Дин Кунц - Подозреваемый Страница 15

— Нет. Впервые слышу о ней от тебя.

— Она так раздражает. Не понимаю, почему Кэтрин нравится ее компания. Она — математик.

— Я не знал, что математики раздражают тебя.

— Эта раздражает.

Родители Митча защитили докторские диссертации по психологии, оба были профессорами Калифорнийского университета, поэтому круг их общения состоял главным образом из гуманитариев. И появление в этом круге математика могло раздражать, как раздражает попавший в туфлю камешек.

— Я только что смешал себе виски с содовой, — продолжил отец. — Налить тебе что-нибудь?

— Нет, благодарю, сэр.

— Я уже стал для тебя сэром?

— Извини, Дэниэль.

— Биологическое родство…

— …не должно даровать социальный статус, — закончил Митч.

От всех пятерых детей Рафферти ожидалось, что по достижении тринадцати лет они перестанут называть родителей «мама» и «папа» и перейдут на имена. Кэтрин, мать Митча, предпочитала, чтобы ее называли Кэти, а вот отец не желал, чтобы Дэниэль превращался в Дэнни.

Будучи молодым человеком, доктор Дэниэль Рафферти имел четкое представление о том, как должно воспитывать детей. Кэти такого представления не имела, вот почему ее заинтересовали нетрадиционные методы Дэниэля, и ей хотелось знать, принесут ли они ожидаемый результат.

Какое-то время они постояли в холле, словно Дэниэль не знал, как продолжить общение с сыном, а потом сказал:

— Пойдем, посмотришь на мое последнее приобретение.

Они пересекли большую гостиную, обставленную стальными столиками со стеклянной поверхностью, серыми кожаными диванами и черными стульями. В произведениях искусства также доминировала черно-белая гамма, иногда с одним цветовым элементом: синим прямоугольником, мазком зеленого, желтой полоской.

Шаги Дэниэля Рафферти гулко отдавались от паркета из красного дерева. Митч двигался бесшумно, как призрак.

В кабинете Дэниэль указал на стол:

— Это самый красивый кусок дерьма в моей коллекции.

Глава 17

Обстановка кабинета в полной мере соответствовала гостиной, добавлялись только подсвеченные полки, на которых размещалась коллекция полированных каменных шаров.

Последний экземпляр коллекции, размером чуть больше бейсбольного мяча, лежал на декоративной бронзовой подставке, которая стояла на столе. Алые вены с желтыми точками змеились по насыщенному медно-коричневому фону.

Непосвященный мог бы подумать, что перед ним кусок полированного гранита. На самом деле речь шла об экскрементах динозавра, которые время и давление превратили в камень.

— Минералогический анализ подтверждает, что это был хищник, — сообщил отец Митча.

— Тираннозавр?

— Размеры всей кучи предполагают, что динозавр был поменьше.

— Горгозавр?

— Если бы это нашли в Канаде, датированное поздним Юрским периодом, тогда мы могли бы говорить о горгозавре. Но кучу нашли в Колорадо.

— Поздний Юрский? — переспросил Митч.

— Да, поэтому это, скорее всего, дерьмо цератозавра.

Отец взял со стола стакан с виски и содовой, а Митч подошел к выставочным полкам.

— Несколько дней тому назад я звонил Конни.

Конни, старшая из сестер, тридцати одного года от роду, жила в Чикаго.

— Она все еще торчит в пекарне? — спросил отец.

— Да, только теперь пекарня принадлежит ей.

— Ты серьезно? Да, естественно, для нее типичный случай. Даже если она ступит одной ногой в трясину, все равно пойдет дальше.

— Она говорит, что ей нравится.

— Другого она сказать не может, независимо от того, правда это или нет.

Конни защитила диплом магистра по политологии, прежде чем прыгнула с борта корабля в океан свободного предпринимательства. Некоторых такая перемена удивила, но Митч понимал сестру.

Коллекция шаров из дерьма динозавров выросла с тех пор, как Митч видел ее в последний раз.

— Сколько их у тебя, Дэниэль?

— Семьдесят три. За последнее время мне удалось добыть четыре великолепных экспоната.

Некоторые шары не превышали двух дюймов в диаметре. А самые большие отлично смотрелись бы на дорожках для боулинга.

Преобладали оттенки коричневого, красного и золотого. В большинстве встречались вкрапления других цветов.

— В тот же вечер я говорил с Меган, — добавил Митч.

У двадцатидевятилетней Меган был самый высокий в семье Рафферти ай-кью, хотя и у остальных коэффициент интеллектуального развития значительно превышал средний уровень. Каждый из детей проходил тест три раза: в девять, тринадцать и семнадцать лет.

После второго курса Меган бросила учебу в колледже. Она жила в Атланте и руководила процветающей фирмой по уходу за собаками: владела магазином и предлагала обслуживание на дому.

— Она звонила на Пасху, спрашивала, сколько яиц мы покрасили, — отец поморщился. — Полагаю, думала, что это смешно. Кэтрин и я обрадовались тому, что она не объявила о своей беременности.

Меган вышла замуж за Кармина Маффуци, каменщика с ладонями с суповую тарелку. Дэниэль и Кэти считали, что муж сильно уступает ей в интеллектуальном развитии. Они ожидали, что она осознает допущенную ошибку и разведется с ним до того, как рождение ребенка усложнит ситуацию.

Митчу Кармин нравился. Покладистым характером, заразительным смехом и вытатуированной Птичкой Твити[10] на правом бицепсе.

— А вот этот похож на порфир. — Митч указал на пурпурно-красный шар с золотыми блестками.

Недавно он разговаривал по телефону и с младшей из сестер, Портией, но не стал упоминать об этом, чтобы избежать ссоры.

Дэниэль отошел в угол, добавил в стакан и виски, и содовой.

— Два дня тому назад Энсон приглашал нас на обед.

Энсон, тридцатитрехлетний брат Митча, самый старший из пятерых детей, виделся с Дэниэлем и Кэти чаще остальных.

Справедливости ради следует сказать, что Энсон всегда был любимчиком родителей, и возникающие у него идеи никогда не встречались ими в штыки.

С другой стороны, статус любимчика Энсон заработал тем, что всегда оправдывал ожидания Дэниэля и Кэти. В отличие от остальных детей он наглядно доказал, что методы воспитания Дэниэля могут приносить плоды.

В классе он учился лучше всех, был звездой школьной футбольной команды, но отказался от предлагаемых ему спортивных стипендий. Хотел, чтобы по достоинству оценивали не его силу, а ум.

Академический мир был курятником, а Энсон — лисой. Он поглощал знания с аппетитом изголодавшегося хищника. Степень бакалавра получил за два года, магистра — за один, в двадцать три защитил докторскую диссертацию.

Энсон не вызывал неприязни ни у брата, ни у сестер, они не испытывали к нему вражды. Наоборот, если бы они провели тайное голосование, выбирая в семье фаворита, все четверо отдали бы голоса за своего старшего брата.

Доброе сердце и врожденное обаяние позволяли Энсону радовать родителей, не уподобляясь им. Это достижение по значимости не знало равных. Конкурировать с ним могла бы разве что удачная попытка ученых девятнадцатого века, имеющих в своем распоряжении паровые машины и примитивные аккумуляторы, отправить человека на Луну.

— Энсон только что подписал контракт с правительством Китая, — сообщил Дэниэль.

На каждой из бронзовых подставок имелась наклейка, извещающая, чье именно окаменевшее дерьмо красуется на ней: бронтозавра, диплодока, брахиозавра, игуанодона, стегозавра, трицератопса или какого другого ящера.

— Он будет консультировать министра торговли…

Митч не знал, какие методы анализа окаменевших экскрементов позволяли столь точно определить тип динозавра, который их «выкакал». Возможно, надписи на наклейках появились на основе гипотез, не имевших под собой убедительного научного обоснования.

В некоторых сферах человеческого знания абсолютно точные ответы получить пока не удавалось, но Дэниэль не обращал внимания на подобные мелочи.

— …а также министра образования.

Успехи Энсона давно уже использовались, чтобы побудить Митча подумать о более амбициозной карьере, но попытки эти результата не приносили. Он восхищался Энсоном, но не завидовал ему.

И пока Дэниэль расписывал очередное достижение Энсона, Митч взглянул на часы, с тем чтобы уйти до звонка похитителя и поговорить с ним в таком месте, где его никто не услышит. Но до назначенного срока оставалось еще восемнадцать минут.

Ему казалось, что он пробыл в родительском доме как минимум минут двадцать, а на самом деле прошло только семь.

— У тебя встреча?

Митч уловил нотку надежды в голосе отца, но нисколько не вознегодовал. Он давно уже понял, что в отношениях с родителями нет места таким сильным и мучительным эмоциям, как негодование.