Юлий Дубов - Большая пайка (Часть первая) Страница 13

– Я никуда на ночь глядя не поеду, – твердо сказала Лика. – У тебя две комнаты, ты будешь спать в одной, я – в другой. И не смей приставать. А утром ты меня разбудишь.

После того как они улеглись, Сергей какое-то время поворочался, потом встал и начал тихо пробираться в соседнюю комнату. Едва он переступил порог, зажегся свет.

– Сюда посмотри, – сказала Лика. Левой рукой она натягивала на себя одеяло, а в правой сжимала молоток, припасенный, скорее всего, с начала вечера. – Только сунься.

– Ты что, с ума сошла? – спросил Сергей.

– Не сошла. Я тебя честно предупредила. Так что лучше не подходи.

Когда загремел будильник, Сергею показалось, что уснул он всего минут десять назад. Умывшись и натянув джинсы, он пошел будить вчерашнюю гостью. Из-под одеяла торчала черная макушка. Сергей попытался сообразить, где находится молоток, не сообразил, слегка потянул одеяло и дотронулся ладонью до теплого плеча.

– Вставай, невеста, – сказал он.

У Лики дрогнули ресницы, она еще сильнее зарылась в подушку и сонным голосом пробормотала:

– Невесту надо поцеловать.

Терьян нагнулся и провел губами по Ликиной щеке. Тут же вокруг шеи Сергея обвились горячие руки, и он неловко уткнулся в губы девушки. Но как только он обнял ее, Лика тут же вырвалась и снова, как ночью, натянула на себя одеяло.

– Я тебе что сказала? Женишься – все будет. А так просто – нечего лезть.

– Сама же просила поцеловать, – растерялся Сергей.

– Все. Поцеловал – и спасибо. А теперь иди, мне одеваться надо.

Когда они выпили молоко и доели остававшийся с вечера хлеб, Лика натянула дубленку, оглядела ее с легкой гримаской, ухватила Сергея под руку и сказала:

– Ты свой кадиллак где держишь? Довезешь меня до метро.

А когда Сергей, высадив ее, собрался двигаться дальше, Лика постучала в стекло:

– Ты вечером во сколько будешь? Не забудь купить колготки.

Спустя два дня была куплена юбка.

Через неделю они подали заявление в загс.

Сравнение второго терьяновского брака с первым складывалось решительно в пользу Лики. Год назад она закончила институт легкой промышленности, работала инженером в каком-то московском главке, замужем побывала еще в студенческие годы, но супружество длилось недолго. Нравом обладала веселым, характером – легким, а темпераментом – латиноамериканским. В постели была требовательна, настойчива и изобретательна. И память о бедной скромной Тане, которую Сергей взял в жены ничего не умевшей девушкой, постепенно почти полностью ушла куда-то в тень. Даже Ленка, о которой Терьян часто вспоминал с тянущей душу тоской, стушевалась и тоже отступила на задворки подсознания. А еще Лика оказалась отличной хозяйкой, великолепно готовила, всегда что-то пекла и жарила, времени на это тратила мало, а результатов добивалась превосходных, и постоянно повторяла Сергею:

– Ты, зайчик, должен хорошо кушать. Надо днем набирать то, что теряешь ночью.

В этом она была совершенно права, потому что ночи давались Сергею тяжело. Ужином Лика кормила его только после того, как выпускала из постели по первому заходу. "Из постели" – это говоря фигурально, потому что все могло происходить где угодно – в душе, на полу, на столе, в кресле... После ужина Лика давала Сергею полчаса передохнуть, и все повторялось. А потом – около трех ночи. И обязательно утром. Будильник Сергею больше не был нужен, потому что Лика регулярно просыпалась в шесть и немедленно начинала настаивать на своем. Причем очень убедительно. И всегда добивалась результата. Даже дарованных природой трех дней отдыха в месяц Сергей был лишен, потому что на эти дни у Лики была особая программа.

– Чтобы не терял форму, – приговаривала она, дразняще медленно занимая боевую позицию.

Однажды Сергей чуть было не заснул за рулем, после чего поставил машину на прикол и снова начал ездить на метро. Впрочем, и это не спасало, потому что Терьян стал засыпать в вагоне и опаздывать на работу. А однажды уснул по дороге домой и крутился по кольцевой до тех пор, пока не был отловлен милицией. В отделении его попросили подышать в трубочку, ничего не обнаружили, удивились, потом посмотрели на штамп в паспорте, поулыбались и отпустили. Сержант с завистью сказал ему на прощанье:

– Везет тебе, мужик. А моя лежит бревном, не допросишься.

И тогда Сергею впервые пришла в голову мысль, что неизвестно, кому в таких случаях везет.

Контакты с друзьями практически сошли на нет. Иногда Терьяну удавалось пересекаться с ребятами – обычно это были Платон, который при виде ввалившихся глаз Сергея почему-то очень веселился, и Ларри – тот поначалу не обращал особого внимания на состояние друга, но спустя какое-то время начал тревожиться.

– Сергей, – сказал как-то Ларри. – Ты еще полгода не женат. Ты на себя в зеркало давно смотрел?

– Утром, – буркнул Терьян. – Когда брился.

– Почаще смотри. Она тебя сжирает. Ты до сорока не дотянешь. Давай я тебя хорошему врачу покажу.

Но к врачу Сергей не успел: стало не до этого.

Перестройка вступила в новую фазу. Партия объявила о необходимости мобилизации инициативы масс и начале кооперативного движения. Из-под слоя нафталина была извлечена ленинская фраза о социализме как строе цивилизованных кооператоров.

Башли. Бабки. Капуста

Кооперативы, начинавшиеся, в силу исторической памяти, медленно и кое-где, в конце концов расплодились и стали лавинообразно заполнять единственную нишу, уготованную им всем предыдущим ходом развития. Ниша эта представляла собой скорее пропасть между государственными организациями, владевшими всеми видами ресурсов, и народонаселением, обладавшим чудовищной массой практически обесценившихся денег. По мостам, наведенным через эту пропасть еще в конце шестидесятых, в одну сторону текли ресурсы, а в другую – деньги, оседавшие в карманах фондодержателей. Время от времени государство спохватывалось и устраивало примерно-показательный демонтаж одного из мостов, распихивая по тюрьмам наиболее прытких мостопроходцев. Кооперативы представили собой идеальную сплошную проводящую среду, которая с определенного момента стала существовать на совершенно легальных основаниях и даже была освящена авторитетом вождя мирового пролетариата. Большие, средние и малые начальники срочно овладели лозунгом невинно, как тут же выяснилось, убиенного Николая Бухарина "Обогащайтесь!", засучили рукава и ринулись вперед. Началась концентрация дисперсно распределенного капитала.

Пропитанная духом партийности печать набросилась на пропаганду кооперативного движения с тем же неистовым энтузиазмом, с которым она когда-то воспевала появление новых колхозов, клеймила англо-американский империализм, поднимала боевой дух в годы войны, разносила в пух и прах безродных космополитов, отстаивала, а потом развенчивала повсеместное распространение кукурузы и квадратно-гнездового метода, боролась сначала за дисциплину, а потом за трезвый образ жизни. Флагманы экономической науки дружно припомнили новую экономическую политику двадцатых годов и стали в один голос предрекать в скором будущем небывалый экономический подъем. Легенды о не слезающих с тракторов и не вылезающих из забоев передовиках производства, как по мановению волшебной палочки, сменились святочными историями о бескорыстных неофитах кооперации, организующих пчеловодческие хозяйства, штампующих дефицитную посуду, возрождающих народные промыслы и открывающих повсеместно пункты общественного питания с исключительно доступными ценами. Все эти подвижники, как один, страдали от советских и партийных бюрократов, этих ретроградов и осколков командно-административной системы, которые еще не прониклись новыми веяниями и тормозили поступательное движение страны.

Словесная шелуха довольно плотно камуфлировала тот факт, что все ростки якобы рыночной и чуть ли не капиталистической экономики на деле обозначали беспрецедентный по массовости и напору прорыв нижних и средних слоев чиновничества к наглому и бесконтрольному набиванию карманов. "Цивилизованные кооператоры", которых на каком-то съезде писатель-депутат Василий Белов пренебрежительно обозвал "городскими спекулянтами" и которые в мгновение ока попали под прожектор общественного внимания, стяжали презрение интеллигенции, ненависть полоумных ортодоксов и настороженное отношение большинства населения, – эти кооператоры были не более чем потемкинским фасадом, за которым осуществлялась гигантская, невиданная в истории перекачка всего, что представляло хоть какую-то ценность, в лапы номенклатуры, ошалевшей от открывшихся возможностей.

Впрочем, потемкинский фасад исполнял не чисто декоративную роль. Мигрирующие через него ресурсы, опять же в соответствии с основными физическими законами, уменьшались в объеме, частично расходуясь на преодоление трения и на поддержание фасада в жизнеспособном и пригодном для исполнения маскировочных функций состоянии. Если некоторые декоративные элементы с течением времени проявляли тенденцию к резкому увеличению трения, их быстро заменяли другими. И, может быть, только дальновиднейшие из хозяев понимали тогда, что копошащиеся на переднем плане статисты со временем неизбежно поумнеют, расправят плечи, рассуют по карманам прилипшие к их рукам золотые крупинки и начнут свою игру, в которой многим из тех, что дергали сейчас за ниточки, уже не найдется места.