Александр Юриков - Все каюты проданы Страница 13

Но в рейсе, где капитаном был Лавроненко-старший, все пошло не так. Судно без единого пассажира оказалось у берегов Африки. На обычное утреннее совещание пришли два новых человека – особист-кубинец и военный представитель.

Судно должно было взять на борт кубинских воинов-интернационалистов, отслуживших свое. Никто в мире не должен был знать, что резервисты с острова Свободы немного помогают своим идеологическим союзникам на Африканском континенте. Три года длилась эта вахта, и вот теперь те, кто уцелел в африканской мясорубке, могли вернуться на родину.

Полк, бойцов которого загружали на судно, не был приписан ни к одной официальной структуре. Его не существовало в списке кубинских воинских частей.

Это были уставшие от боев, но еще молодые и полные жизненных сил люди. Белые, черные – такой разнообразной публики на корабле еще не видели. Конечно, большинство из них голодными глазами смотрело на женскую половину команды: здоровых, сильных, привлекательных русских и украинских девах.

Последствия не заставили себя ждать. На очередном утреннем совещании особист доложил, что патрулем ночью арестован кубинец, который пытался изнасиловать русскую девчонку. При этом он попросил участников совещания не обращать особого внимания на отщепенца. Не все кубинцы такие. По выходу из порта его убьют, и вся история будет забыта. Ничто не должно омрачить великую кубинско-советскую дружбу.

Этому кубинскому особисту было плевать, больше или меньше вояк останется на вверенном ему корабле. Любую потерю можно списать на старые раны. Госпиталь, развернутый на борту, шуровал вовсю. Здесь делали и тяжелые, и легкие операции. Кровь буквально лилась рекой.

А чем это чревато для сотрудника КГБ, отвечающего за судно? На борту расстрелян кубинский офицер или солдат. Кто их там разберет? На суверенной территории СССР, каковой является палуба судна, приключилось черт знает что!

Утечка информации наверняка произойдет. Это ему подсказывал опыт.

Когда ты делаешь что-то нужное, важное, полезное для родного ведомства – это может пройти незамеченным, если только тебе не проломили голову или не отстрелили конечность. Если же происходит какая-то фигня, то это непременно доходит до высоких кабинетов.

Как он будет потом объясняться на Лубянке? Там вообще не любят ситуаций, когда надо много чего растолковывать. А с Кубой и так не все было просто.

Первым очнулся от шока капитан и попросил объяснить, что именно собираются сделать кубинцы. Их особист подтвердил свои слова, сказал, что, как только судно выйдет из порта, парня-насильника выведут на корму и расстреляют. Тогда капитан тихо приказал, чтобы немедленно привели сюда эту девочку. Так и было сделано.

Побледневшая деваха замерла перед группой мужиков с недобрыми взглядами. Капитан сказал ей, что сперва она должна выслушать кубинского офицера, а потом уже рассказать, как было дело.

Особист повторил, что военный, напавший на нее, будет расстрелян прямо на борту. Выслушав его, девочка впала в истерику, но ей дали воды и сказали, что придется говорить правду, иначе все будет так, как сказал кубинец.

Капитан Лавроненко обещал, что все ее слова останутся здесь, в этой каюте. Но если ночью она говорила кубинскому патрулю чистую правду, то он потребует, чтобы девица присутствовала на месте исполнения приговора и видела все своими глазами.

Как и подозревал много повидавший капитан, это не было попыткой изнасилования. Барышня сама завлекала симпатичного, фактурного парня. В эту ночь она должна была остаться одна, вот и пригласила его в гости.

Он пришел, и все было бы нормально. Но кто-то увидел, как парень прокрался в каюту, и постучал в дверь. Мол, все ли у нее нормально? Девица с перепугу начала кричать, и тут явился патруль.

Капитан объявил кубинцам, что инцидент исчерпан, никто ни к кому претензий не имеет. Их командование с удовольствием пошло ему навстречу и освободило перепуганного парня из-под ареста.

В то утро Лавроненко-старший спас троих: несчастного кубинского вояку, русскую дуреху и отца Сергея.

С Лавроненко-младшим Чуваев мог говорить напрямую. Что ж, современные средства связи помогут.

Что ж, теперь, пожалуй, можно побаловать себя, отправиться за ромовой бабой. Или, не отходя далеко от гостиницы, отведать не менее знаменитую неаполитанскую лазанью. Что-то в этом городе все-таки есть. Особенно когда не воняют помойки.

Уже полдня в голову Трофимова стучалась какая-то новая вещь. Он еще сам не понимал о чем, на какую публику это ляжет. Сергей вообще не отслеживал процессы, которые происходили у него в голове, если это, конечно, не касалось житейских, практических вещей. Если бы он начал этим заниматься, то просто остановился бы и умер, наверное.

Все, что превращалось в песню, имело, по его глубокому убеждению, нелогичный контекст. Чем больше логики, тем меньше чудес. Музыкант – не художник и не скульптор. Он собирает свое творение без эскизов и схем.

А многие вещи делаются от скуки, которая тоже движет творчеством. Ты долго живешь без ярких впечатлений, и мозг сам начинает их вырабатывать в близкой для тебя форме. Для Сергея это была музыка.

Другое дело, например, клип. Тайминг его – три минуты. Нужно, чтобы за это время в сознании человека, который его смотрит, что-то перевернулось или хотя бы зашевелилось. Здесь не обойтись без жесткого сценария, детальной проработки. Нужно убирать все лишнее, не укладывающееся в общую логику.

У группы «ПП» было мало клипов. Даже не из-за нехватки денег. Просто ее лидер больше доверял импровизации, чем логике.

В конце концов, тема оформилась в сознании Трофимова. Как это ни банально, родилась она из последних житейских впечатлений. Из того, что увидел и услышал Сергей во время процесса над Милевским.

Да, песня будет называться «Железная клетка». О тех, кто идет немного впереди остальных и огребает по полной. Кто видит немного дальше и размышляет глубже. Им достается от души. Они получают свое – железную клетку. Это то, чем отвечает им общество. Но их становится все больше. В железной клетке уже нет места.

А вдруг все поменяется местами? В железной клетке окажутся те люди, которые сейчас решают чью-то судьбу?

Это все, конечно, надо упростить до лозунга. А железная тема хорошо пойдет в музыке. Ребятам понравится. Только не превратить бы все в агитку, в марш каких-нибудь бригад, неважно какого цвета. Брать надо музыкой, сильным образом в тексте.

То, что Трофимов услышал в зале суда, всколыхнуло его собственные воспоминания, далеко не самые радужные. Он старался лишний раз не возвращаться к ним.

Он был на аэродроме в Тушине во время рок-фестиваля «Крылья». Именно в тот момент, когда смертница взорвала свой шахидский пояс.

Группа «ПП» на фестивале не выступала, Сергей тогда еще только подбирал музыкантов, выстраивал репертуар. В Тушино он пришел послушать друзей и тусовался за сценой. В тот момент, когда на тушинском вещевом рынке звучали взрывы, на сцене стояла группа «Крематорий».

Уже потом, придя в себя от шока, он вспомнил, что в одной из самых известных песен команды Армена Григоряна есть такие слова: «Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть». Но даже в тот жуткий день ему не хотелось в это верить.

Машины «Скорой», вой сирен, стоны, крики боли, кровь – на одном конце Тушинского аэродрома. Девчонки на плечах у мальчишек, крики восторга, пиво из горла, музыка любимых команд – на другом.

Можно было ждать паники. Никто не осудил бы музыкантов, еще не выходивших на сцену, если бы они отказались выступать. Но один великий артист сказал когда-то: «Шоу должно продолжаться».

Музыканты играли. Спецслужбы не стали мешать им. Тем самым, наверное, был спасен не один десяток жизней. Кто знает, на что могла пойти толпа, впавшая в коллективный психоз?! По разным данным, на поле стояли от тридцати до сорока тысяч человек.

От людей с бас-гитарами, барабанами, флейтами вдруг стали зависеть судьбы конкретных парней и девчонок. Публика, ничего не подозревавшая о взрывах, продолжала оттягиваться теплым летним днем под музыку любимых команд. Мобильную связь тогда в районе оперативно прикрыли, и все телефоны молчали.

Тем временем зрителей небольшими партиями эвакуировали с поля. Две сотни автобусов к десяти вечера вывезли с аэродрома всех.

Тогда, пятого июля, погибли четырнадцать человек, пришедших послушать любимых музыкантов. Молодые ребята и девушки. Им не было дела до какой-то далекой республики, которая не могла разобраться со своими ваххабитами, имамами, хиджабами и шариатом. Они хотели увидеть своих кумиров и спеть вместе с ними.

Трофимов тогда постарался загнать мысли об этом дне на самое дно собственной памяти. А вот Артур Милевский и его парни не стали этого делать. Наоборот, каждое лыко пошло в строку. Да, действовали они грубо, примитивно, но реально, с угрозой для собственной свободы.