Брижит Обер - Четверо сыновей доктора Марча Страница 15

Она обернулась, увидела меня и, подняв палку, помахала ею в знак приветствия. Ее волосы, припорошенные снегом, взметнулись на ветру. Она улыбалась — улыбалась мне. Она была рада меня видеть.

Я приблизился, чувствуя, как мои губы улыбаются в ответ и как напряглись мускулы вокруг рта. Я чувствовал холодок на зубах, продолжая улыбаться, но она вдруг опустила руку, и ее лицо стало резким и напряженным, а еще через несколько секунд — тревожным, словно от внезапного испуга.

Она протянула руку, чтобы оттолкнуть меня, а я все улыбался, и ее глаза расширились от страха.

Я на полной скорости поехал прямо на нее. Она попыталась отъехать в сторону, ее лыжная палка нацелилась мне в лицо, но я выхватил палку и бросил ее на землю. Я улыбался. «Нет, нет!» — раздался ее голос. Потом она закричала: «На помощь! Я его узнала!» И снова повторила: «Я его узнала!» Ее лицо было так близко от моего… Я изо всех сил толкнул ее назад, ее занесло в сторону на обледеневшем снегу. «Нет, нет!» — закричала она, но лицо ее по-прежнему оставалось горделивым. Она отбивалась руками, глаза ее были полны ужаса.

Я удержался на самом краю обрыва, а она — она с долгим криком полетела вниз, в своей лыжной куртке похожая на птицу. Она рассекала туман в течение нескольких секунд. Больше я не стал задерживаться там — ее уже не было видно. Она падала в окружении снежинок, а ее лыжи оставались параллельны земле, когда она летела все ниже и ниже… Оттолкнувшись от края обрыва, я поехал назад, в лес. Я вернулся к началу маршрута — к подъемнику для горнолыжников, поднялся, а потом мы все отыскали друг друга по следам и катались до тех пор, пока папа не забеспокоился.

Ее нашли практически сразу, потому что катавшиеся внизу лыжники проезжали рядом с ней. У нее оказалось множество переломов. Странно было смотреть на многочисленные прямые углы ее изломанных конечностей. Папа отправился на опознание.

Мы ждали его в баре. Люди показывали на нас пальцами и выражали сочувствие. Мы были печальны. У Марка в глазах стояли слезы, и на некоторое время ему пришлось выйти на улицу. Старк беспрерывно хрустел пальцами. Кларк выпил коньяку — он был весь белый. Джек грыз ногти, уставившись невидящим взглядом в пустоту.

Вернулся папа в сопровождении полицейских. Ну разумеется, несчастный случай. Из-за тумана она не смогла вовремя свернуть, никаких предупреждающих знаков не было, по ледяной лыжне в плохую погоду кататься запрещено, она слишком понадеялась на себя — да, вот именно — и сорвалась.

В машине никто не проронил ни слова. Папа кусал губы, он вел машину быстро и неаккуратно. Люди всегда плохо владеют собой в непредвиденных ситуациях, нервы у них никуда. Что касается меня, внутренне я был спокоен. Я насвистывал про себя, в то время как на глазах у меня были слезы, как и у остальных.

Дома началось что-то несусветное. Дженни плакала, мама тоже. Должны приехать родители Шерон. Она теперь в морге, где ее подготовят к похоронам.

А тебя, Дженни, там не было.

Почему тебя там не было? Она ведь могла бы остаться в живых, и ты это знаешь.

Полиция, расспросы, трагический несчастный случай… Я плачу не переставая даже сейчас, когда первый шок прошел, прямо на виду у мальчишек. Старуха не отходит от телефона, сюда звонят десятки людей… Доктор только и делает, что наливает себе бренди и курит сигареты. Я реву. Копы сказали, что это и в самом деле дурацкий несчастный случай, после чего быстренько смотались — ведь сегодня воскресенье!

Я поднялась наверх и просмотрела его бумаги. («Бумаги» — словно в полицейском рапорте!) Поскольку я плакала, на них остались кляксы, но мне плевать. Если он сумел напичкать меня снотворным, то сможет устроить и что-нибудь похлеще. Думаю, оно было в травяном отваре. А я-то боялась, что оно окажется в бутылке джина, которую он мне подарил! Какая же я была дура! Из-за слез я ничего не вижу и пишу как попало.

Они оставили лыжи в коридоре. Мне нужно отнести их в гараж — и лыжи Шерон тоже.

Я знаю, это моя вина, и когда я произношу ее имя — Шерон, то плачу еще сильнее. Нужно остановиться, иначе я сойду с ума. Я выпила стаканчик, чтобы заснуть, закрыла дверь на ключ и легла в постель с револьвером. Утро вечера мудренее. Я должна его найти и убить.

Я отнесла лыжи в гараж. Поставила их вдоль дальней стены. Там же была свалена старая одежда для работы в саду. Среди прочего я нашла брюки. Клетчатые. Все в пятнах машинного масла, но без следов крови. Значит, он солгал. И пока я думала над этим, он успел их отчистить. Он играет со мной, как кошка с мышкой. Врет прямо как дышит. Я должна научиться читать между строк.

Лыжи Шерон меньше, чем остальные. Я поставила их немного в стороне. Одна из них сломана.

Похороны Шерон послезавтра.

Сегодня утром здесь мрачная обстановка. Мальчишки бродят по всему дому. Никто не разговаривает. Прошлой ночью мне снились кошмары. Снилось, что кто-то душит меня под простыней. Я закричала и проснулась. Волосы слиплись от пота. Я поднялась наверх посмотреть, нет ли чего нового в его дневнике. Ничего не было. На обед я приготовила куриный бульон.

Я наблюдал через приоткрытую дверь, как Дженни готовит. Разглядывал ее красные руки, ее фартук, ее ноги, ее толстенные бедра. Голоден я не был.

Мы все очень устали. Нам нужно передохнуть. В последнее время события разворачивались слишком быстро. Мы же не роботы, в самом деле. Мне приснилась Шерон, накрытая белой простыней, она кричала. Я бил ее до тех пор, пока она не замолкла.

Снег перестал. В три часа дня уже смеркалось. Послезавтра похороны Шерон. Мы заказали красивый венок из белых и красных цветов и ленту с надписью: «Нашей малышке Шерон». Хочу, чтобы поскорее настал день похорон. Во-первых, потому, что на мне будет красивый костюм, во-вторых, потому, что устроят торжественное шествие, будут по очереди подходить к могиле и бросать землю на гроб, а потом петь церковные гимны. Меня это приводит в восхищение. Родители Шерон никак не могли договориться: мать хотела устроить похороны по еврейскому обряду, а мамин брат — по католическому. В конце концов матери пришлось уступить… Видишь, от этой девчонки, даже мертвой, одни проблемы.

Не знаю, зачем я продолжаю с тобой разговаривать, Дженни. Разве что по доброте душевной. Мне не слишком нравится, что ты читаешь мой дневник. Советую тебе больше этого не делать.

P.S. Я назначил дату твоей смерти.

Ужасно хочется удрать отсюда. Кх-м, я решила наговорить это на магнитофон из-за того, что… кх-м… это удобно и не нужно держать ручку. К тому же магнитофонную запись можно стереть, и вдобавок я хочу отплатить ему той же монетой. Нужно только научиться пользоваться этой штукой.

Моя идея заключается в том, чтобы поставить магнитофон в комнате Старухи и записывать все, что там происходит. Может быть, он заговорит или сделает что-нибудь еще — засмеется, кашлянет — в общем, как-то себя выдаст…

Вот я и снова здесь. Прошу прощения, я слегка хлебнула для согрева.

Так странно разговаривать с магнитофоном — чувствуешь себя полной идиоткой. Эй, мистер Магнитофон, вы меня слышите? Это меня забавляет… А сейчас — алле-оп, и в постель! Спокойной ночи, механический болван!

Так странно думать о том, что я жива, но скоро умру. А все эти брошюрки, что я вбивала себе в голову, ничуть не помогут. Револьвер, который я купила, тоже не поможет. Я даже не могу упиться в стельку. Пьяна-то пьяна, но удивительно, что все еще начеку. Предупреждаю вас, королевские солдатики: королеве на все наплевать, ей тепло в своем Бекингемском дворце, она ест овсянку. Старая выпивоха! Назначил дату моей смерти! Как бы не так! Этот молокосос считает, что все ему позволено! Надо задать ему взбучку… Голова кружится. Спать.

Я в маминой комнате. Мама внизу, разговаривает с полицейскими. Дженни тоже внизу. Это ненадолго. Полицейские пришли по поводу Карен. Они время от времени заходят проверить, нет ли чего нового. Вынюхивают повсюду, словно старые псы. Все эти загадочные убийства в закоулках не дают им покоя. Но нельзя же обвинить весь город, а? Так что нюхайте хорошенько, песики, разрывайте сгнившие кости… Домашние все заняты: Марк просматривает очередное досье, Джек надраивает свой саксофон, Старк дорабатывает компьютерную игру, Кларк упражняется с гантелями. Папа изучает новую статью.

Я особенно прислушиваюсь к голосу Дженни. Видишь, Дженни, как я к тебе неравнодушен? Ты мне еще напишешь? Как знать… Ты такая скромная…

Знаешь, чего бы мне хотелось? Открыть дверь твоей комнаты и сказать: «Привет, Дженни, это я. Привет, Дженни, это Я!» Хорошо бы прозвучало. Спокойно. Сдержанно. Не как у тех слюнявых придурков, которых показывают в кино. Ты бы пробормотала: «Я не понимаю…» А потом умерла бы, прижавшись ртом к моему… умерла бы, повизгивая, словно течная сука, моя рука сжала бы твой затылок, и тебе бы это понравилось, а? тебе бы это понравилось… шлюха, я вызываю у тебя отвращение! Мне нужно вымыться, сменить белье. Я слишком разгорячен. Может быть, я болен?