Роман Светлов - Сон Брахмы Страница 13

Пока заваривался чай, они обсуждали поход отца Евпатия и Андрея Нахимова к Антонине. Им было трудно себе представить, что могло побудить ее к бегству. Напуганный секретарь отказался дать им домашний адрес и телефон своей начальницы. Однако это не помешало Нахимову купить на первом же углу за шестьдесят рублей компакт-диск с адресами москвичей, и, заглянув на четверть часика в интернет-кафе, добровольные следователи нашли интересующую их Антонину Андреевну Симонову, после чего отправились к ней домой. Жила воздыхательница отца Иоанна в новостройках на севере столицы. Так что пока Евпатий и Нахимов ориентировались, пока добрались сквозь пробки до ее дома, был уже вечер. Однако домофон Антонины не отвечал, а окна ее квартиры, которая, судя по всему, должна была находиться на втором этаже, оставались темными. Просидев в машине почти до полуночи, Евпатий и Нахимов сочли за лучшее вернуться в Алексеевскую.

– Ты часто общался с ней, отец?

– Поначалу часто, – вздохнул Иоанн. – Пока не понял, чего ей на самом деле надо.

– Она импульсивный человек?

– Я тоже думал об этом. Видишь ли, Антонина скорее напугала меня своей решительностью. Ей приспичило затащить приглянувшегося настоятеля для духовных практик в постель – и в какой-то момент она начала переть на меня как танк, прости Господи. Быть может, решение пришло к ней спонтанно, но действовала она планомерно и настойчиво. После Пасхи мне ежедневно приносили от нее подарки. Так сказать, для церкви.

– И что это были за подарки?

– Да чушь всякая. От сувенирных пасхальных яиц и рушников до сомнительных книжек, где говорилось, что Христос и Будда – одно лицо.

– Она могла испугаться прихода твоих помощников?

– Ну, если Нахимов ее действительно запугивал… Хотя вряд ли. Мне кажется, что для ее психотипа логичнее было бы принять их и немножко потешиться: мол, чем обязана? Какая нынче в церкви беда? Если она имела хоть какое-то отношение к пожару – в чем я очень сомневаюсь, – ей логичнее было бы вести себя как ни в чем не бывало, а не бежать, словно за ней приехала налоговая полиция.

В этот момент раздался телефонный звонок. Матвей вдруг как-то изменился в лице, подобрался и побежал в комнату. Через мгновение оттуда раздался его голос, в котором Иоанн почувствовал с трудом скрываемую радость.

– Да, Варя. Говорим с отцом… Рад, что сможешь; конечно, пойдем. Да, через два часа буду…

– Куда это ты, на ночь глядя? – разливая чай, спросил вернувшегося в кухню сына Иоанн.

– Это недалеко, – Матвей отстраненно пожал плечами. Похоже, короткий телефонный разговор переполнил его эмоциями. Не самыми худшими. – В одной художественной галерее устраивают театрализованную презентацию. Нужно сходить. А теперь и спутник есть.

– Ты имеешь в виду спутницу? По-моему, о Варваре ты мне еще не рассказывал.

– О Варваре? – Матвей удивленно посмотрел на отца, а потом рассмеялся. – А! О Варе! Да я знаю ее немногим больше недели. Познакомился в тот день, когда сгорела твоя церковь.

– Может быть, ты зря пригласил меня переночевать?

– Что ты, отец. Перестань! Варя девушка правильная; я ее провожу после презентации и ровно в полночь буду дома. Пока у меня есть время, давай вернемся к фрескам – раз с Антониной полный мрак.

– Что там было изображено? Христос-Судия, над ним Дух Святой и Око Отца. Немного не в традиции русской иконописи, так что, говорят, искусствоведы специально приезжали в храм, чтобы потом писать книги на тему «Русская иконопись на переломе традиций». Или что-то подобное. Действительно, при Иване Грозном жизнь наша могла поменяться круто. Представь, что было бы, женись он на английской королеве!..

– Что было бы? Пили бы чай с молоком и классно рубились в футбол… Помимо стиля что-то еще привлекло твое внимание?

– Как сказать… В общем, композиция такая: в центре – Христос, по правую руку от него праведники, которым помогают подняться из могил ангелы. По левую – грешников из могил крючьями вытаскивают бесы. Еще ниже – сцены из мирской жизни: земледелец, торговец, воин… Ничего примечательного – как мне казалось. При чем здесь произошедший конец света?

– Значит, были какие-то детали. Символы. Следы. Нужны фотографии фрески. Они были в церкви?

– Боюсь, нет. Перед началом ремонта фотографировали ее внутренности, чтобы потом сделать экспозицию: что было и во что превратилось. Однако снимали либо общую панораму, либо самые грязные и темные углы. Пытались на контрасте произвести впечатление.

– Постой, постой, – Матвей отчаянно поскреб подбородок. – Ты говорил, что в восьмидесятых годах в храм приезжали искусствоведы. Помнится, тогда в большом количестве печатали альбомы по древнерусскому искусству. Андрей Рублев, Дионисий, Ангел Золотые Власа. Каюсь, мои познания в этом вопросе ниже всякой критики. Но ведь альбомы-то были.

Отец скептически поджал губы.

– Насколько понимаю, альбомы делались только с тех икон и фресок, которые находятся в музеях или действующих храмах. В молокозаводы фотографы не ездили.

– Храм Александра Невского не был молокозаводом. Сам только что говорил об искусствоведах. Может, кто-нибудь из них снимал фреску?

– И теперь фотография пылится в университетской библиотеке вместе с никому уже не нужной диссертацией, – подхватил настоятель. – Вполне возможно. Только как выяснить, были такие диссертации или нет?

– А вот это – дело техники и терпения. Постараюсь завтра же прошерстить каталог Ленинской библиотеки. Там хранятся авторефераты диссертаций за многие десятилетия. Потом отправлюсь в библиотеку МГУ. А ты поинтересуйся в епархии. Тот, кто хотел изучать фрески всерьез, должен был интересоваться историей храма. В Церкви эту историю, включая полулегендарные истории, знали хорошо. Не было бы ничего удивительного, если бы аспирант или докторант искал встречи со знающими людьми.

– Резонно, – отец Иоанн почесал затылок. – Нужно подумать, к кому обратиться. Архивы по храму хранились в Донском монастыре. Но с 1935 года там находился музей архитектуры. Частично архив был вывезен… Ладно, задача ясна.

Некоторое время Шереметьевы молчали.

– Когда тебе предлагали храм в Алексеевской, говорили о ценности его фресок? – нарушил молчание Матвей.

– Говорили. Но в общих словах. Ни слова об этой истории с концом света. Если бы предупредили, я бы обнюхал их со всех сторон… Честное слово, не могу вспомнить никаких странностей. Может быть, архимандрит Макарий сболтнул это для красного словца?..

Разговор постепенно ушел в сторону. Отец Иоанн сетовал на то, что в церковных кругах все пытаются раздуть скандал вокруг пожара.

– Паны дерутся, а у нас, холопов, чубы трещат. На все воля Божья, конечно. Отдадут храм другому – не скажу худого слова. Но не скажу и доброго. Вместо того чтобы искать причину, хотят наказать стрелочника. Если бы ты знал, насколько опасаются в Церкви слов «сложилось мнение». Совсем как в былые времена в партийных кругах. «Сложилось мнение», – и все тут. Безличная сила, которой до тебя нет дела, которую интересует только твое место.

– Неужели в КГБ было по-другому?

– Мне кажется, нет. До уровня начальника отдела я не дорос. Быть может, на высшем уровне играли в те же игры. А нам нужно было заниматься делом. Потому и оценивался человек по результатам, а не по мнениям.

Матвей удивился. Отец редко вспоминал о своей прошлой службе. И почти всегда говорил о ней нейтрально, не оценивая. Впервые он поставил ее в пример нынешнему своему положению. Значит, разговоры с настоятелем Донского монастыря и в приемных Патриархии действительно были не самыми приятными.

Лично Матвей этому не удивлялся. Церковь – тоже Система. А там, где Система – всегда стоит вопрос о власти. В Церкви – это еще и власть духовная: ключи от Небес. И святость, и соблазны власти, – в итоге возникают такие комбинации интересов, которые внешний человек даже не может вообразить. Но отец-то шел туда за святостью, вот в чем беда.

Пришло время собираться на свидание. Отец быстро закруглил разговор, чтобы не мешать сыну, пошел в комнату, служившую Матвею и спальней, и библиотекой, вытащил с книжных полок «Историю России» Татищева и сделал вид, будто увлекся чтением. Когда сын уже оделся и придирчиво разглядывал ботинки: не следует ли еще раз пройти по ним щеткой? – отец Иоанн поднялся с дивана, отложив книгу в сторону.

– Так, говоришь, вернешься к полночи? – с сомнением спросил он.

– Вернусь, – вздохнул Матвей. – Вот увидишь, вернусь.

– Тогда ступай с Богом. И не волнуйся. Если девушка правильная – спешка не поможет.

– Понимаю, отец, понимаю…

Глава 3

«Двойная бездна. Войдешь в пещеру в бездне»[3].

Египтянин набросил на голову капюшон, чтобы его бритая голова – знак жреца Исиды – не привлекала к себе внимания. Он смешался с толпой праздного народа, которая брела вслед за преступниками, тащившими длинные брусья на своих спинах. По пыльной дороге они взбирались на холм, именуемый Голгофой, чтобы их пригвоздили к тем же деревяшкам, которые несчастные волочили на себе. Любопытствующих было немало, но в основном вокруг римских легионеров, устало отгонявших зевак от преступников, кружились мальчишки из бедных предместий, нищие, как всегда радовавшиеся чужой беде, и родственники тех, кто погиб от рук разбойников.