Дин Кунц - Скованный ночью Страница 14

— Сам погибай, а товарища выручай, — сказал я, намекая на Лилли Уинг. — Да нет, все будет в порядке. Сейчас приедет Бобби.

— Ага… Тогда я начинаю сочинять вам эпитафию.

— Я передам ему твои слова.

— Два самозванца-неумейки.

— Догадываюсь. Карли и Ларри из комикса?

— Верно. Оба вы слишком глупы, чтобы претендовать на роль Мо.

— Я люблю тебя, Гуделл.

— А я тебя, Снеговик.

Я выключил телефон и готов был отвернуться от окна, когда на улице снова что-то задвигалось. И теперь это была не тень облака, наползшего на луну.

На сей раз я увидел обезьян.

Я прицепил телефон к поясу и освободил обе руки.

Обезьяны шли не гурьбой и не стадом. Оказывается, обезьян, путешествующих группой, принято называть не стадом, не прайдом, а отрядом.

В последнее время я узнал об обезьянах куда больше, чем слово «отряд». По той же причине, по которой, живя в болотах Южной Флориды, я стал бы экспертом по крокодилам.

Мимо домиков Мертвого Города шел отряд обезьян, двигавшийся в том же направлении, что и я. В лунном свете их шерсть казалась скорее серебристой, чем бурой.

Несмотря на этот блеск, который делал их более заметными, я с трудом вел счет. Пять, шесть, восемь… Некоторые шли на четырех лапах, другие передвигались в полусогнутом состоянии; третьи стояли почти так же прямо, как люди. Десять, одиннадцать, двенадцать…

Они шли не быстро, то и дело поднимали головы, смотря в небо или по сторонам, и иногда подозрительно оглядывались туда, откуда пришли. Хотя их поведение могло объясняться осторожностью и даже страхом, я подозревал, что они ничего не боятся, а просто ищут или охотятся на кого-то.

Может быть, на меня.

Пятнадцать, шестнадцать.

Если бы отряд находился на арене цирка и был облачен в соответствующие костюмы и красные шапочки, это вызвало бы улыбки, смех и бурю восторга. Но эти обезьяны не танцевали, не выделывали антраша, не кувыркались, не разыгрывали сценки и не валяли дурака. Казалось, никто из них не заинтересован в том, чтобы сделать карьеру в шоу-бизнесе.

Восемнадцать.

Это были резусы — вид, чаще всего использующийся в медицинских исследованиях. Все они были очень крупными для своей породы: шестьдесят с лишним сантиметров и пятнадцать-двадцать килограммов костей и мышц. Я на собственном опыте убедился, что эти резусы быстры, ловки, поразительно умны и опасны.

Двадцать.

Дикие обезьяны живут повсюду, где имеются джунгли, саванны, степи и горы. Их нет только в Северной Америке — за исключением Мунлайт-Бея, о чем не знает никто, кроме горстки местных жителей.

Теперь я понял причину молчания птиц. Они чувствовали приближение этого сверхъестественного парада.

Двадцать один. Двадцать два.

Отряд становился батальоном.

Упоминал ли я про зубы? Обезьяны всеядны, что бы там ни говорили вегетарианцы. О да, основу их питания составляют фрукты, орехи, семена, листья, цветы и птичьи яйца, но когда они испытывают потребность в мясе, то едят насекомых, пауков и мелких млекопитающих вроде мышей, крыс и кротов. Ни за что не принимайте от обезьяны приглашение на обед, пока не будете точно знать его меню. А поскольку обезьяны всеядны, они обладают мощными резцами и клыками, предназначенными для того, чтобы хватать и рвать добычу.

Но резусы, в темноте рыскавшие по Форт-Уиверну и Мунлайт-Бею, не были обычными обезьянами. Это были психически неуравновешенные, маленькие подонки, полные злобы и ненависти. Если бы они смогли выбирать между вкусной жирной мышкой, зажаренной в масле, и возможностью перегрызть вам горло для собственного удовольствия, то выбрали бы последнее и даже не облизнулись бы после трапезы.

Едва я закончил счет на двадцати двух, как шествовавший по улице мохнатый отряд внезапно остановился и развернулся. Его члены стали совещаться друг с другом, словно заправские заговорщики. Было легко поверить, что один из них является той самой таинственной фигурой, которую видели на поросшем травой далласском холме во время убийства Кеннеди.

Хотя мое бунгало интересовало обезьян не больше остальных, они стояли прямо перед ним и находились достаточно близко, чтобы дать мне повод для самых чудовищных фантазий. Приглаживая одной рукой вставшие дыбом волосы на затылке, я подумывал, не удрать ли мне через черный ход, пока эти твари не стали стучать в парадное, показывая аккредитационные карточки какого-нибудь обезьяньего журнала.

Но в таком случае я не узнал бы, куда они направятся после краткого совещания. Шансы столкнуться и разминуться с ними были одинаковыми. А встреча с обезьянами имела бы гибельные последствия.

Я насчитал двадцать две обезьяны, но наверняка пропустил кого-то. Их как минимум тридцать. В моем 9-миллиметровом «глоке» было десять патронов, из которых два я уже использовал. В кобуре находилась запасная обойма. Даже если бы внезапно в меня вселился дух знаменитой снайперши прошлого века Энни Оукли и каждая пуля каким-то чудом попала в цель, двенадцать уцелевших обезьян быстро выпустили бы мне кишки.

Перспектива врукопашную сражаться с двумя центнерами вопящих обезьян не соответствовала моим представлениям о честном поединке. Честным поединком я назвал бы драку с одной безоружной, беззубой, близорукой старой обезьяной. Полет ястреба, атакующего вертолет.

А приматы все еще совещались. Они прижались друг к другу так тесно, что в свете луны казались одним телом со множеством голов и хвостов.

Я не мог понять, что они делают. Наверно, потому, что не был обезьяной.

Я прильнул к окну, прищурился и стал наблюдать за сценой в лунном свете, пытаясь настроиться на обезьяний лад.

Среди кучки сумасбродов, работавших в самых глубоких бункерах Уиверна, была группа, исследования которой вызывали наибольшее любопытство и, кстати, щедрее всего финансировались. Целью ее работы было развитие интеллекта человека и животных, а также улучшение их зрения, слуха, обоняния, повышение ловкости, скорости передвижения и продолжительности жизни. Исследование должно было закончиться созданием генетического материала, годного для подсадки особям любого вида.

Хотя моя мать была великим ученым, настоящим гением, но можете мне поверить, к фанатикам она не относилась. Она занималась теорией генетики и редко сидела в лабораториях. Ее рабочим кабинетом был мозг, оборудованный не хуже, чем исследовательские центры всех университетов страны. Офис матери находился в колледже Эшдон, и она посещала лаборатории, получавшие гранты от правительства, лишь от случая к случаю. Иными словами, мать думала, а всю тяжелую черновую работу выполняли другие. Мать пыталась не уничтожить человечество, а спасти его, и я убежден, что она долго не имела представления, каким образом ее теории используют в Уиверне.

А использовались они для создания механизма передачи генетического материала от одного вида к другому. В безумной надежде создать высшую расу. Стремясь получить образцового солдата. Множество маленьких чудовищ для будущих битв. В самом широком биологическом спектре — от крошечных вирусов до гигантских медведей-гризли.

О господи…

Все это заставляет меня испытывать тоску по добрым старым временам, когда самые фанатичные «яйцеголовые» бредили уничтожающими большие города ядерными бомбами, управляемыми со спутников «лучами смерти» и нервно-паралитическим газом, сбрасываемым с воздуха на танковые колонны и заставляющим экипажи выбираться наружу.

Первой жертвой этих опытов стали животные, которые не могли себе позволить нанять первоклассных адвокатов, чтобы спастись от эксплуатации; однако, как ни странно, нашлись добровольцы и среди людей. Солдатам, которых военно-полевой суд приговорил к наказанию за особо жестокие убийства, предложили выбрать, что лучше: до конца жизни гнить в неприступных военных тюрьмах или заслужить свободу участием в тайных экспериментах.

А затем что-то пошло не так.

Очень не так.

Все исследования, ведущиеся людьми, неизбежно кончаются «не так». Кое-кто объясняет это хаотичностью Вселенной. Другие говорят, что человечество изначально проклято господом. В чем бы ни заключалась причина, но среди людей на одного Мо приходятся тысячи Карли и Ларри.

Проще говоря, моя ма, великий ученый Глициния Джейн Сноу, как ни странно, находившая время для того, чтобы печь замечательные пирожные с шоколадным кремом, создала средство доставки нового генетического материала к клеткам исследуемых объектов, в цепи ДНК которых этот материал должен был внедриться. Таким средством стал искусственно созданный ретровирус. Он был хрупким, недолговечным — точнее, стерильным, — совершенно безобидным и предназначенным для сугубо конкретной цели. Ретровирус должен был сделать свое дело и умереть. Но вскоре он мутировал и превратился в устойчивую, быстро размножающуюся мерзость, которая внедрялась в жидкие субстанции человеческого тела через простой контакт с кожей и вместо болезни вызывала генетические изменения. Эти микроорганизмы захватили у лабораторных животных определенные последовательности ДНК и передали их ученым, которые до поры до времени не догадывались о том, что медленно, но верно становятся другими. Физически, умственно и эмоционально. Прежде чем они поняли, что с ними случилось и почему, некоторые ученые Уиверна начали изменяться… так же, как подопытные животные в лабораторных вольерах.