Гильермо Мартинес - Долгая смерть Лусианы Б. Страница 13

На следующее утро я проснулся с ощущением, что провел бурную, хмельную ночь, но теперь пришел в себя, успокоился и опять могу полностью положиться на себя и свои чувства. Привычно льющийся через окно мягкий солнечный свет заставил меня усомниться в том, что я запутался в силках прошлого, умело расставленных при помощи изощренной выдумки, однако полностью подозрений на этот счет не развеял. Я спустился в бар позавтракать, хотя по-настоящему мне хотелось только кофе. Вспоминая рассказ Лусианы и пытаясь отыскать в нем несоответствия и противоречия, я понял, опять же благодаря снизошедшему на меня просветленному спокойствию, что делаю это только ради быстрейшего избавления от добровольно возложенной на себя идиотской миссии.

Естественно, никаких занятий в этот понедельник у меня не планировалось, но я должен был съездить в Бахо[7] за билетом на самолет до Салинаса — Западный университет пригласил меня прочитать курс лекций для аспирантов, и я собирался улететь в среду. Там же, в Бахо, находилась редакция газеты, для которой я когда-то писал рецензии, и я решил, прежде чем делать первый шаг, просмотреть старые номера и удостовериться, что хотя бы основные факты соответствуют истине. Когда я подошел к старым зданиям у реки, то сам почувствовал себя призраком, спустя долгое время вернувшимся в места, которых больше нет. Фасад, скрытый металлической сеткой, напоминал находящийся на реконструкции собор, и узнать его после этих неоконченных преобразований было невозможно. Тем не менее я попытался добраться до входа по временным мосткам, увешанным объявлениями и плакатами со стрелками. Какой-то человек, вышедший покурить, без особого энтузиазма или удивления поприветствовал меня издали, и я ответил ему тем же, не очень-то представляя, кто это такой. Секретарши у стойки сменились, а вот подвал, где хранились архивы, остался таким же, словно сдвинуть с места прошлое оказалось не под силу. Я спустился по лестнице и ощутил знакомый запах сырых стен с облупившейся штукатуркой, а сосновые доски под ногами заскрипели, будто обвиняя неумолимое время. Кроме меня, тут никого не было, даже библиотекарши, которая, наверное, пошла обедать, и я самостоятельно отправился на поиски к полкам с папками, расположенными по датам. Первые два случая произошли раньше, чем материалы газеты стали вводить в компьютер, но я без труда нашел подшивки за нужные годы. Сообщение насчет Рамиро я чуть не пропустил — оно почти потерялось внизу полосы. Называлось оно «Спасатель утонул». Лусиана в нем не упоминалась, говорилось только, что, несмотря на хорошую подготовку, холодная вода и чрезмерная усталость вызвали у молодого человека сильные судороги и меры по его спасению оказались безрезультатны. Продолжения темы назавтра не последовало, и я предположил, что в начале курортного сезона никто не хотел привлекать внимание к подобному происшествию.

Материал об отравлении родителей Лусианы, обнаруженный почти в конце следующей подшивки, наоборот, занимал полполосы, если не больше. Читателям предлагались даже довольно нечеткая фотография дерева с двумя-тремя грибами внизу и рисунок, на котором сравнивались Amanita Phalloides и обычный шампиньон. Стрелка указывала на оторванную вольву, как и говорила Лусиана. В статье упоминалось, что супруги имели троих детей, но ни одного из них в тот момент дома не было. Поскольку имена детей не назывались, а фамилия у Лусианы достаточно распространенная, я вполне мог не обратить внимания на этот материал, даже если в свое время и читал его. На следующий день была опубликована еще одна статья, поменьше, где говорилось, что проведенная в лесу экспертиза подтвердила наличие там ядовитых грибов. Читателя предупреждали, что споры грибов переносятся ветром и что самостоятельно собирать их опасно. Взяв эти газеты, я понес их ксерокопировать и, пока опускал в аппарат монеты и заправлял бумагу, мне показалось, в тишине подвала зародилась какая-то смутная мысль, робко пытающаяся обратить на себя мое внимание, словно пугливое животное, готовое и ткнуться в меня мордой, и убежать. Повинуясь безотчетному импульсу, я вернулся к рядам папок и нашел экземпляры с известиями о четвертой смерти. Тут все было наоборот: первое сообщение было одним из многих в разделе полицейской хроники, но по мере того как дело принимало политическую окраску, материалы становились все обширнее и наконец вышли на первую полосу. Я прочитал первую заметку, еще без фотографий. Видимо, убийца допоздна ждал врача у дверей его дома, а когда тот появился, пригрозил ему пистолетом. Брат Лусианы не сопротивлялся, наверное, думал, что это просто ограбление. Они вместе поднялись на лифте в квартиру, где и произошло убийство, так как соседи слышали жуткий шум и крики врача. Кто-то позвонил в полицию. Дверь на лестницу оказалась открыта, пистолет лежал у всех на виду на полочке, будто убийца положил его туда, как только переступил порог. Тело врача обнаружили в центре гостиной — с пустыми глазницами и огромной раной на шее, где были видны следы зубов. Убийцу нашли в углу террасы, рот его был в крови, а в кулаке он сжимал месиво из зрачков и роговицы. На допросе он указал, что собирался бросить это в лицо своей жене, прежде чем убить ее. Я нашел газету за следующее число. Здесь статья занимала уже больше полстраницы. Выяснилось, что задержанный является заключенным тюрьмы строгого режима, приговоренным пожизненно, и как он оттуда сбежал, никто не мог объяснить. Приводилась его фотография анфас, возможно взятая с полицейской карточки. Ничего не выражающие глаза, широкий лоб, лысая голова с полосками редких волос над ушами, острый нос — словом, вполне заурядные черты, не наводящие на мысль о преступлениях, тем более таких кровавых. В результате вскрытия выяснилось кое-что еще. Нападавший действительно пользовался только руками и зубами, а жертва практически не сопротивлялась, во всяком случае, не смогла нанести ни одного ответного удара. Преступник был знаменит на всю тюрьму своими длинными ногтями и еще тем, что во время драки выцарапал одному из заключенных глаз. Так и не удалось установить, был ли врач в сознании или нет, когда оба его глаза постигла та же участь. Тем не менее смерть наступила от разрыва шейной артерии. В статье также сообщалось, что у врача была любовная связь с женой убийцы и что они познакомились, когда она приходила на свидание, однако никакие анонимные письма, о которых мне говорила Лусиана, не упоминались.

Я перешел к газетам за следующий день. Материалы по делу переместились уже на первую полосу. Выяснилось, что заключенный и не думал убегать — охранники сами выпустили его для совершения кражи. Министерству внутренних дел пришлось вмешаться, и теперь ожидали скорой отставки главы Службы исправительных учреждений. Расследование было передано в другие руки, и теперь им занимался комиссар Рамонеда, о котором Лусиана мне тоже рассказывала. Однако, читая эту статью, самую длинную из всех, я почувствовал, что сбился со следа, — было тепло, а стало холоднее, как в детской игре. Я надеялся увидеть совсем не это, а может быть, просто что-то пропустил. Сделав ксерокопию первой заметки, я по порядку разложил на столе сообщения обо всех смертях и перечитал их. Эти события практически ничто не связывало, если не считать рассказ Лусианы. Никакой стройной схемы не прослеживалось: первые три смерти случились в течение года, четвертая — по прошествии трех лет, а за последние четыре года вообще ничего не произошло, то есть процесс замедлился. Не было также единого почерка, который указывал бы, что за ними стоит один человек. Наоборот, наблюдалось определенное эстетическое несоответствие: если первые два случая немного напоминали хитроумные преступления из романов Клостера, то третий, жестокий и кровавый, был прямо противоположен его стилю, по крайней мере литературному. Конечно, это могло быть частью плана, причем вполне разумной его частью: некоторые преступления должны полностью отличаться от описанных в его книгах. Я вспомнил почти плачущий голос Лусианы, когда она в первый раз мне позвонила. Никто не знает, никто не понимает. Да, никто не знал и никто не понимал, хотя информация обо всех смертях была опубликована в газетах и всем доступна, а одно преступление даже приобрело скандальный характер. Но неужели действительно нет ничего, что связывало бы эти события? Несколько минут назад от меня абсолютно точно ускользнула какая-то мысль, но она ведь никуда не делась, она была тут, и я очень скоро соображу, в чем дело, пусть даже это не принесет особой пользы. Рассказывая о смерти брата, Лусиана упомянула, что его убили голыми руками. В первой заметке тоже об этом говорилось: преступник оставил оружие на полочке и пользовался только руками и зубами. Я чувствовал — это то самое, что я пытаюсь ухватить, но мне никак не удавалось понять, в чем тут смысл, и возникший было смутный образ опять растворился в воздухе. Да и есть ли тут вообще смысл? Даже если предположить, что за всеми смертями стоит Клостер, что это он писал анонимные письма, о которых не сообщалось ни в одной из газет, вряд ли он или кто-то другой мог предвидеть, что преступник, имея оружие, убьет свою жертву голыми руками. Или существует какой-то неизвестный мне тюремный кодекс чести, согласно которому за измену нужно убивать только так, в рукопашной схватке? Я решил обязательно все выяснить. Однако в любом случае — и это самое главное, — даже если Клостер мог узнать о связи брата Лусианы с женой заключенного, просто следя за ним, то откуда ему стало известно, что приговоренного к пожизненному заключению человека отправят на улицу грабить?