Дмитрий Вересов - Избранник ворона Страница 14

Он и учился — вместо привычных слов и предложений выводил ровненькие, с нажимом палочки и крючочки, причем вместо запрещенной в первом классе авторучки пользовался неудобной вставочкой, с которой чернила вечно стекали в тетрадь, вместо Шекспира и «Трех мушкетеров» читал про Машу, которая ела кашу, вместо логических задачек из «Науки и жизни», к которым приохотил его отец, складывал в столбик три и два…

— А тебе, Баренцев, что, неинтересно? Ах, написал? Ну-ка, ну-ка… Нацарапал, как курица лапой. Где ты видел такое «жэ»? У себя в жэ, не иначе… Выйди из класса и без родителей не возвращайся!

На лацкане ее строгого, но справедливого серого пиджака гордо поблескивал значок «Заслуженный учитель РСФСР»…

Были, конечно, еще и переменки, веселые и шумные, коридорный футбол со старым танком вместо мячика, после школы — кружки. На бокс, куда Нил тайком от домашних пришел записываться в январе, его не приняли — слишком мал, — зато охотно взяли на спортивную гимнастику. Еще, разумеется, он ходил в секцию авиамоделизма. Эти увлечения были развитием линии, заложенной отцом, и в тот год для Нила они были куда важнее и интереснее, чем школа, чем сведенные к минимуму (три раза в неделю по полтора часа) музыкальные занятия с бабушкой. Каждое утро он по собственному почину делал зарядку, обливался, тоненько повизгивая под холодной струей, досуха растирался шершавым полотенцем. Мама давно смирилась с этими самоистязаниями, а бабушка, похоже, молчаливо одобряла — пусть закаляется, меньше болеть будет. И действительно, за весь первый класс Нил не болел ни разу.

Далеко не всегда нагрузки были в радость — и уставал, и так хотелось понежиться еще немного в теплой постели, и в слякоть неохота было выходить из дому с неудобной сумкой и тащиться на гимнастику. Но Нил заставлял себя, тренировал силу воли. Поддерживало и грело его радостно-тревожное ожидание Большого Приключения, которое ждет его летом. Уже с осени в письмах от отца, выдержки из которых мама иногда зачитывала ему зазвучали нотки, облекшиеся потом в конкретное предложение. Обстоятельства службы, писал майор, складываются таким образом, что в ближайший год ему едва ли удастся вырваться в Ленинград хотя бы ненадолго. С другой стороны, местность, где расположено его формирование (блюдя секретность, отец не считал возможным в письме, отправленном обычной, а не фельдъегерской почтой, давать более точные обозначения), отличается горно-лесным ландшафтом, обилием природных водоемов и воздухом повышенной свежести, что в совокупности образует отличные условия для отдыха и поправления здоровья. Жилищный вопрос также решен вполне положительно, так что если Оленька, Нил и Александра Павловна смогут и пожелают провести лето в Карпатах, то места хватит всем.

Мама принять предложение мужа не могла у нее намечалось ответственное летнее турне, и отпуск пришлось передвинуть на конец сентября — начало октября. Бабушка категорически заявила, что ноги ее не будет ни в каком таком «формировании» и уж тем более под одной крышей с зятем. Что же касается Нила, то здесь сказать «хотел» значит ничего не сказать. Целое лето! В горах! С папой! Рядом с самолетами и летчиками! Золотая молния желания поразила его в самое сердце, и когда бабушка заявила, что все это, может быть, и хорошо, только абсолютно нереально — не одного же его, мальчишку семилетнего, отправлять в такую даль? — и предложила ограничиться дачей в Толмачево, он закатил форменную истерику, едва ли не первую в жизни. От неожиданности бабушка настолько растерялась, что даже не наказала его. Только пробубнила, в качестве успокоительного, чтобы зря-то не надеялся.

Однако он надеялся. Вдруг получится убедить маму, что он уже большой и сильный, и может самостоятельно доехать куда угодно, хоть на край света? Чтобы самому укрепиться в этом убеждении, вместо горячего завтрака за шестнадцать копеек он брал в школьной столовке холодный, за одиннадцать, а сэкономленные деньги тратил не на мороженое, как другие, а на метро. Нырял туда после уроков и катил до самой дальней станции, воображая при этом, будто едет через всю страну в настоящем, всамделишном поезде. Бродил по незнакомым районам, приучая себя не бояться неизвестности, катался на трамваях, стараясь запомнить маршрут и обратную дорогу. Не заблудился ни разу, всегда попадал домой, а дома врал, что задержался в школе на продленке.

Он был готов к путешествию в одиночку и знал, что когда доберется наконец до отца, тот обрадуется, что у него такой взрослый, самостоятельный сын. А самому Нилу не стыдно будет показать отцу и окрепшие бицепсы, и собственноручно вырезанный пропеллер для будущей кордовой модели, и табель за третью четверть без единой троечки. Он ждал чуда — и чудо свершилось!

Когда мама за ужином объявила ему, что летом он не просто поедет к папе, но и полетит туда на самолете, он не сразу поверил, что это взаправду, потом спросил:

— У тебя, что ли, турне отменили? Мама покачала головой.

— Значит, бабушка согласилась?

— Вот еще! — Бабушка презрительно фыркнула. — Что я там не видала? Солдафонских рож?

— Тогда как?

Нил опустил руки и растерянно забегал глазами — то на маму посмотрит, то на бабушку. Бабушка нахмурилась, а мама посмотрела с улыбкой.

— А если сам? — лукаво спросила она. — Ты ж большой уже. Билет мы тебе купим, сядешь в самолет, вылезешь, оттуда до части, отец пишет, на автобусе часа три всего. Утром здесь — к обеду там.

Он завизжал от восторга и кинулся целовать мать. Бабушка демонстративно отвернулась.

— Неужели не сдрейфишь? — усмехаясь, спросила мама.

— Да чтоб меня морские черти разорвали! — выкрикнул он прочитанную в какой-то пиратской книге клятву. — Сама ж сказала — я большой уже.

— Большой, да дурной, — не преминула вставить бабушка…

Действительность, как водится, оказалась немного поплоше ожиданий. Мама, оказывается, только проверяла его — хотела узнать, как он воспримет, что сопровождать его в такую даль будет не она, и не бабушка, а неведомая тетя Света, жена одного из офицеров из папиной дивизии. Боялась, видите ли, что он расплачется от страха, как последняя девчонка. Решила сначала попугать его, а потом успокоить этой самой тетей Светой. Да нужна ему очень эта тетя Света — как рыбе зонтик! Сядет рядом и будет шипеть — не балуйся с ремнями, не бегай по проходу, не приставай к стюардессе, иди вымой руки, — заставит сначала съесть жесткую аэрофлотовскую курицу и только потом разрешит высосать земляничный джем из красивого тюбика. Короче, испортит все удовольствие от первого в жизни полета. Да, он никогда еще не летал на самолете, но прекрасно знал, как там все устроено — и по рассказам мамы, налетавшей, наверное, миллион километров, и по нескольким коротким, но весомым репликам отца, относившегося к гражданской авиации как к неизбежному злу.

Он уже ненавидел тетю Свету и мечтал о том, чтобы она в самый последний момент сломала ногу, заболела, умерла, тогда бы ему удалось все-таки полететь одному. Впрочем, он тут же спохватывался — ведь если вдруг так случится, то тогда и он останется дома. Ни мама, ни бабушка одного его не отпустят.

В аэропорт его провожала мама. Сидела спереди, рядом с шофером, и, развернувшись к Нилу, все повторяла и повторяла надоевшие ему наставления — чистить зубы, мыть руки, а на ночь — еще и ноги, на речку ходить только со взрослыми, сразу в воду не лезть, а немного остыть в тенечке, к отцу, если он занят, не приставать, высылать хотя бы по письму в неделю, не забывать читать книжки и обязательно по часу в день играть на рояле — отец писал, что у них в клубе есть замечательный салонный рояль, который почти всегда свободен. Нил слушал ее и недоумевал — ведь никогда прежде мама не лезла к нему с советами. Волнуется, наверное, переживает. Сам-то он не переживал нисколько, только смотрел из окошка во все глаза, узнавал знакомые улицы и здания — ведь готовясь к путешествию, он тайком добирался и сюда, на Московский, а как-то доехал на трамвае до самого конца проспекта и города — площади со смешным названием Средняя Рогатка. Кстати, ее и проехали и помчались по широкому пригородному шоссе. Здесь он проезжал год назад, когда встречали отца.

В большом и людном зале аэропорта Нил тут же помчался искать тот особенный газированный автомат, с кнопочками, на которых нарисованы картинки разных фруктов, и, нажимая на эти кнопочки, можно выбрать сироп. В прошлом году он тут четыре стакана выпил. Но автомата нигде не было, а потом мама своим неповторимым голосом окликнула его через весь зал, и тогда все посмотрели в ее сторону, и некоторые определенно узнали… Она усадила его в кресло и велела никуда не отлучаться и караулить вещи, а она посмотрит, куда это запропастилась тетя Света.

Караулить вещи было скучно, и Нил от нечего делать принялся переставлять согласные на лозунге, висящем как раз напротив него над воротами: «Телайте масолетами Аэфорлота… Тетайле мамоселами Аэлофтота…»