Лиза Скоттолине - Каждые пятнадцать минут Страница 14

– Объяснить что?

– На данный момент я могу утверждать, что навязчивые движения, твой ритуал – когда ты считаешь и бьешь себя – это способ избавиться от навязчивой идеи. Уточню: эти навязчивые движения помогают тебе справиться с напряжением, которое вызывает у тебя навязчивая идея. И возникает вопрос: в чем состоит твоя навязчивая идея?

Макс нахмурился:

– Вы хотите сказать, что моя навязчивая идея это… Рене?

– Это ты говоришь, а не я. Ты много о ней думаешь? Она часто присутствует у тебя в мыслях?

– Да, но… – Макс выглядел сбитым с толку. – Но эти мысли о ней, они… они нехорошие. Они гадкие и странные. И они, понимаете… они беспокоят меня.

– Навязчивые идеи вообще обычно довольно неприятные. Это как раз отличительная черта навязчивых идей. Это мысли нежелательные и раздражающие.

– Я не знал.

Эрик записал: «навязчивая идея, Рене».

– Какие у тебя о ней мысли?

– Ну… такие, знаете, гадкие мысли, что я могу причинить ей боль, то есть не то чтобы я хотел ей причинить боль, не то чтобы я сделал это нарочно, нет! Я бы никогда не причинил ей боль, ни за что, по крайней мере намеренно… – Макс неуверенно замолчал, а потом снова схватился за волосы: – Я хочу сказать… она такая чудесная, она просто необыкновенная! Такая красивая и милая. Я не хотел бы, чтобы с ней случилось что-то плохое.

Эрик снова сделал пометку.

– Это очень типично для ОКР – страх, что ты можешь причинить кому-то вред, не желая того.

– Правда? – Глаза Макса стали круглыми от удивления. – Надо же, даже не верится.

– Очень типично.

– А я думал, это только со мной так. И из-за этого я чувствую себя отвратительным человеком.

– Так, давай-ка на этом моменте остановимся чуть подробнее. Ты не в состоянии контролировать свои мысли – это не в твоих силах. Они просто приходят в твою голову. Ты не можешь ими управлять, понимаешь, о чем я? Это не ты их вызываешь. Ты не можешь ни вызвать их, ни потребовать, чтобы они не приходили. Они просто есть – как облака на небе.

– Окей.

– А вот действия, поступки – это совсем другое. Действия с мыслями совершенно не связаны. Мысли у тебя могут быть какие угодно – ты целый день можешь думать о чем-то, мысли могут быть пугающими, злыми, сексуальными – да любыми! Ты не можешь воздействовать на свои мысли. Большинство людей не могут управлять своими мыслями, поэтому не надо винить себя за те или иные мысли. Нельзя винить себя за мысли, как нельзя винить себя за то, что дышишь. Ты же человек – поэтому ты думаешь. Ты слушаешь меня?

– Да. – Макс чуть улыбнулся, и Эрик воспринял этот как хороший знак: значит, он не зря старался и ему удалось-таки создать доброжелательную атмосферу, в которой этот паренек раскрылся.

– Когда ты обвиняешь себя за неправильные мысли – ты посылаешь себе неправильное сообщение о себе самом. Ты отчуждаешь себя от себя, а это нехорошо. Поэтому если вдруг тебе в голову придут какие-то неправильные, нехорошие мысли, давай с этой минуты ты будешь говорить сам себе: «Это всего лишь мысль, которая пришла мне в голову. И это не значит, что я плохой человек. И это не значит, что я должен эту мысль осуществить».

– Хорошо. – Макс снова посмотрел на часы, и Эрик понял, что он боится пропустить момент, когда ему надо в следующий раз ударить себя в висок.

– Терапия – это довольно длительный процесс. Она помогает тебе обратить внимание на мысли, которые приходят тебе в голову, и даже разобраться с ними. Она помогает тебе разобраться в самом себе, узнать, кто ты на самом деле – там, глубоко внутри, разобраться в своих скрытых желаниях, страхах, мотивах поведения. Как будто мы с тобой в темной пещере вместе и ты изучаешь ее при помощи фонарика. Я с тобой рядом и держу тебя за руку. Вот что такое – в общих чертах – терапия.

Макс улыбнулся.

– Пещера – это я.

– Да.

– А фонарик – это что?

– Фаллический символ.

Макс прыснул, и Эрик тоже заулыбался.

– Иногда фонарик – это всего-навсего фонарик. Кажется, это сказал Фрейд. – Эрик чувствовал, что Макс готов идти на контакт, и это было хорошо. – Ладно, давай теперь вернемся к твоим мыслям, но все время помни: ты не должен осуждать самого себя за них. Расскажи мне о своих мыслях. И не забывай, что это всего-навсего мысли.

– Окей, ну… они ужасные. – Брови Макса сошлись на переносице, улыбка исчезла с лица, как будто ее и не было. – Они всегда начинаются одинаково… я начинаю волноваться за Рене, волноваться, что с ней что-то случилось.

– Например?

– Ну, она не очень хороший водитель, она все время приезжает на занятия на машине и всегда сама за рулем. И всегда разговаривает по телефону. Я вижу, как она приезжает, мне видно из окна. Она слишком резко поворачивает, когда выезжает за поворот. И я переживаю, что если она все время ездит так – то она реально может причинить себе большой вред.

– И ты начинаешь представлять себе это, эту картинку?

– Я начинаю думать о том, как она водит машину, но представляю себе ее не в машине, а снаружи, я представляю себе ее волосы, такие красивые и вьющиеся, а потом я вижу ее лицо, шею… у нее есть такая цепочка – она все время ее носит, с маленьким золотым ромбиком, про такие говорят – «от сглаза». И все это выглядит так… мило. Но когда я начинаю об этом думать – становится гадко. – Макс сцепил руки в замок. – Я даже не понимаю, как это происходит, я просто начинаю представлять себе, как мои руки оказываются на ее лице… потом перебрасывают волосы ей на лицо… а потом я трогаю ее шею и… я знаю, это звучит ужасно, но мои руки на ее шее и я… ну, короче, я ее душу.

Эрик не хотел бы делать паузу на этом месте, но молча ждал, потому что понимал, что Максу надо прийти в себя после столь шокирующего признания.

– Ну… как будто мои руки вокруг ее шеи, и я давлю, и давлю, и не могу остановиться, и потом внезапно все кончается… – Верхняя губа Макса приподнялась от отвращения: – Потом… это ужасно… она лежит там мертвая.

– Расскажи мне об этом подробнее. – Эрик ничего не записывал, чтобы не потерять визуальный контакт.

– Да что тут еще-то рассказывать?! – Макс вскинул руки как ребенок, на лице его было написано глубокое раскаяние. – Она мертвая, я ее задушил, и я чудовище, я создал эту жуткую картинку у себя в голове, как показывают в сериалах про убийц или где там еще! Они всегда показывают убитых девушек, актрис. Я никогда бы этого не сделал, я не хочу этого, это только мысли, которые приходят в мою голову, и я не могу ими управлять. Я хочу, чтобы они ушли, но не могу их прогнать. Это ужасно.

– Постарайся успокоиться, Макс. Вдохни, а потом выдохни.

– Я умею дышать!

– Я вижу, что ты расстроен, и понимаю почему. Мысли такого рода расстроили бы любого…

– Они чудовищные! Это самые ужасные мысли на свете! И я не понимаю, почему они у меня появляются, потому что она мне нравится, я никогда бы не причинил ей вреда, она такая милая! – Макс проверил часы. – Подождите. Стоп. Мне нужно остановиться, время пришло. Я даже не глядя могу сказать, что уже почти пятнадцать минут… – Его взгляд сосредоточился на часах, он как будто не видел ничего больше вокруг. – Так… надо подождать еще десять секунд. Вот почему мне нужны именно часы, а не телефон. Это старые часы. Они должны быть точными. Ну вот, время тюкнуть. Ровно пятнадцать минут.

Макс стукнул себя в висок указательным пальцем правой руки, его губы быстро зашевелились, потом он застыл.

– Я теперь называю цвета мысленно. В голове.

Эрик наблюдал за этим ритуалом с сочувствием. Как же это, наверное, было тяжело – вот так рубить свою жизнь, которая должна была бы быть веселой и беззаботной, на маленькие кусочки, планировать свой день таким образом, чтобы все время иметь доступ к часам, двадцать четыре часа, семь дней в неделю! И все время бояться, что кто-то увидит – и тогда это станет твоим ужасным позором.

– Как ты теперь себя чувствуешь?

– Спасибо, лучше, но все равно так себе. – Макс вздохнул. – Это, знаете… временное облегчение. Чуть меньше давит как будто, как будто спустили воду, а она опять начинает накапливаться. Вы должны мне помочь. Вы должны выписать мне лекарства.

– Макс, ты мастурбируешь на нее?

– Доктор Пэрриш, это уже слишком!

– Все нормально, Макс. Все люди мастурбируют.

– Тогда… тогда да. Но мне ужасно неприятно вам об этом говорить.

– Ты во время мастурбации смотришь на ее фотографию? Или на чью-то еще? Или просто думаешь о ней?

– Ну… и то, и другое, да.

– А откуда у тебя ее фотографии?

– Из ее «Инстаграма» и со странички в «Фейсбуке». – Макс снова сцепил руки в замок. – А еще однажды… ну, я … я взял ее телефон.

Эрик почувствовал, как взметнулся вверх красный флажок.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, стараясь говорить как можно бесстрастнее.

– Ну… я как бы взял… да скорее даже украл ее телефон. Она оставила его на работе, на стуле, а я… я его взял. Ее мама потом звонила и спрашивала, не находился ли ее телефон, но я сказал, что нет.