Сергей Долженко - Жених без лица. серия «Небесный дознаватель» Страница 13

«Ну, и что мне с ними делать? В ментуру не сдашь, не хулиганят, порядок общественный не нарушают». По прихожей разлились трели телефонного звонка. Шмыга поднял трубку.

– Здравствуйте, я могу поговорить с Иваном Петровичем? – произнес взволновано девичий запыхавшийся голос.

– Можете, Аня.

– Узнали? Здравствуйте, мне необходимо срочно сказать вам что-то важное. Мы могли бы сейчас встретиться?

– Никак, Аня не могу. Устал, не ел…

– Иван Петрович, это касается вашей безопасности!

– Пусть касается чего угодно, но сегодня из дома я не выйду.

– Раз так… хочу сказать, что у вас могут быть неприятности. Из-за меня…

– Кажется, они уже начались, – проговорил Иван Петрович, разглядывая в дверной глазок двух молодчиков, все еще слоняющихся взад-вперед по лестничной площадке.

– Двое таких противных здоровых парня? Они на красной «девятке» все время катаются. Не бойтесь, это из папиной службы безопасности. Я немедленно выезжаю. Будут приставать, скажите, что Артур велел им вернуться.

– Да я не боюсь, просто не решил, что мне с ними делать. Артур? Это еще кто такой?

– Приеду, все объясню.

– Эй, почтальоны, вы еще здесь?! – крикнул детектив, кладя трубку.

Тишина.

– Артур велел вам домой ехать. Кушать вечернюю кашку, укладываться баиньки…

«Черт знает что! Папенькина служба безопасности проснулась. С чего бы это? Потерял одну дочь, стал бдить за другой? Елки-палки, духовка!»

Курица удалась. Натертая чесноком проперченная золотистая кожица источала такой бесподобной аромат и так нежно хрустела под зубами, что несколько минут и Шмыга, и Аня, бросая виноватые взгляды друг на друга, не могли оторваться от курицы. Младшая Чайка справилась с собой первой, поддела вилкой зеленый горошек, отправила его в рот и осторожно коснулась губ салфеткой, на которой сразу отпечатались две узкие красные полоски. Ивану Петровичу чувствовал себя неловко перед гостьей, но он ничего не смог поделать со своим зверским аппетитом.

Впрочем, жующий детектив не смущал девушку.

– Кое-кто, наверное, вообразил, что мы с вами спим, – свободно рассуждала она.

– Хм, – поперхнулся Иван Петрович. – Кажется, грудку переперчил. Это папа такие нездоровые мысли высказывал?

– Папа никогда не вмешивался в нашу личную жизнь, он, по-моему, даже не подозревает, что мы с Маришей имеем такую штуку, как личная жизнь.

– Может, эти… инсинуации идут со стороны матушки, – осторожно высказался Шмыга, подбирая с общего блюда остатки жареного на гарнир картофеля. – Естественное беспокойство…

– Ерунда, все мамино беспокойство сводится к тому, чтобы я не принесла в подоле ребенка от неизвестного папочки… – отмахнулась Анна. – Сейчас ей плохо, в религию ударилась. Давайте, я чай свежий заварю.

– Нет, – твердо сказал Иван Петрович. – Я сам.

Инсинуации… Все мыслят какое-то непотребное. Да вы только посмотрите на эту девчонку – школьная челочка на глазах, руки лодочкой сложены на коленях, прямодушные, открытые как у школьной активистки глаза, правда, с зеленой опасной искоркой в глубине зрачка… Одета, конечно, по-взрослому: черные колготки, короткая кожаная юбка, пушистые от какого-нибудь «максфактор» реснички, сине-зеленые тени на веках… в бледно-розовой впадине между отворотами воротника легкой курточки тот же сестрин золотой медальон.

– Я знаю, откуда ветер дует. Артурчик его гонит.

– Да, кстати, кто такой Артур? Молодчики мигом исчезли, когда я пригрозил этим именем.

– Папин компаньон. Они вдвоем владеют контрольным пакетом акций винзавода.

Аня рассказала, как года два назад в их доме появился чернявый господин, нерусский: то ли турок-месхетинец, то ли дагестанец, не поймешь кто. Появился не один, вместе со своей сестренкой Лейлой.

– Такая дама, просто супер! Смуглая, красивая, всегда стильно одета. Между прочим, два вуза окончила, один где-то на Кавказе или в Крыму, второй в Москве, знаменитую Плешку – академию имени Плеханова. Сейчас работает папиным замом по кадрам. Правда, стерва еще та. Хотя, умные и деловые – все стервы.

– Появился, а дальше?

– Папин завод тогда был весь в долгах, даже хотели его выставлять на торги или вводить внешнее управление. Артурчик спас, выкупив половину контрольного пакета акций. Теперь везде нос сует свой. Меня блюдет. Я, говорит, такого жениха тебе найду, с такими людьми в родстве состоять будешь, потом «все делай, что душа желать хочет»… – смеясь, передразнивала Чайка.

«Кажется, домой идти она не собирается», – с тревогой подумал Шмыга. – «Завтра янычары ревнивого турка разнесут мою квартиру из гранатометов».

– Артур решил, что ты в неких отношениях со мной и поэтому направил сюда своих подонков?

– Угу. Мне кажется, что он в меня ужасно влюблен и ревнует ко всем. Он даже в общагу ко мне приезжал со своими быками, когда я пожаловалась ему на одного придурка.

– Ему сколько лет?

– Пятьдесят с хвостиком.

– Не поздновато ли для ревности? Ах, да, бережет тебя для некоего избранника. Анечка, тебе не пора домой? Одиннадцатый час. Папа с мамой волноваться будут, – самым естественным тоном сказал Шмыга, поднимаясь, чтобы убрать со стола.

– Не будут, – спокойно сказала Чайка, не шелохнувшись.

– Почему? – насторожился Иван Петрович.

– Я живу в общежитии.

– Вот как? Очень взрослая девочка?

– Ты знаешь, я догадалась, почему убили, то есть, наказали Маришу, – вдруг безо всякого перехода драматическим шепотом прошептала Аня, не обратив внимание на иронию детектива. – Я должна была догадаться об этом раньше. В шестнадцать лет она… она… ну, лишилась девственности. Вот.

– И что?

– Как же? Вы сами говорили о праведном образе жизни, что человека наказывают за нехорошие поступки. Она отдалась своему парню без любви, из интереса. К тому же, – Аня жалобно посмотрела на него и ее брови изогнулись домиком, – он был женат!

Шмыга улыбнулся:

– Милая моя! Если сегодня убивать всех девушек, которые вне брака расстаются с девственностью, то мир обезлюдел бы в несколько лет!

– Да? Значит, это не причем? Но я читала Библию, там написано – не прелюбодействуй. Это же один из семи смертных грехов! Вы сами говорили, что Библия в вашем деле нечто вроде уголовного кодекса.

– Тебе я такого не говорил, но мысль правильная. Вы в своей академии понятие «преступление» проходили?

– Я помню!

– Пожалуйста.

– Преступление – это совершенное деяние или недеяние…

– Виновно совершенное общественно опасное деяние…

– Знаю! Запрещенное настоящим кодексом под угрозой наказания.

– Милая моя, «общественно опасное»! Если человек втихаря вредит самому себе, то он сам за это и платит! Вот и станет в будущем ее муж по пьянке куражиться «Я не знаю, сколько у тебя мужиков было, я тебя не девочкой взял»! Сколько ей лет было? Шестнадцать? Видишь, к тому же несовершеннолетняя, основную ответственность несет тот, кто ее совратил.

Чайка облегченно вздохнула.

– Значит, не по этой причине?

– Не думаю.

– А ты что-нибудь узнал?

– Пока нет.

– Может быть, с родителями надо переговорить?

– Рано. Да и как ты себе это представляешь? Здравствуйте, я – детектив по расследованию несчастных случаев, выясняю причину гибели вашей старшей дочери… Для них причина кристально ясна – теракт! Кстати, кто они – твои родители? Минуту…

Иван Петрович сходил за папкой, достал коричневый скоросшиватель с делом Марины Чайки. Нашел последнюю страницу, где было приколото заявление Анны Чайки и копия договора о нынешнем расследовании. Так… возобновлено 14 апреля.

– Кстати, тебе надо написать объяснительную. Изложи на бумаге все, что ты мне рассказывала о своей сестре. Как бы тебе не было трудно.

– Ну, ты и бюрократ!

– Привыкай. После третьего курса и ты им станешь. Теперь расскажи о своем папе.

Впрочем, на папе можно было и остановиться. Мама всю жизнь как работала, так и до сих пор работает старшим экономистом в плановом отделе нижневолжского винзавода. Родила троих детей. Двух дочек-красавиц и сынишку. Последний умер в полгода от неизвестной инфекции. Вот папа, тот успешно строил свою карьеру ступенька за ступенькой. Мастер цеха на том же заводе, комсомольский секретарь, ненадолго уходил на ответственную должность в обком профсоюза, чтобы вернуться заместителем генерального директора. В годы перестройки стал директором. Гладко и выгодно провел приватизацию, присвоив пятьдесят два процента акций. Но завод хирел: огромная текучка, задолжности. Несколько лет простаивал, и только буквально год назад задышал, пошел в гору, выплатил долги.

– Папу рабочие так любят! Представляешь, есть бабушка, на заводе с пятьдесят шестого года работает. Так на общем собрании акционеров встала и в ноги ему поклонилась. У меня, говорит, трое внуков здесь работают, вчера они, наконец, принесли домой зарплату.