Хэрри Грей - Однажды в Америке Страница 13

В день моего освобождения меня вызвал к себе раввин и прочел мне свою последнюю проповедь: «Как должен себя вести хороший еврейский мальчик». Проповедь влетела мне в одно ухо и сразу же вылетела через другое. В заключение он улыбнулся, похлопал меня по спине и сказал:

— Тебя ждет сюрприз. За тобой приехал друг, чтобы отвезти тебя домой. Он ждет на улице.

Пытаясь сообразить, кто бы это мог быть, я весело выскочил из здания. Облокотившись на черный сверкающий «кадиллак», дымя сигарой и широко улыбаясь, передо мной стоял Большой Макс. Несмотря на то что мы выросли вместе и он был моим ближайшим товарищем со времен нашей учебы в «суповой» школе, сейчас он показался мне почти чужим человеком. Наверное, в этом были виноваты восемнадцать месяцев, которые мы провели врозь. Макс совсем не походил на прежнего себя. Он здорово вырос и был уже выше ста восьмидесяти пяти сантиметров. Он действительно стал большим. У него были широкие, мощные плечи и поджарое тело спортсмена. Наверное, он до сих пор интенсивно тренировался. Он хитро смотрел на меня своими темными блестящими глазами и заразительно улыбался, показывая ровные белые зубы.

— Башка, старик, здорово вновь тебя увидеть. Как ты тут? — сказал он, протягивая руку и пожимая мою с силой тисков. Меня охватило чувство теплого, радостного замешательства. Я так же широко улыбнулся в ответ и сказал:

— У меня все в порядке. Ты здорово выглядишь, Макс.

— Ты тоже неплохо выглядишь, Башка. Я еле узнал тебя. Ты почти с меня ростом и нарастил очень даже неплохие плечи. Много тренировался здесь, за городом, да?

— Если точнее, то много работал. Работа удерживает от плохого поведения. Мы с тобой что, организовали общество взаимообожания, а, Макс?

Мы рассмеялись. Он распахнул дверь «кадиллака». Садясь рядом с ним в автомобиль, я чувствовал себя важной персоной. Макс умело развернул машину и погнал ее по гравийной дороге.

— Макс, откуда у тебя такая машина? — спросил я.

— Эта машина досталась мне вместе с похоронным бюро, — ответил он и несколько небрежно протянул мне сигару.

Я откусил кончик, выплюнул его в окно и закурил. Сделав несколько затяжек, я взглянул на этикетку. Это была «Корона-Корена»!

— Я ведь писал тебе, что мой дядя сыграл в ящик?

— Да. Но не сообщил, от чего.

Макс плюнул в окно:

— Рак печени.

— Очень плохо. Он был славным стариканом.

— Да, он был отличным парнем. Он оставил мне свое дело. Я вступлю во владение, когда мне исполнится двадцать один.

— Ты станешь большой шишкой, имея такое дело, правда, Макс?

— Да. — Макс с улыбкой глянул на меня. — Мы все будем большими шишками. Мы ведь остались партнерами? Ты, я, Косой и Простак.

Я был потрясен.

— Ты собираешься взять нас в долю?

— Да.

Я откинулся на спинку. Мне было спокойно и уютно. Я лениво размышлял о том, что Макс всегда был самым щедрым из нас, он идеальный друг, если допустить, что в дружбе может быть идеал. По дороге в город Макс подробно ввел меня в курс всего, что произошло за время моего вынужденного восемнадцатимесячного отпуска.

— Профсоюз нам все еще платит. Я каждую неделю относил твою долю твоей семье. Там все в порядке. Ты знаешь, что твой брат устроился в газету? Он работает репортером.

— Да, — кивнул я.

— Пегги вышла в профессионалы; можешь представить себе, а, Башка?

— Нет. В какие профессионалы? Стала танцовщицей? — Я задумался, вспоминая Долорес. Мои чувства к ней до сих пор не погасли.

— Танцовщицей? — хохотнул Макс. — Да, она танцует в постели. Она перешла из любительниц в профессионалки. Теперь берет деньгами.

— И сколько?

— Доллар штука.

— Она этого стоит.

— Да, она совсем неплоха.

— Ты помнишь, как с нас она брала заварными пирожными?

Мы рассмеялись.

— А ты помнишь полицейского Вайти?

— Разве его забудешь!

— Теперь он сержант.

— Значит, честность все-таки нашла способ откупиться от донимавшего ее Вайти, — произнес я бесцветным голосом, и мы вновь рассмеялись.

— Да, он очень смышленый ирландец. Пегги ему приплачивает.

— Готов поспорить, что он возвращает деньги ей же.

— Наверняка! — весело согласился Макс.

Мне до смерти хотелось спросить его о Долорес. Я писал ей каждую неделю, но ни разу не получил ответа. Вместо этого я спросил:

— Как поживают Простак и Косой?

— Нормально. Косой получил водительские права и иногда подрабатывает на одной из машин своего брата.

— Крючконосый обзавелся машинами?

— Да, он потихоньку заработал на эскадру из четырех машин. Простак болтается вместе со мной, помогает мне в бюро. А когда приходят интересные сведения, то мы выступаем все вместе.

— Налет?

— Да. Но мы беспокоимся только в том случае, если там не менее двух тысяч. После того как несколько месяцев назад ввели «сухой» закон[6], вокруг завелось много денег, и время от времени бутлегеры[7] обращаются к нам с просьбой кого-нибудь проучить.

— Я слышал, что у них водятся деньги.

— Так и должно быть. По всему городу открылась масса шепотушек.

— Шепотушек?

— Да, так их называют. Пивнушки за закрытыми дверями, в которых проделаны смотровые окошки.

Мы доехали до нижнего Ист-Сайда. Макс вел машину небрежно, не обращая внимания на напряженное уличное движение, и едва не задел крыло другого автомобиля. Он высунулся из окна и заорал на водителя:

— Эй, тупица, где тебя учили ездить? На заочных курсах?

Пожилой, хорошо одетый водитель огрызнулся, сворачивая за угол:

— Вы, шпана трущобная, ведете себя так, словно вам принадлежит весь город.

Подъезжая к гаражу, Макс хихикнул:

— А знаешь. Башка, ведь это неплохая мысль.

— Какая?

— Ну та, которую высказал этот парень. Шпана из «суповой» школы прибирает к рукам весь город.

— Весь город?

— А почему бы и нет? Главное — организация.

Глава 8

За те восемнадцать месяцев, что меня не было в городе, в жизни произошли четыре существенные перемены. Кончилась война. Был установлен «сухой» закон. Долорес произвела небольшую сенсацию, танцуя в мюзикле на Бродвее. Большой Макс, Простак и Косой, используя в качестве вспомогательной рабочей силы. Веселого Гонифа, Пипи и Глазастика, создали себе среди обитателей городского дна репутацию очень крутой ист-сайдской команды.

Кроме того, я обнаружил, что за это время возникло множество легенд о моих способностях в обращении с ножом. В этом вопросе я считался специалистом экстракласса. Макс пересказал некоторые из приписываемых мне народной молвой мифических подвигов, и мы долго смеялись.

Наша репутация команды, круто решающей любые вопросы и даже занимающейся наемными убийствами, способствовала тому, что нас стало затягивать в самую гущу насильственных действий, порождаемых «сухим» законом. К нам начали приходить люди с тем, что мы называли «контрактами». Со всего города, от людей, с которыми мы никогда не встречались и о которых даже не слышали, поступали предложения навести нас на большие «бабки», оптовые ювелирные фирмы или банки. Бутлегеры и рэкетиры предлагали контракты на убийства деловых партнеров, любовниц, братьев, жен и врагов. Предлагаемые вознаграждения бывали смехотворно маленькими или сказочно большими.

Поначалу мы со смехом уклонялись от этого потока неожиданных предложений. Затем, то ли потому, что нам льстило то, какое количество людей из самых различных слоев ищут встречи с нами, то ли из-за денег, а может быть, из-за всего сразу, мы сдались и начали действовать в соответствии с представлениями о нас. Однако мы заключали лишь те контракты, которые отвечали нашим достаточно сложным этическим представлениям. Подобно разбойничьим баронам былых времен, при помощи насилия и нахальства мы взяли под свой контроль большую часть нелегальной деятельности в перенаселенном Ист-Сайде. Это было большое и очень доходное имение. Мы были еще относительно молоды по годам, но считались заслуженными ветеранами в делах, требующих дерзости и жестокости. Судьба нас хранила, и наши успехи оправдывали нашу спокойную самоуверенность. За сравнительно короткий срок мы близко познакомились с деятельностью многих небольших группировок, вылезших на свет в беднейших районах города.

Однажды, чтобы вернуть груз виски, угнанный в одном из кварталов, нам пришлось вступить в небольшой конфликт с Артуром Флегенхеймером по кличке Датчанин и его ребятами, которые вышли из нищей, убогой и безрадостной части Бронкса. В другой раз, по делам, связанным с машинами для набивки сигарет, мы встретились с Джо Адонисом, Лео Байком и кое с кем из их команды, которая набиралась в нездоровых, перенаселенных, обшарпанных кварталах Бруклина. У нас произошла небольшая стычка с отрядом Тони Вендора и Вито Дженовези, составленным из бывших обитателей вонючих лачуг и хлевов нижней части Гринвич Виллидж. Мы вели переговоры с Чарли Лакки и Люпо Вольфом, выросшими в похожих на стойла многоэтажках восточного Ман-хэттена. На этих переговорах мы обсуждали возможность вручения «черной метки» их земляку, временно укрывающемуся на наших землях и ищущему нашего покровительства. Мы вступили в союз с самым элегантным, самым благородным и дерзким человеком в городе — Франком, или Франческо, который провел детство в жалком, тесном квартале восточного Гарлема. Поразительным и неоспоримым фактом являлось то, что все они росли в окружении нищеты, как и мы сами. Они вышли из разных районов города, но все до одного были в прошлом питомцами «суповых» школ.