Стивен Кинг - Игра Джералда Страница 14

«Как ты можешь говорить такую чепуху? Ты невыносима! Уйди!» Голос Рут снова рассыпался в издевательском смехе, и Джесси подумала, как неприятно и странно слышать в собственной голове смех старой подруги, которая исчезла из виду давным-давно и находится Бог знает где.

«Уйти? Тебе это не нравится, не так ли? Манная каша, папочкина дочка. Как только действительность предъявляет свои права, как только ты осознаешь, что это не сон, ты хотела бы удрать».

«Я и хотела бы удрать, но, к сожалению, не могу. Если хочешь, давай поговорим о Hope Каллигэн».

«Хорошо, – сказала Рут, – поговорим о Hope, твоем терапевте, твоем советчике. О той Hope, которую ты стала посещать, когда бросила живопись, потому что некоторые картины пугали тебя. А это был – так совпало, да? – период, когда Джералд стал терять к тебе эротический интерес и ты стала нюхать его рубашки – не пахнут ли они женскими духами.., ты помнишь Нору, а?» «Нора Каллигэн была лицемерная стерва!» – взвизгнула Хорошая Жена.

«Нет, – возразила Джесси, – у нее были хорошие намерения, ни минуты в этом не сомневаюсь, но она всегда делала на шаг больше, чем нужно, задавала один лишний вопрос».

«Но ты говорила, что очень любишь ее. Разве ты мне это не говорила?» – Я не хочу думать. – сказала Джесси. Ее голос молил. – И я не хочу слышать эти голоса, говорить с ними. Это кошмар.

«Все равно послушай, – сказала Рут мрачно, – от этого не убежишь, как ты убежала от Норы.., да и от меня, если уж на то пошло».

«Я никогда не убегала от тебя. Рут!» Ну, это просто неправда. Конечно, она сделала именно это: упаковала свои чемоданы и съехала из уютной комнаты, которую они делили с Рут. Она сделала это не потому, что Рут начала задавать ей слишком много вопросов – вопросов о ее детстве, озере Дарк-Скор и о том, что могло случиться тем летом. Нет, только плохая подруга могла бы съехать из-за этого. Джесси переехала не потому, что Рут начала задавать вопросы: у Рут всегда недоставало такта. Поэтому Рут не могла стать настоящей подругой. Рут видела черту, которую Джесси проводит, и тем не менее все время переступала через нее. Как годами позже сделала Нора.

"Ты можешь и теперь убежать, милая, – сказала Рут. – Твой мозг не прикован к кровати, и мы обе это знаем. Ты можешь мысленно удрать, если хочешь, но мой тебе совет – не делать этого. Потому что я – единственный твой шанс.

Если ты будешь лежать и представлять себе, что это просто дурной сон оттого, что ты лежала на левом боку, ты умрешь в этих наручниках. Ты этого хочешь? Ты жила в наручниках и умереть в них хочешь?" – Я не хочу об этом думать! – простонала Джесси в сумрачную пустоту комнаты.

Несколько секунд Рут молчала, однако прежде чем Джесси с облегчением подумала, что Рут ушла, она снова заговорила, раздражая, терзая ее, как терьер тряпку.

«Джесс, ты, наверное, предпочитаешь считать себя сумасшедшей, чем открыть старые секреты, но с тобой все в норме. Я – это ты, и Хорошая Жена – тоже ты.., мы все – это ты, в сущности. Я легко могу представить, что случилось в тот день на Дарк-Скор, когда вся семья была в отъезде, и меня интересует одна вещь, которая не имеет ничего общего с самим происшествием. Мне любопытно узнать: ты действительно готова разделить с Джералдом его участь в когтях пса, который снова явится завтра? Это что – запоздалое раскаяние или мазохизм?» Снова слезы ползли по ее щекам, и она не отдавала себе отчета в том, плакала ли она потому, что ощутила реальную возможность умереть тут, в этом доме, или потому, что впервые за последние четыре года она подумала о другом дачном месте, на озере Дарк-Скор, и о том, что случилось там во время солнечного затмения.

Однажды она почти выдала этот секрет на женской группе по психотренингу… Это было в начале семидесятых, и, конечно же, посещение этой группы было очередной идеей ее подружки по комнате. Джесси отправилась туда спокойной, во всяком случае, сначала. Это было безобидное занятие, еще одна страница удивительного, хотя и выцветшего уже карнавала под названием «Колледж».

Для Джесси первые два года в колледже – особенно с Рут Нери, которая таскала ее по всем вечеринкам, скачкам и выставкам, – были в основном содержательными и веселыми: ей нечего было бояться, а радости сами спешили навстречу. Все это было слишком ярким, чтобы быть повседневностью, – так люди видят мир в горячке. Эти два года, в сущности, были вспышкой в ее жизни.

Вспышка закончилась на том собрании женской группы. Именно там Джесси обнаружила гадкий серый мир, который одновременно предварял ее взрослое будущее, ожидавшее в 1980-х, и нашептывал о темных детских секретах, зарытых заживо в 1960-е… Двадцать молодых женщин собрались в гостиной коттеджа – одни сидели на потертом диване, другие погрузились в большие старые кресла, а большинство сидели, скрестив ноги, на ковре – всего двадцать женщин от восемнадцати до сорока с небольшим. В начале собрания они молчали. Затем на Джесси обрушился гадкий ураган историй об изнасилованиях, кровосмешении, пошлых адюльтерах и жестоких пытках. Она никогда уже не забудет, как печальная и прелестная юная блондинка подняла свитер и показала следы от сигаретных ожогов под грудями.

Так закончился для Джесси карнавал юности. Впрочем, не совсем так. Это было похоже на то, как среди цветущей весны ей показали бы картину серой и унылой осени, которая и была настоящей правдой: ничего, кроме пустых сигаретных пачек и использованных презервативов среди пыльной пожухлой травы… Она увидела эту безобразную картинку в центре ярко раскрашенного холста, и это испугало ее. Думать, что только это ожидает ее в будущем, именно это и больше ничего, было страшно; понимать, что это было также и в прошлом, укрытое ненадежными покровами ее мечтаний, было невыносимо.

Та, юная блондинка тогда объяснила: она не могла ничего рассказать родителям о том, что дружки ее брата вытворили с ней во время уикэнда, который родители провели в Монреале, потому что тогда выяснилось бы, что с ней проделывал в течение года ее брат, а в это родители просто никогда не поверили бы.

Лицо и тон блондинки были совершенно спокойны, а в голосе чувствовалась усталость. Когда она закончила свой рассказ, воцарилось потрясенное молчание – в этот момент Джесси почувствовала, как что-то оторвалось у нее внутри, она услышала сотни голосов призраков, которые кричали в надежде и отчаянии, – и тут слово взяла Рут.

– Почему бы родители тебе не поверили? – спросила она. – Господи. Лив, они прижигали тебя горящими сигаретами! У тебя же были сигаретные ожоги – улики! Так почему бы они тебе не поверили? Они тебя не любили?

– Нет, – ответила блондинка, – отец и мать любили меня. И до сих пор любят. Но им и в голову не могло прийти такое о моем брате Барри и обо мне. Это убило бы мою мать.

И тогда Джесси почувствовала, что у нее вот-вот начнется истерика, если она не уйдет отсюда. Она встала, точнее, выпрыгнула из своего кресла так резко, что чуть не опрокинула его, и вихрем выскочила из комнаты, понимая, что привлекла общее внимание. Но ей было совершенно наплевать, что они там думают.

А важно было то, что солнце, вечный источник тепла и света, исчезло, и если бы она рассказала, ей бы не поверили: Бог добр и не допустил бы этого.

Она убежала из комнаты через кухню и выбежала бы на улицу, но задняя дверь была заперта. Рут бросилась следом, крича, чтобы она остановилась. Но Джесси остановилась только из-за проклятой закрытой двери. Она прижалась лицом к холодному темному стеклу, секунду подумав – да, это длилось только секунду. – а не разбить ли его головой, разрезав лицо и горло, – лишь бы любой ценой вырваться из этого чудовищного заколдованного круга будущего и прошлого, но в конце концов она потеряла сознание и сползла на пол, неловко подогнув ноги в тесной мини-юбке, которую тогда носила. Рут села рядом и положила руку ей на плечи, обняла ее, погладила по волосам, привела в чувство.

Теперь, в летнем доме на берегу озера Кашвакамак, она думала о том, что произошло со спокойной и печальной блондинкой, которая рассказала им о своем брате Барри и его приятелях – ребятах, которые наверняка полагали, что женщина существует исключительно для телесного развлечения. Вот почему прижечь ей грудь сигаретой было нормально. Ведь она была девчонкой, которая трахалась с братом, но почему-то не хотела этого делать с его дружками.

– Помогите мне. – бессильно сказала Джесси глухому дому. Сейчас, когда она вспомнила блондинку с печальным лицом и мелодичным голосом и круглые следы от старых ожогов на ее очаровательных грудях, Джесси не могла уже выбросить ее из головы. Она понимала, что спокойствие блондинки было единственным средством отключиться, спастись от психической травмы, которую ей нанесли. Лицо блондинки каким-то образом стало ее лицом, и, когда Джесси заговорила, ее голос был слабым и дрожащим голосом человека, у которого отняли Бога.