

В его голосе чувствовалась злость. Что она сказала такого, что оскорбило его на сей раз?

— Вы хотите срезать покороче к Урбино, синьор Прокопио?

— Можно сказать и так. Срезать, certo.[32]

Его язвительный ответ вызвал в её памяти торчащие в ряд ножи в бетонном дворе его фермы.

— Видно, этой дорогой не пользуются, — нервно сказала она. — Слишком тряская.

— Зато прямая. Немцы всегда строили прямые дороги. Они проложили целую сеть их вдоль этих холмов в сорок четвёртом. Здесь всюду можно найти участки мощёных дорог, построенных немцами, чтобы облегчить продвижение транспорта.

Мысли Шарлотты метались: «Он может завезти меня неведомо куда… и эти его неожиданные смены настроения… Кому известно, где я сейчас, кроме его приятелей-мясников и того ненормального… Места дикие… Но наверняка тут есть другие фермы… хотя дома не попадались уже очень давно». Её возбуждённый внутренний диалог постепенно затих, когда джип поднялся на очередной холм и она увидела вдали огни Урбино и славу города, Facciata dei Torrichini,[33] западный фасад дворца, украшенный стройными остроконечными башнями, на пять этажей возвышающийся над склоном. Залитые серебристым светом, его розовато-лиловые стены на фоне остальных строений замка герцога Монтефельтро, погруженных во тьму цвета индиго, придавали Урбино неземной вид, как на акварелях Артура Рэкхема[34] к книгам сказок. Шарлотта понимала: полагаться на то, что в виду башен Урбино с ней не случится ничего ужасного, так же наивно, как верить в те старые сказки. Тем не менее остатки оптимизма, сохранившиеся в ней после дезертирства Джона, заставляли её верить в это.

Прокопио остановил машину и закурил сигару. Внизу, справа от них, лежала большая, ярко освещённая ферма, и по ударившей в нос Шарлотты вони, которую не спутаешь ни с какой другой, она поняла, что ферма свиная. Она нервно взглянула на человека на соседнем сиденье.

— Полюбуйтесь! — воскликнул он, указывая сигарой. — Посмотрите хорошенько туда!

Вытянув шею, она выглянула из окна машины и увидела копошащуюся массу грязной розовой плоти, которая теснилась в высоких стенах квадратных бетонных загонов.

— Вот ваш современный способ разведения свиней, — сказал он.

Свиньи стояли по брюхо в грязи и так плотно, что ни одна не могла повернуться, только если все вместе. Лишь взгромоздясь одна на другую, животные на дне загонов могли бы увидеть клочок неба. Шарлотта отвернулась.

— Что до меня, то я убиваю в сезон только три-четыре свиньи в день, синьора, а эта фабрика, её забойщики — полторы тысячи в неделю. Они работают сдельно, поэтому для них главное — быстрота, пятнадцать минут на голову: убить током, выпустить кровь, выпотрошить и отправить в холодильную камеру.

— Я понимаю вас, синьор Прокопио. — Голос Шарлотты дрожал. — Ни к чему держать меня здесь дольше.

Не обращая внимания на её протест, он продолжал, подкрепляя каждое своё слово взмахом сигары:

— Откуда я всё это знаю? Я работал здесь, когда начинал как мясник… Дядя Тито устроил меня сюда. Старый добрый Тито. Никогда не позволял забывать, какое огромное одолжение мне сделал…

Он принялся живописать свои первые, страшно неумелые попытки забить животных, и Шарлотта вздрагивала от каждого слова. А они продолжали и продолжали сыпаться на неё, как камни. Пронзительные вопли свиней звучали, не смолкая, всё выше и выше, кровь лилась из многочисленных ран, а Прокопио наносил ножом удар за ударом и никак не мог попасть в артерию.

— Мои верные товарищи по работе не желали прерываться, чтобы помочь мне, не желали потерять в оплате.

Удары ножа, клочья шкуры, напарники, прячущие глаза… И это продолжается, продолжается…

— Опасное место, синьора. Не только для свиней. На прошлой неделе здесь убили человека. После работы, чего ему было делать там в такое время? Говорят, был пьян, но кто знает? Может, работал сверхурочно… может, просто оказался не в том месте не в то время… как вы сегодня.

Теперь он угрожает ей? Что это, скрытая угроза? Или ему доставляет удовольствие пугать её?

— Я бы хотела вернуться домой, пожалуйста, синьор Прокопио. Или, если хотите, могу выйти здесь.

Он без слов завёл мотор и, круто развернувшись, помчал обратно по дороге, какой они приехали. Сигару он выбросил в окно. Несколько минут спустя он стал извиняться:

— Простите, это была моя ошибка. — Он запустил громадную пятерню в свои жёсткие, как у быка, завитки. — Простите, — повторил он сокрушённо. — Единственное моё оправдание…

— Не нужно оправдываться, — сказала она, а про себя добавила: «Ты, ублюдок!»

— Нет, нужно, пожалуйста. Очень нужно. Не следовало мне возить вас в это место. Но я вижу вас каждый день, когда вы приходите в моё кафе поесть, и, хотя меня вы никогда не видите, польщён тем, что вы выбрали моё кафе, и теперь, когда мы наконец встретились, вы с таким презрением… а я, между прочим, откармливаю моих бедных свинок зерном, желудями и остатками со стола, тогда как этих, с конвейера, которые считаются более вкусными, пичкают антибиотиками и стероидами. Комиссия Евросоюза дала консорциуму, владеющему этой свинофермой, лицензию на торговлю мясом. А мне — нет! Мол, мои методы не вполне соответствуют санитарным нормам. Сюда прилетала группа английских продовольственных журналистов, попробовать продукцию консорциума. Их поили и кормили на родовой вилле Нерруцци и продемонстрировали старинное хозяйство семейства Нерруцци, которое участвует в бизнесе, очень живописное и очаровательное… Они, конечно, туда не пошли, только издали им полюбовались, как не пошли и в химическую компанию, которая снабжает консорциум Нерруцци кормом для свиней, или в другую, нефтехимическую, в чьих руках грузовые перевозки по Европе! А теперь при помощи денег от Евросоюза и новой строительной технологии, которую предоставили им наши друзья с юга, консорциум может дальше увеличивать производство…

— Наши друзья с юга? — переспросила она, чтобы остановить нескончаемый поток слов.

Он бросил на неё странный взгляд, словно решил, что она издевается над ним.

— Наши друзья — большие специалисты по цементу, — сказал он после минутной паузы. — Они снабжают консорциум дешёвыми жилыми блоками, автоматическими кормушками, бетонными хлевами, где свиноматку можно отделить от приплода, чтобы она их не придавила…

Они выехали на асфальтированную дорогу, ведущую в Урбино. Облегчённо вздохнув, Шарлотта перестала прислушиваться к словам Прокопио и обратилась мыслями к высоким зубчатым стенам герцогского дворца.

— …если свиноматке есть где повернуться, — продолжал зудеть голос рядом.

«Камелот», — подумала Шарлотта. Урбино всегда заслуживал такого названия, разумеется, между 1450 и 1508 годами, когда этой гористой страной правил свой король Артур, герцог-воин Федериго да Монтефельтро. Как там сказал о нём друг Рафаэля Бальдассар Кастильоне?[35] Что в ряду его славных деяний было возведение в Урбино «дворца, которому, как полагают многие, в Италии не сыщется равных по красоте, и обустроенного столь превосходно, что он больше кажется городом, нежели обычным дворцом». И действительно, с этого расстояния было невозможно сказать, где заканчивается замок и начинается город, и Урбино во времена Федериго затмевал любой европейский город в том, что касалось искусств, придворной жизни и приверженности к Новой Учёности. В библиотеке герцога были собраны все тексты той классической эпохи, а при его дворе — самые утончённые поэты, философы и люди света, как мужчины, так и женщины…

— Скорее всего они давят молодых из страха конкуренции, — сказал Прокопио.

Да, решила Шарлотта, не поддаваясь Прокопио, как он ни старался опустить её до своего уровня, Урбино больше представляет истинный дух Возрождения, чем даже Флоренция, город, который она находила мускулистым, суровым и непривлекательным, холостяцким. Флоренция всегда оставалась городом торговым и папским, правители интересовали её жителей меньше, чем футбол и банки, тогда как Урбино, подобно Сиене, был феодальным, проимператорским городом аристократов, освещённым последними бликами догорающего века рыцарства. «Сиена жжёная»[36] — цвет её кирпича! Флорентийские живописцы открыли масштабность, и буйный Мазаччо[37] изобразил Адама мускулистым, как тосканского работягу.