Вильям Кобб - Парижские Волки. Книга 2. Царь Зла Страница 15

— А к кому же?

— К маркизу де Фаверей.

— В самом деле, вы потребуете ответа у старика?

Де Белен сделал шаг к маркизе.

— Нет, маркиза, я не так безумен. Я пойду к вашему мужу и знаете ли, что я скажу ему?

— Вы мне, кажется, угрожаете? Не забывайте, герцог, что вы у меня, а не то вы принудите меня напомнить вам об этом.

— О, я ничего не забываю, маркиза, и докажу вам это. Да, я пойду к маркизу.

Он понизил голос до шепота.

— И скажу ему, что маркиза, его жена, которая так высоко держит голову, принесла в дом мужа только стыд и позор.

Маркиза осталась по-прежнему невозмутима.

— Я вас слушаю, герцог.

— А, вы хотите, чтобы я шел до конца! Хорошо же! Я знаю, что двадцать лет тому назад одна молодая девушка пряталась в ущельях Оллиуля и произвела там на свет незаконного ребенка! Я знаю, что это дитя таинственно исчезло, может, убитое той, которая обманула доверие своего отца. Вот что я скажу маркизу Фаверей!

Мария страшно побледнела.

Несмотря на это, она спокойно протянула руку и позвонила.

— Берегитесь, — воскликнул герцог, — не доводите меня до крайности!

Он думал, что маркиза хочет выгнать его.

Вошел лакей.

— Маркиз дома? — спросила Мария.

— Маркиз только что приехал.

— Попросите его сейчас же прийти сюда.

— Маркиза! Это вызов!

— Я давно ждала этого, герцог! — сказала маркиза. — Разве подлость не привычное оружие в руках того, кто в Бордо звался банкиром Эстремоц и которого суд признал вором?

— Проклятие! — вскрикнул де Белен.

В эту минуту в комнату вошел маркиз.

Высокого роста, с широким лбом, умными, выразительными глазами, седыми волосами, падавшими до плеч, одетый в черное, де Фаверей казался живым воплощением правосудия.

При виде герцога и барона лицо его омрачилось.

Он не поклонился.

— Вы меня спрашивали, — сказал он, обращаясь к маркизе, — я к вашим услугам.

Смущенный де Белен бормотал нечто бессвязное. Сильвереаль готов был провалиться на месте.

— Маркиз, — сказала Мария, — герцог де Белен приехал сюда просить руки мадемуазель де Фаверей.

Маркиз взглянул на мнимого герцога.

— И этот человек еще здесь? — сказал он. — Значит, это я должен выгнать его?

— Маркиз! — воскликнул де Белен.

— И так как я ему дала тот ответ, которого он стоил, то есть, презрительный отказ, то, знаете ли вы, что он сделал?

— Этот человек на все способен.

— Он осмелился угрожать мне, что пойдет к вам и донесет на меня, как на падшую дочь и преступную жену! Он обвинил меня в убийстве собственного ребенка в ущельях Оллиуля!

— И я сказал правду! — крикнул де Белен, не помнивший себя более. — А! Честные люди! Неуязвимые! Я сумею сломить вашу гордость.

Он не договорил. Раздался звонок, и в комнату вошли два рослых лакея.

— Выбросьте этого человека, — сказал маркиз.

— Меня! Если они посмеют меня тронуть!

— Делайте, что приказано! — повторил маркиз.

Сильные руки схватили де Белена, который тщетно сопротивлялся.

Сильвереаль исчез еще раньше.

— И если когда-нибудь, — продолжал маркиз, — господин герцог, хотя бы одно ваше слово затронет честь маркизы, самой благородной женщины на свете, то я поручу полиции наказать вас.

Де Белен больше не сопротивлялся.

— Пустите меня! — сказал он лакеям.

По знаку маркиза его отпустили.

— Прощайте, маркиз, — сказал тогда де Белен, нахлобучив шляпу на глаза. — До свиданья, маркиза! Вы скоро узнаете, что значит оскорблять меня!

Маркиз презрительно указал на дверь.

Де Белен вышел.

Выйдя на улицу, он шатался.

Здесь ждал его Сильвереаль, ждал его с нетерпением, ощущая неловкость за то, что не особенно храбро защищал своего друга.

— Пойдем, — сказал де Белен, увлекая его. — Я хочу отомстить! Я хочу, чтобы позор поразил все это семейство! Идем и прежде всего унизим гордую маркизу в ее сестре, баронессе Сильвереаль!

Маркиз и его жена остались одни.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказала Мария мужу. Они вошли вместе в его кабинет, массивная дверь которого плотно затворилась за ними.

6

ДАМОКЛОВ МЕЧ

Услышав признание Марсиаля о его любви к Люси, маркиза Фаверей вздрогнула. Эта истинная, глубокая привязанность заставила задрожать самые сокровенные струны ее души.

И если она не отвечала ему немедленно, если она не подала ему надежды, которая наполнила бы радостью его сердце, то причиной этому было то, что в ее жизни, точно так же, как и в жизни Люси и маркиза де Фаверей, была тайна, которая, как сказала маркиза, не принадлежала ей одной.

В жизни маркизы была своя тайна, и для того, кто знал про ее любовь к Жаку де Котбелю, про ужасные обстоятельства его смерти и похищения ее ребенка, для того могло показаться странным, что она вышла замуж и, так сказать, изменила памяти умершего.

Но никто не знал и даже не подозревал, что Люси де Фаверей не была ее дочерью.

И что еще более странно, так это то, что Люси не была также и дочерью де Фаверея.

Вот что случилось.

Читатель, может быть, помнит, что, прощаясь с Марией, чтобы вернуться в тюрьму, исполняя данное им слово, де Котбель передал ей запечатанный конверт, который поручил вскрыть не ранее, чем через год.

Когда Мария де Мовилье, обезумев от горя после исчезновения своего ребенка, узнала о смерти Жака де Котбеля, у нее началась горячка, которая долго заставляла бояться за ее рассудок.

К счастью для нее, де Мовилье был в это время слишком занят разбором множества политических процессов, изобиловавших в царствование Людовика XVIII, чтобы заниматься состоянием своей дочери.

Действительно, у него голова была забита делами, совершенно чуждыми заботам о семействе. Он был членом этих чрезвычайных комиссий, которые, разъезжая по всему государству, судили или, лучше сказать, приговаривали тех честных граждан, которые пытались освободить Францию из-под ига Реставрации.

Его отсутствие было спасением. Матильда полностью отдалась заботам о сестре, и мало-помалу здоровье Марии поправилось. Ее рассудок, подорванный столь ужасными потрясениями, снова пришел в порядок, и она была в состоянии подумать о будущем.

Сначала она хотела умереть. После смерти Жака и потери ребенка в ее душе жило только отчаяние, но какой-то голос кричал ей, что она не имеет права оставлять борьбу.

Злодей Бискар сказал, что он убьет Жака. Его мщение, чтобы быть еще более ужасным, щадило жизнь ребенка. Тогда Мария решилась посвятить всю свою жизнь розыскам этого создания, которого судьба поразила при самом рождении и которому в будущем угрожали самые ужасные опасности.

Но что делать? Что могла она сделать, слабая, не имевшая никакой поддержки, не имевшая возможности просить помощи отца, против негодяя, поклявшегося ей в беспощадной ненависти?

Тогда-то она вспомнила о завещании, так как, увы, это было действительно завещание, которое ей оставил Жак де Котбель.

Уважая последнюю волю умершего, она ждала, пока пройдет год, затем распечатала пакет.

Жак благословлял маленького Жака и умолял ее жить для него.

И, наконец, главное:

«В этом мире лжи и насилия, моя дорогая Мария, тебе необходим верный друг, который защитил бы тебя и нашего ребенка от всяких опасностей.

Есть один человек, к которому я питаю полнейшее доверие, я оставляю на него тебя, мою жену, точно так же, как и нашего ребенка.

Я имел счастье спасти ему жизнь при таких обстоятельствах, что наши сердца навсегда соединились узами братской дружбы.

Это маркиз де Фаверей. Обратись к нему. Он один в мире знает мою тайну, он знает, что вся моя жизнь принадлежала тебе и что ты была святой подругой того, кто своей жизнью платит за верность своим убеждениям.

Отправься к нему. Следуй ею советам, каковы бы они ни были. Он будет отцом нашего ребенка. У него доброе и благородное сердце, он поймет тебя.

Умирая, я требую, чтобы ты мне повиновалась и для себя и для того, кого мне даже не удастся обнять».

Таково было завещание Жака.

Марии нечего было колебаться. Она должна была исполнить последнюю волю мученика.

Она отправилась к маркизу де Фаверей.

В то время маркиз занимал высокое положение в судебном ведомстве. Когда Мария передала ему письмо, написанное Жаком, он закрыл лицо руками и заплакал.

Да, он любил Жака, как сына. Его смерть нанесла ему ужасный удар.

— Мария Мовилье, — сказал он, — Жак был прав, не сомневаясь во мне. Его ребенок будет моим.

Но Мария остановила его и, рыдая, рассказала ужасную сцену, когда было вырвано у нее из рук невинное создание, которому судьба назначила в удел несчастье, может быть, даже преступление.