Алексей Смирнов - Собака Раппопорта. Больничный детектив Страница 14

– Босиком бы пробежаться по росе, – пробормотал тот. – Но у вас, как мне сказали, не только пятки, но и голова пробита…

– А это пустяки, не мешает.

– Не смею больше задерживать, – следователь встал, с шутовской почтительностью распахнул дверь и вжался в стену, пропуская наездника.

…Ломая руки, вошел вконец измученный Васильев.

– Еще кто-нибудь? – следователь пощелкал пальцами, обращаясь к Севастьяну Алексеевичу. – Был, по-моему, еще один, который с полотенцем.

– Хомский, – мучительно усмехнулся Васильев. – Местный старожил и активист.

21

Хомский вошел в кабинет с крайне серьезным и угодливым выражением лица.

– Садитесь, – утомленно предложил ему следователь.

– Благодарствую, – Хомский сел. Запах от него шел вполне вразумительный, но казался таким древним, слившимся с самим существом носителя, что не раздражал, а скорее, наводил на экзистенциальные размышления.

Сидящий за столом какое-то время молчал. Хомский был в очереди последним. Оставались еще буфетчица да уборщица с сестрой-хозяйкой, но следователь не ждал от них никаких откровений. Слово «благодарствую», которым Хомский отозвался на приглашение сесть, говорило о многом. Так выражаются в тюрьме, где не принято говорить «спасибо».

Первый вопрос таил в себе откровенную угрозу:

– Если я правильно понял, вы – единственный постоялец палаты, способный к передвижениям в полном объеме?

Прозвучало витиевато, но Хомский все понял. Движения в полном объеме – эти слова он слышал ежедневно во время осмотров и обходов.

Рауш-Дедушкин, не раз показывавший Хомского своим ученикам, с переменным успехом демонстрировал на нем эти движения, стараясь вовлечь в работу все до единого суставы, даже самые мелкие.

Поэтому для демонстрации Хомский с серьезным видом покрутил руками и выставил ногу.

– Не паясничайте, – криминалистика в лице следователя начинала злиться. Направляясь в»«Чеховку»», он подсознательно надеялся на смену привычного для себя контингента общения. Все-таки не гоблинарий на окраине города в «корабле-доме», да еще и с лихим кухонным убийством в придачу; все-таки – белые халаты и атмосфера абстрактного гуманизма, не унижающегося до конкретного. К халатам у него претензий не было, но гоблинарий повторялся.

– Расскажите об отношениях в палате, – приказал следователь.

– Хорошие отношения, – с готовностью откликнулся Хомский. – В палате иначе не выживешь…

– На что это вы намекаете?

Хомский убрался в свою раковину и настороженно притих. Прозрачные глаза бесстрастно взирали на собеседника.

– Как прикажете вас понимать? – повторил следователь. – Вот ваш сосед и не выжил, так? Потому что хороших отношений не поддерживал, верно?

– Олень он был, – мягко сообщил Хомский. – Первоход. Правил не знал.

– Очень интересно. Какие же это правила? Поделитесь, просветите.

Хомский состроил удивленное лицо:

– Так они, гражданин начальник, нигде не прописаны… Молодой, форсу в нем было много. Всех, дескать, куплю и продам. Больница таких не признает…

– Говорите по существу. Кому конкретно не угодил Кумаронов?

Допрашиваемый испуганно замахал руками. Будь у него недавнее полотенце, он стал бы обмахивать следователя, как боксера, проведшего не самый удачный раунд.

– Что вы! Мир да любовь. Угодил всем…

– Так не бывает, – не поверил следователь. – Чтобы никакого конфликта не было – и вот вдруг на тебе, убийство. Может быть, вы боитесь сказать? Мне признались, что вы неоднократно оказывали врачам и сестрам определенные услуги… в смысле информирования. Сейчас самое время повторить. Не бойтесь, я никому не скажу. Я даже записывать ничего не стану.

Хомский едва заметно усмехнулся.

– Никаких конфликтов, гражданин начальник, – заявил он уверенно.

– Ну, насильно мил не будешь, – многозначительно процедил гражданин начальник. – Вы сами покидали палату ночью?

– Ни в коем разе.

– Стало быть, видели, куда и когда выходил ваш сосед?

– Почему же – «стало быть»? – Хомский оказался не так прост и не велся на провокации. – Спали мы, мил человек.

– С чего бы вдруг такой крепкий сон?

– Так лечат нас. Лекарства, процедуры. На поправку идем.

Следователь отложил ручку, подался вперед:

– Послушайте, Хомский. Я не первый год замужем. Таких, как вы, передо мной прошли сотни. Я вас вижу насквозь. Вы пьете без просыпу, спаиваете палату. Я угадал? Вам, наверно, интересно, откуда я знаю?

– Ваша сила, – Хомский рассудительно потупил глаза. – Наше дело – сторона.

– Я запросто могу задержать вас по подозрению в убийстве. У вас было достаточно возможностей и сил, чтобы ударить человека бутылкой по голове. Больше, чем у ваших приятелей-алкашей. Вы выпили, повздорили, и вот результат. Подобных случаев – тысячи. Я не стану городить огород и заберу с собой того, кто мне больше всего понравится. Например, вас.

– Не пыли, начальник, – Хомский как будто подрос, его плечи расправились, в глазах сверкнул опыт. – Метлу привязывай. Что ты мне шьешь внаглую? Я честный фраер, мне западло валить какого-то залетного баклана. Это беспредел!

– Давно от хозяина? – внезапно перебил его следователь, изучая перстни, вытатуированные на пальцах Хомского.

– Четыре года как.

– Статья?

Хомский снисходительно улыбнулся и назвал. Следователь вздохнул.

– Хорошо. Я вижу, ты непростой мужик.

– Мужики в зоне, – возразил Хомский.

– Не цепляйся к словам. Спрашиваю тебя в лоб: ты знаешь, кто замочил оленя?

– Другой разговор, – удовлетворенно буркнул Хомский. – Не могу знать, гражданин начальник. Говорю тебе от чистого сердца.

Следователь долго и молча созерцал Хомского, так и этак примеряя на него очевидный «висяк», «глухарь». Дальнейшие расспросы казались бессмысленными. Слишком тертый калач, чтобы раскалываться без всякой для себя выгоды. Может быть, патрон ему подбросить? Или пакетик с порошком? Может быть, проделать это поочередно со всеми допрошенными? Он тяжко вздохнул: нет никаких гарантий, что не выйдет ошибки. Начнут прессовать не того человека – да что ему, этому Хомскому, в конце-то концов? Ну, вернется на нары – там ему будет не хуже, чем здесь, если не лучше.

– Значит, не договоримся? – сокрушенно вздохнул следователь. За сегодняшний день он успел навздыхаться достаточно, чтобы перед глазами завертелись круги.

– От чистого сердца говорю, – упрямо повторил Хомский.

– Да где оно у тебя, сердце-то? – не выдержал тот и хрястнул кулаком по столу. – Ты его давно пропил, продал в анатомический театр за бутылку бормотухи!

Хомский укоризненно засопел и ничего не сказал.

…Отпустив – даже выгнав Хомского с глаз долой, – следователь раздраженно собрал бумаги. Его не покидало чувство, что кто-то из его сегодняшних собеседников нагло и беззастенчиво лгал.

Часть вторая

1

Следствие по делу о насильственной смерти Кумаронова потекло своим чередом. Возможно было, что оно и не текло вовсе, так как после ухода следователя никто из его коллег в»«Чеховку»» не пришел, и никакие оперативно-следственные мероприятия не проводились.

При вскрытии в Кумаронове обнаружились большие скопления алкоголя.

Это укладывалось в общую схему происшествия: тайная пьянка после отбоя, тайная ссора без свидетелей, тайный удар бутылкой по голове, нанесенный неизвестной рукой.

Дмитрий Дмитриевич Николаев имел чрезвычайно неприятный разговор с лицами, поручившими ему спрятать покойного на время призыва.

– Лучше бы он свое отслужил, – такие слова бросили в лицо Николаеву эти разъяренные личности. – Живым бы остался!

– Это еще бабушка надвое сказала, – Дмитрий Дмитриевич, утратив обычную интеллигентность, пошел ва-банк. – Может быть, ему лучше здесь умереть было…

Он знал, что ему нечего терять. И – по большому счету – нечего и бояться. Разберут в горздраве, вынесут выговор. Да хоть бы и сняли. Ну его все к чертям собачьим. Пенсия в кармане – и гори оно огнем.

Посетители тоже знали, что Дмитрию Дмитриевичу бояться нечего. Ограничившись неопределенными и заведомо невыполнимыми угрозами, они покинули его кабинет, и Николаев полез было за валидолом, но передумал, заперся на ключ и хлопнул коньячку.

Коньячок заканчивался. Дмитрий Дмитриевич поднял бутылку повыше и близоруко сощурился, выискивая заранее сделанные насечки на этикетке. Так и есть: в его отсутствие сюда кто-то наведывался и пил. Ключи оставались у дежурной службы, и можно было подозревать любого.

«Ах, дьявол», – пробормотал Николаев, обнаружив, что вор, повадившийся сосать из кабинета главврача, как из коровьего вымени, не поленился и оставил свою насечку, которая точно соответствовала нынешнему уровню жидкости.