Жан-Мишель Тибо - Последнее пророчество Страница 13

Эта героическая эпоха рождала в его душе чувство, подобное ностальгии.

«Я слишком рано родился!» — часто говорил он своим близким. Ему недоставало войны. С каким удовольствием он вонзал бы каленое железо в сердца солдат республиканских батальонов, рвал горло противнику штыком, очистился кровью социалистов и коммунистов! Господь тем самым избавил бы его от нескольких столетий пребывания в чистилище. И все же Бог проявил великодушие: Хуан избрал путь дела Божьего, вступив в «Оpus Dei», но оставался в тени своего отца, одного из десяти основателей ордена, преданных Хосемарии Эскриве душой и телом.

В длинный коридор, стены которого были увешаны мрачными портретами предков, выходило около десятка дверей. Хуану не нравилось находиться под растрескавшимися взглядами этих мужчин и женщин, застывших в своих тяжелых бархатных одеждах темных цветов. На их лицах было слишком много высокомерия, слишком много нетерпимости, отражалось слишком много смертных грехов. При этом все они были людьми глубоко верующими, свято соблюдавшими все религиозные обряды. Некоторые — вплоть до сумасшествия. Костры инквизиции до сих пор горели в их груди, была ли она украшена орденами или тяжелым ожерельем.

Они горели и в груди его отца.

Франсиско Кальдерон де ла Барка был еще более худым, чем сын. Похожее на скелет тело, кости черепа выступали над впадинами. Взгляд его чах в глубинах глазниц. Франсиско стоял перед маленьким алтарем, постоянно освещаемым восемью восковыми свечами, когда Хуан вошел в кабинет-библиотеку, залитую бледным дневным светом. Ему показалось, что он задыхается. В течение многих лет ничья рука не открывала хранящиеся в этой комнате книги и даже не касалась манускриптов. Это место было мертвым. Читатели покинули его, унося с собой секреты, которыми были полны эзотерические книги и прекрасные и трагичные повествования о Церкви. Книги утратили свою магическую силу, словно бы отказались от своей души, словно какое-то колдовство оставляло их закрытыми на этих полках. Они походили на куски дерева — сухие, коричневатые, слипшиеся из-за плесени. При виде их несокрушимой апатии Хуан испытывал нарастающее отчаяние. Он с удовольствием взял бы их, открыл, вдохнул в них немного жизни, но у него никогда не хватало на это времени.

— А, вот и ты! — сказал старик, услышав скрип двери.

Он знал, что пришел именно сын. Никому, кроме Хуана, не было дозволено входить в эту комнату, являвшуюся хранилищем тайн, касающихся истории Церкви и функционирования «Дела». Марта тоже имела право входить сюда, но пользовалась такой возможностью исключительно для того, чтобы прибрать в этой огромной комнате площадью в сто тридцать квадратных метров, куда не ступала нога уборщицы. Но Марта, его дорогая супруга, умерла одиннадцать лет назад от инсульта. Ему пришлось несколько раз мыть здесь пол и стирать пыль с книг (а в библиотеке их было по меньшей мере двадцать три тысячи), занимавших книжные шкафы высотой в четыре метра, которые были расставлены вдоль четырех стен и разделялись тремя окнами. Сегодня у него не было сил и на это.

Франсиско в собственном доме жил как монах или спартанец, однако на встречах с равными себе по положению — издателями, людьми искусства — выставлял напоказ свою щедрость, богатство и родовитость, когда устраивал банкеты по случаю публикации нового издания или делал пожертвования в пользу нуждающихся, подвизавшихся вокруг него друзей-епископов и кардиналов. Он на равных общался со знатью, политиками, журналистами и всеми теми, кто имел какой-то вес в окружении королевской семьи. Он был тонким дипломатом и искусным манипулятором.

Сын его этими качествами не обладал.

— Здравствуй, отец.

Он запечатлел поцелуй на облысевшей голове. Эти проявления нежности и дань уважения впервые ему было позволено продемонстрировать в день похорон его деда, отца Франсиско. Его удрученный горем отец бросился к нему в объятия, едва могилу зарыли. С того момента Франсиско ни разу не выказывал подобной слабости, но, когда они были наедине, принимал сыновние поцелуи как знак любви и преданности.

— Знаешь ли, какой сегодня день? — спросил старик, поднимая свой горячечный взор на Хуана.

— Да. Сегодня двадцать шестое января — день, когда вы с генералом Ягуэ отвоевали у республиканцев Барселону.

— Прекрасный день…

Франсиско испустил вздох сожаления, отгоняя воспоминания о войне, неотступно его преследовавшие.

— Дни славы минули. Теперь все это в далеком прошлом. Я чувствую себя таким старым, Хуан!

— Не говори так, отец!

— Я знаю что говорю. Доктор Санчес может тебе это подтвердить. У меня слабые легкие и сердце. Скоро тебе придется занять мое место в издательстве.

— Но…

— Это не обсуждается.

— У меня много дел в «Оpus»!

— Ты послужишь делу ордена, но сидя за моим столом, собирая средства для нашего дорогого «Дела».

— Я нужен ему на поле боя!

— Ты впадаешь в грех гордыни, сын мой. Вспомни, что говорил Хосемария: «Пусть никто не знает о нашем существовании, как не знали о существовании Иисуса в течение тридцати лет». Твоя роль активного агента подошла к концу. Я уведомляю тебя об этом официально. Решение принято на заседании совета в Торресьюдаде и утверждено нашим прелатом Альваро дель Портильо. Нам недостает волонтеров, потому что нас слишком часто очерняют в глазах общества. Люди не понимают, о ком идет речь, когда им рассказывают об «Opus»! Большинство нас ненавидит, и очень мало находится тех, кто готов нами восхищаться и нас поддерживать. Но эта ситуация переменится с приходом Иоанна Павла II, нашего союзника и защитника. Мы присутствуем при поворотном моменте нашей истории. Через несколько лет благодаря его поддержке мы станем самой мощной организацией католической Церкви. И ты, первый прелат Испании, ты станешь членом совета. Я дал тебе соответствующие знания и навыки. А ты передашь их Александре. И как можно скорее. Не жди, пока она станет подростком. Сделай из нее дочерь Божию. А теперь помолимся!

Франсиско опустился на колени перед маленьким алтарем, устремив взгляд на изображение Христа на слоновой кости, прикрепленное к кресту тремя золотыми гвоздями. Хуан последовал его примеру. Их голоса зазвучали в унисон. Господь внимал им.

Глава 11

26 января 1981 года

Хуан прикрыл глаза ладонью. Рождающийся день вызвал в памяти ностальгические воспоминания об отце, умершем десять месяцев назад. Он вспомнил комнату, наполненную ароматом ладана, изголовье кровати, выполненное в виде тяжелого средневекового бронзового распятия, вспомнил, как держал в руке отцовскую руку. Множество больших восковых свечей горели перед кедровым ложем, на котором лежал отец, женщины у камина готовили льняное белье и белые простыни, чтобы обрядить его тело. Прелат «Opus Dei», два кардинала и шесть епископов, стоя на коленях перед кроватью, читали молитвы низкими монотонными голосами, вдохновляя своей верой пятьдесят членов «Opus», которые пришли, чтобы быть рядом с великим Франсиско Кальдероном де ла Барка в последние минуты его жизни. Когда они замолчали и осенили себя крестным знамением, в комнате стали слышны только хрип умирающего и потрескивание свечей. Когда же тот испустил последний вздох, все почувствовали, насколько отныне будет недоставать «Opus» этого человека, который выпестовал организацию вместе с Хосемарией Эскрива в первые годы после ее рождения.

Теперь Хуан возглавлял издательство. Время свое он делил поровну: одну половину посвящал чтению рукописей и продвижению своих изданий на рынке, а другую — управлению испанским отделением «Opus». Последняя обязанность подразумевала управление миллиардом обращенных в свою веру Хосе Марией Руисом Матеосом, руководителем и основателем крупного холдинга «Румаза». Нести это бремя ему помогали президент «Народного испанского банка» Луис Валле Табенер, президент Ассоциации частных испанских банков Рафаэль Термес Карреро и президент Конфедерации сберегательных касс Испании Санчо Дрондра.

Но в этот праздничный день — день взятия Барселоны националистами — Хуан не думал ни о цифрах, ни о чеках, ни о набитых деньгами чемоданах и черных кассах. Он думал об обещании, данном отцу тремя годами ранее. Он выполнит его сегодня вечером, незадолго до полуночи. Он снял телефонную трубку и набрал номер священника приходской церкви Святого Гинеса.

— Здравствуйте, отче…

Хуан уже давно не спал со своей женой. Доминик на это не жаловалась, плотские радости мало ее занимали. Свою спальню он обустроил по всем правилам «Opus Dei». Белые стены и потолок, никаких украшений, отсутствовала даже система отопления. Переносная кровать с металлическим каркасом, снабженная самым неудобным матрацем, какой только можно было себе представить. Сосновый стол, плетеный стул и небольшое латунное распятие, над которым висел портрет Хосемарии Эскрива. Часто Хуан укладывался спать на голом полу, чтобы укрепить свою веру.