Юлий Дубов - Большая пайка (Часть четвертая) Страница 14

Нотариус окончательно справился с овладевшим им волнением.

– На каком основании вами приобретены эти векселя? Ларри вытянул из портфеля договор с Пенсионным фондом. Нотариус протер очки и начал читать. Читал долго.

– Предположим, – сказал он наконец. – А откуда у вас акции, которые вы продали фонду? Вы что, дополнительную эмиссию проводили?

– Не проводили, – признался Ларри. – Мы их купили у одного из акционеров. Такая удачная операция подвернулась. Хотите договор посмотреть?

Он протянул нотариусу договор между "Инфокаром" и Платоном. Нотариус пробежал договор глазами и возликовал:

– Я так и думал! У вас закрытое общество. Вы вообще не имеете права проводить такие операции без согласия прочих акционеров...

– Простите, пожалуйста, – вежливо перебил его Ларри. Он хотел сказать "уважаемый", но вспомнил, что нотариуса это слово почему-то расстраивает. – У меня есть вся переписка. Нотариально заверенная. Письма от этого акционера к другим акционерам. С просьбой купить его акции. Письма от остальных акционеров. Что они покупать не будут. Тоже нотариально заверенные. Они согласны. Чтобы он с этими акциями что хочет, то и делал. Он и сделал. Показать?

Нотариус машинально кивнул головой, начиная смутно понимать, что Завод обвели вокруг пальца, но настолько профессионально, что вряд ли имеет смысл придираться и искать дырки в документах. Еще вчера он получил точное указание оформить протест векселей без малейшего промедления, если заводской юрист не подтвердит урегулирования задолженности. И присмотреть за юристом, потому что он, судя по некоторым данным, испытывает к "Инфокару" определенные симпатии и вполне может сыграть в другую сторону. Насчет юриста информация, похоже, была правильной – вон он, сияет, как начищенный самовар. А что касается долга...

– Соглашение о взаимном снятии претензий будете писать? – спросил нотариус, разглядывая вываленные перед ним документы. – Или так обойдетесь?

– Написано уже – Ларри вытащил из портфеля последнюю бумажку

Нотариус пробежал бумажку глазами, кивнул, перебросил ее юристу и собрал векселя в две пачки – инфокаровские отдельно и заводские отдельно.

Юрий Иванович и Ларри поставили на соглашении свои подписи. Ларри выпростался из кресла, взял пачку инфокаровских векселей, покрутил их в руках и спросил у нотариуса:

– У вас ножниц не найдется?

Нотариус с удивлением на лице протянул Ларри ножницы. Тот аккуратно вырезал в середине каждого векселя маленькую круглую дырочку.

– На всякий случай, – объяснил Ларри, стряхивая на пол небольшую кучку конфетти. – Мало ли что... Пусть лучше будут недействительны. Они ведь с дырочкой недействительны, да?

Нотариус кивнул.

– Вы в заводоуправление поедете, Илларион Георгиевич? – спросил Юрий Иванович, когда они оказались на улице. Он смотрел на Ларри примерно с тем же обожанием, с каким маленькие дети в цирке глядят на фокусника, только что сотворившего чудо. – Надо бы доложить руководству...

– Без меня доложат. – Ларри мотнул головой в сторону нотариальной конторы. – Уже доложили. У него с Заводом постоянная связь. Так что я сразу в аэропорт, там поужинаю. До свидания, Юрий Иванович. Я вам сувенир из Москвы привез. – И он протянул юристу небольшую коробочку. В ней лежали золотые запонки и заколка для галстука от Пьера Кардена.

Юрист огляделся по сторонам и коробочку с благодарностью взял.

В аэропорту Ларри сразу же прошел в депутатский зал, спросил бутылку красного вина, устроился удобно в углу, раскрыл купленный в Москве детектив и с наслаждением выцедил первый стакан. Когда объявили посадку, он захватил с собой недопитую бутылку. И всю дорогу до Москвы читал, не отрываясь. О несчастном случае, происшедшем с Мусой, ему сообщил встретивший его водитель.

Икс против Игрек

Муса полюбил прогуливаться по больничному парку. Парк был большим, как и полагалось – ухоженным, его пересекали асфальтовые дорожки, на которых белой краской указывались цифры пройденного и остающегося пути по маршрутам, просчитанным специалистами терренкура. Седовласые ветераны труда, облаченные в пижамы, старательно курсировали по этим маршрутам, следя за временем, отведенным на лечебную ходьбу. Изредка попадались и новые русские – с непрерывно звонящими мобильными телефонами, в адидасовских спортивных костюмах, в сопровождении боевых подруг и охраны. Ветераны злобно шипели им вслед, не в силах скрыть неусыпную классовую вражду.

Если не было дождя, Муса сворачивал с асфальтовой дорожки и уходил в лес. Там не было ни ветеранов, остерегающихся сбиться с предписанного врачами маршрута, ни представителей новой экономической формации, избегавших прямого контакта между кроссовками фирмы "Рибок" и землей, усыпанной сосновыми иголками.

В лесу Муса мог быть один, и ничто не мешало ему следить за диалогом, начавшимся еще в те дни, когда он только-только начал вставать и делать первые шаги по больничному коридору. В этом диалоге участвовали двое – некто Х и его оппонент Y, а Муса внимательно вслушивался в аргументы обеих сторон, соблюдая максимум объективности. Он не мог не отметить, что с каждым днем, с каждым часом доводы Х становятся все более весомыми и убедительными, а Y просто-напросто упрямится, не желая признать очевидное поражение.

"Согласись, в конце концов, что ты не прав, – в сотый раз устало повторял Y, – согласись..."

"Не могу, – отвечал ему X, предвкушая близкую победу. – Не могу и поэтому никогда не соглашусь. У тебя нет ни одного аргумента".

"Ты говоришь, как Марик Цейтлин, – придирался к словам Y. – Он тоже всегда требовал аргументов. А я совсем про другое. Когда-то ты отлично понимал это".

"Я и сейчас понимаю не хуже, – обижался X. – Нельзя все сводить только к детской дружбе. Но если ты так хочешь, готов еще раз обсудить ситуацию на твоих условиях. Хочешь?"

"Пожалуй".

"Тогда я с тобой буду говорить так... Помнишь эту историю с подвалом, там, в центральном офисе, когда мы появились на Метростроевской в первый раз?"

"Конечно. А почему это так важно?"

"Потому что... Да, детская дружба, прямо с самого рождения, и все такое... Но мы же разные люди, совершенно разные. Мы и друзья потому, что мы разные. А если бы мы были как оригинал и отражение в зеркале, то друзьями могли бы и не быть. Даже наверняка не были бы".

"А при чем здесь подвал?"

"Я ведь пошутил тогда – когда сказал, будто в этом подвале можно, если что, отсидеться. Но во всякой шутке есть доля правды. Согласен со мной? Я не трус и не собираюсь прятать голову в песок каждый раз, когда запахнет жареным. Но я нормальный человек и понимаю, что всегда надо иметь запасные ходы".

Муса кивал головой, соглашаясь. Надо быть идиотом, чтобы не иметь запасной ход для любого развития событий.

"А ты помнишь, как он взвился, когда увидел подвал? – продолжал X. – Просто как ненормальный. Потому что он по-другому устроен. Ему надо только вперед, он больше ничего не понимает. Помнишь? Вот то-то же, Я тогда ничего ему не ответил, не стал спорить и подвалом этим вовсе даже не занимался. Но давай представим, что я подвал все-таки оборудовал, втихаря. Ты ведь не будешь отрицать, что в жизни все может случиться?"

"Не буду".

"Вот! И если что – могу я взять его за руку и привести в этот подвал? Могу? Могу, А как ты думаешь – он пойдет?"

"Не знаю".

"А я знаю. Пойдет. Потому что при всех его завихрениях и ему нужно место, где можно остановиться и подумать, где можно хоть на минуту отдохнуть от гонки, где нет немедленной угрозы. Ну так вот, подвал, о котором я говорю, – это предательство или нет?"

"Нет".

"Тогда давай этот момент и запомним. Теперь будем рассуждать логически. Я утверждаю, что если подвал – это не предательство, то и во всем остальном я тоже прав".

"Ну-ка, ну-ка..."

"Изволь. Дальше все просто. Давай мы с тобой займемся самым элементарным анализом ситуации. Все началось с ленинградской истории, когда украли эту девочку. Вроде бы мелочь. Но нет! К нам, в центральный офис, органы пришли сразу же. Что, скажешь, у нас нет никаких нарушений? Да сколько угодно! У всех есть, а у нас-то – хоть лопатой выгребай. И деньги тоже есть – немалые. Ты не помнишь, сколько я лично отстегнул, дабы они не интересовались, чем не надо? Помнишь? Вот так-то... Но это же не значит, что на нас досье не завели. Я точно видел, какие документы они копируют. На целое собрание сочинений хватит. И это досье спокойненько лежит, ждет своего часа. Потом Австрия. Опять пришли, но уже другие. Опять плачу бабки, опять уходят, но документы тоже под шумок прихватывают с собой. И тут уже не только на фирму, но и на нас начинают личные томики заводить, потому что старый друг..."

"А я знаю, что ты дальше скажешь".

"Что?"

"Ты скажешь, что все твои действия – не что иное как оборудование подвала для Платона".

"Именно это и скажу. Только не сейчас, а когда закончу. Чтобы раз и навсегда стало понятно – другого выхода просто нет. Можешь не перебивать две минуты?"