Андрей Троицкий - Бумер-2 Страница 14

Чугур хорошо понимал, что Коту надолго задерживаться в оперчасти никак нельзя. Завтра по отряду пойдут разговоры: Костяна удостоил личной аудиенции сам кум. Огородников вернулся в барак спокойный и довольный, после душевного разговора не осталось ни царапины, нет даже штемпеля под глазом. Придется отвечать на разные вопросы: о чем они базарили, какие вопросы задавал начальник, не предлагал ли сотрудничество с администрацией? А если предлагал, что ответил Кот? Отказался? И кум его не тронул, не дал волю рукам? Странно… Даже очень странно…

— Ты свободен, Огородников.

Когда Кот поднялся на ноги, Кум проворно вскочил со своего неудобного кресла, остановил заключенного на пороге кабинета, положил руку на плечо и перешел на интимный шепот.

— У тебя все же есть один хороший друг. Не здесь, в Москве. И он очень за тебя просил. Если будешь умником, две пятилетки мотать не придется.

И подтолкнул Кота ладонью в спину.

Оказавшись за пределами административного корпуса, Костян неторопливо побрел к дальнему бараку. Отбой еще не объявляли. На конце столба, врытого возле клуба, надрывался матюгальник. Передавали какую-то знакомую песню, но Кот не мог разобрать слов. Он оступился на камне, едва не упал. Кот чувствовал слабость в ногах и шум в голове, будто только что на голодный желудок врезал стакан спиртяги и даже не подавился коркой хлеба. Чтобы собраться с мыслями, он остановился, поднял голову кверху. В темном небе увидел мелкую россыпь звезд и оранжевые сигнальные огни самолета, летевшего к Москве. Кажется, свобода никогда не была так близка. Только протяни руку и ухватишь ее за шкирку.

Он присел на скамейку под матюгальником, вытащил из кармана гнутый окурок и чиркнул спичкой. У клуба курить строго запрещено, это нарушение режима, и можно запросто угодить в кандей, но Кот уже забыл обо все на свете. Он жадно затянулся, закрыл глаза от удовольствия. Московский друг. Димон Ошпаренный. Кот выплюнул окурок и раздавил его башмаком.

— Свобода, — сказал он вслух. — Бля, свобода…

После отбоя Чугур не собирался уходить домой, потому что еще оставались важные дела, которые нельзя было откладывать ни на день, ни на час. Стоя у окна, кум разглядывал спящую зону. Запертые на ночь бараки почти не видны в темноте, освещенной оставалась лишь запретка между двумя заборами, еще на столбе возле клуба горела одинокая лампочка в жестяном колпаке. Из-за заборов слышен лай овчарок, по подоконнику стучит неожиданно зарядивший дождик. Кум думал о том, что сегодняшней ночью, когда на зоне должно случиться двойное убийство, жестокое дикое убийство, этот дождик — как подарок бога.

Завтра будет трудный день. Чуть свет на кухне найдут два порезанных и оскопленных трупа. Но по следу убийцы нельзя будет пустить служебную собаку, потому что следов нет, дождик все смыл. Зэков не выпустят на работу в производственную зону, в бараках устроят большой шмон. По лагерю, как дурная болезнь, распространятся сплетни, одна нелепее и страшнее другой. К обеду, не раньше, из района приедут прокурорские чины и судебный эксперт. А Чугур примет в поисках убийц или убийцы самое деятельное участие.

На столе звякнул телефонный аппарат. Кум снял трубку.

— Заключенный Бурмистров доставлен, товарищ майор, — сказал лейтенант Рябинин, дежуривший в подвале оперчасти. — Будут распоряжения?

— Пусть подождет в коридоре, — ответил кум. — Уже спускаюсь.

Кум пару минут постоял у стола, разглядывая шахматные фигуры, расставленные на доске. Мат в три хода… Шахматная головоломка не давалась второй день. А если так. Кум переставил лошадь, и передвинул слона на соседнюю клеточку. Нет, и так ничего не получается. Ферзь белых находится под защитой пешки. Ладно, с задачкой успеется, он решит эту головоломку завтра или послезавтра. Авось, придет свежая мысль.

Кум выключил свет в кабинете, повернул ключ в замке. Он прошел до конца коридора, на ходу надел фуражку и, быстро перебирая ногами ступени, спустился в подвал. Рябинин, сидевший в торце коридора за утлым однотумбовым столом, проворно поднялся, одернул китель. Кум махнул рукой, мол, сиди, все сам вижу.

— Как дочка, Гена? — спросил он, замедляя шаг. — Уже поправилась?

— Так точно, товарищ майор, — отрапортовал Рябинин. — Жена ее в Анапу отвезти хочет.

— И правильно, — улыбнулся кум. — Первое дело ребенка к морю свозить.

Чугур всегда оказывался в курсе событий семейной жизни подчиненных и очень гордился тем, что на память знал имена детей и жен офицеров. Переминаясь с ноги на ногу, заключенный Бурмистров по кличке Пыж стоял в конце коридора перед железной дверью подвального кабинета начальника оперчасти. Чугур неторопливо прошел мимо запертых дверей козлодерок, служебных помещений сотрудников ИТУ, и одиночных камер для нарушителей режима.

С потолка срывались и падали на вниз капельки влаги, на бетоне собрались две большие лужи. Звук шагов эхом разносился под сводчатым потолком, изъеденным пятнами ржавчины и наростами зеленого грибка. Сейчас все козлодерки и камеры пустовали, на следующей неделе здесь начинался ремонт, штрафников перевели в БУР, а персонал временно перебрался в соседнее административное здание. Открыв дверь своим ключом, кум пропустил вперед зэка, включил верхний свет. И, поздоровавшись с Пыжом за руку, велел присесть.

Устроившись на табурете, Пыж угостился сигареткой, приготовившись слушать. Но кум в этот раз не стал вести долгих разговоров за жизнь, подошел к сейфу. Погремев связкой ключей, вытащил из его темного нутра маленький бумажный пакетик и одноразовый медицинский шприц, наполненный какой-то темной жидкостью. Положил предметы на край стола и сказал:

— В пакете дури на двадцать весел. А то и больше. И сейчас, перед делом, вмажешься. Чтобы руки не тряслись. Можешь забрать.

Пыж, распахнув куртку, засунул пакетик в потайной карман, вшитый в подкладку. И, поглядывая на шприц, сглотнул слюну.

— Кого? — спросил он.

— Хлебореза Цику. И того пидрилу, ну, которого он имеет. Васю Гомельского.

Пыж был похож на альбиноса, который недавно перенес тяжелую операцию и, поднявшись с койки, еще до конца не оклемался. Если бы такой типаж встретился на улице какому-нибудь режиссеру, снимающему фильм ужасов, можно не сомневаться, Пыж получил главную роль без всяких там кинопроб. На такую харю даже грим не надо накладывать, зрители и так испугаются. В свете люминесцентной лампы мертвенно бледное вытянутое лицо Пыжа казалось синим. Серые губы ниточкой, красноватые глаза бешеного кролика. Портрет дополняли узкий лоб дегенерата и острый подбородок.

— Когда, начальник? — голос Пыжа сделался глухим.

— Прямо сейчас, — ответил кум. — Ну, не сей момент, конечно. Перед рассветом. В это время даже солдатня на вышках спит. Сам знаешь, Цика с Гомельским делят на двоих комнату при кухне. Вот ключ от входной двери. А вот этот, с биркой, от комнаты.

Чугур выложил на стол ключи.

— Сделаешь? — спросил он. — Если не уверен, что один справишься, скажи сразу. Я должен знать сейчас.

Всегда сообразительный Пыж неожиданно впал в состояние заторможенности и глубокой задумчивости. Цика и Вася Гомельский — лагерный актив, первые суки на зоне. И вдруг кум приказывает их вписать.

Чугур, пуская табачный дым, наблюдал, как в свете лампы блестит башка его порученца. С молодых лет нормальные человеческие волосы на голове Пыжа не росли, вместо них вылез какой-то белый пушок, глянешь на него и кажется, что зэк нарочно намазал свою лысину медом, чтобы сделалась липкой, и обвалял в одуванчиках. В активистах Пыж не состоял, никаких агентурных расписок не писал и стукачеством не занимался. Этого от него и не требовалось. Пыж числился помощником каптера, выдавая зэкам чистое белье, летнюю и зимнюю одежду и обувку, он не водил дружбу ни с одним из здешних обитателей, всегда оставался замкнутым и молчаливым, будто ему язык опасной бритвой отхватили. Зэки, даже здешние авторитеты, ненавидели и побаивались Пыжа.

Ночевал он не в бараке, а в отдельной комнатенке при прачечной. Иногда, не часто, Паша выполнял деликатные поручения кума, задания, которые нельзя поручить никому, кроме него. Мало того, Бурмистров был одним из тех немногих заключенных, а их на всю зону по пяти пальцам считать, которым кум не брезговал подавать для пожатия свою начальственную руку.

— Не беспокойтесь, — наконец отозвался Пыж. — Все будет в елочку.

Кум кивнул, другого ответа он и не ожидал. Пыж из тех людей, которыми можно вертеть как угодно. За дозу дури он пришпилит любого, только пальцем покажи. Пыж взял со стола шприц, закатал рукав робы так туго, что ткань пережала кровеносные сосуды. Он сжимал и разжимал пальцы, дожидаясь, когда вздуется вена на локтевом сгибе. Но истончавшаяся дохлая вена долго не хотел набухать. Наконец он сделал инъекцию в центряк, в то самая место, где красовалась наколка ВУЗ, вечный узник зоны.