Патриция Корнуэлл - Черная метка Страница 15

Марино наклонился ко мне.

– Мы с тобой единственные, кого волнует разлагающееся тело там, внизу. – Он показал на дверь, ведущую в морг. – Андерсон наверняка не соизволила прийти. Она не собирается смотреть, как ты его вскрываешь.

Его взгляд заставил меня похолодеть. Марино был доведен до отчаяния. У него не осталось ничего, кроме дела, которому он посвятил всю жизнь, да еще бывшей жены и сына, ставшего для него чужим. Он обладал телом, о котором не заботился и которое вскоре обязательно отплатит ему. У него не было ни денег, ни вкуса в том, что касалось женщин. Он не знал ничего о политкорректности, был неряшлив и ругался как сапожник.

– Ты прав в одном, – сказала я. – Тебе нельзя ходить в форме. По сути, ты позоришь управление полиции. Что это на твоей рубашке? Опять горчица? И галстук слишком короткий. Дай-ка посмотреть на твои носки.

Я нагнулась и подняла обшлага его форменных брюк.

– Так и есть. Они разные. Один черный, другой темно-синий.

– Не позволяй мне втянуть тебя в неприятности, док.

– У меня и так достаточно неприятностей, Марино, – ответила я.

Глава 11

Один из наиболее бесчеловечных аспектов моей работы заключался в том, что неопознанные останки становились "торсом", "женщиной из багажника" или "супермужчиной". Им присваивали обезличивающие имена, лишавшие человека индивидуальности так же беспощадно, как смерть. Если я не могла идентифицировать поступивший труп, то рассматривала это как личную неудачу. Я складывала кости в банковские ящики и хранила в шкафу в надежде, что когда-нибудь смогу определить, кому они принадлежат. Месяцами и годами держала неповрежденные тела и части тел в холодильниках и не передавала для похорон в безымянные могилы, пока не истекала последняя надежда выяснить, кто были эти люди, или не оставалось свободного места в морге. Мы не могли вечно хранить покойников.

Труп, предназначенный для вскрытия тем утром, назвали "человеком из контейнера". Он был в очень плохом состоянии, поэтому я предполагала, что его не придется долго держать. Когда труп уже настолько разложился, процесс гниения не может остановить даже холодильник.

– Иногда не представляю, как ты это выдерживаешь, – проворчал Марино.

Мы находились в раздевалке, примыкающей к патолого-анатомическому театру, и ни герметичные двери, ни бетонные стены не могли полностью блокировать запах.

– Тебе не обязательно присутствовать при вскрытии, – напомнила я.

– Не пропущу его ни за что на свете.

Мы облачились в двойные халаты, перчатки, бахилы, хирургические шапочки и маски с защитными стеклами. У нас не было противогазов, потому что я в них не верила. И кроме того, ни один из моих подчиненных не осмеливался тайно пользоваться носовыми фильтрами, хотя копы делали это постоянно. Если судебно-медицинский эксперт не может справиться с неприятными аспектами своей работы, он должен найти себе другое занятие.

Более того, запахи были важны. Каждый мог рассказать собственную историю. Сладковатый запах мог означать применение этилхлорвинола, а хлоралгидрат напоминал запах груш. Присутствие обоих препаратов могло указывать на передозировку снотворных, а запах чеснока – на мышьяк. Фенолы и нитробензол напоминали соответственно об эфире и гуталине, а этиленгликоль пахнет точно так же, как антифриз, потому что это он и есть. Выделение потенциально значимых запахов из ужасного зловония грязных тел и гниющей плоти очень напоминает археологические изыскания. Концентрируешься на том, что есть, а не на жалком состоянии материала.

Декомпозиционный зал, как мы его называли, был уменьшенной копией патологоанатомического театра. Там была установлена отдельная вентиляционная система, стоял свой холодильник и единственный передвижной патологоанатомический стол, который можно было пристыковывать к большой раковине. Все, включая шкафы и двери, было изготовлено из нержавеющей стали. Стены и пол облицованы водостойким акриловым покрытием, способным выдержать самую суровую мойку чистящими средствами и хлоркой. Автоматические двери открывались с помощью больших стальных кнопок, на которые можно было нажимать не пальцем, а локтем.

Когда за нами закрылись двери декомпозиционного зала, я испуганно вздрогнула, увидев там Андерсон, присевшую на краешек стола. Каталка с упакованным в мешок распухшим телом стояла в центре зала. Труп – это улика. Я никогда не позволяла детективам оставаться наедине с необследованным телом, по крайней мере после того, как в деле О. Джей Симпсона в ненадлежащем исполнении обязанностей обвинили всех, кроме подсудимого.

– Что вы здесь делаете, и где Чак?

Чак Раффин, отвечавший за работу морга, давно должен быть здесь, проверяя хирургические инструменты, маркируя пробирки и подготавливая все нужные документы.

– Он впустил меня и куда-то отошел.

– Впустил вас и куда-то отошел? Как давно это случилось?

– Минут двадцать назад, – ответила Андерсон, напряженно глядя на Марино.

– Неужели я вижу носовые фильтры, или это мне только кажется? – ласково осведомился тот.

На верхней губе Андерсон осталась капелька вазелина.

– Видишь промышленные дезодораторы там, наверху? – Марино небрежно указал на специальную вентиляционную систему в потолке. – И знаешь что, Андерсон? Она ни черта не поможет, когда расстегнут этот мешок.

– Я не собираюсь здесь оставаться.

Это было очевидно. Она даже не надела хирургические перчатки.

– Здесь нельзя находиться без защитной одежды, – сказала я.

– Я просто хотела предупредить, что буду разговаривать со свидетелями. Когда обнаружите причину смерти, сообщите мне по пейджеру, – заявила она.

– Каких свидетелей? Брей посылает тебя в Бельгию? – спросил Марино. Защитное стекло его маски запотело от дыхания.

Я ни на секунду не сомневалась, что она пришла сюда, в это не слишком приятное место, не для того, чтобы о чем-то меня предупредить. Андерсон появилась у нас с какой-то другой целью, не имеющей отношения к этому делу. Я посмотрела на темно-красный пластиковый мешок, надеясь убедиться в его нетронутости, и подумала, что у меня начинается мания преследования. Взглянув на настенные часы, увидела, что уже почти девять.

– Позвоните мне, – бросила Андерсон, словно приказывая.

За ней, зашипев, плотно закрылись двери. Я подняла трубку внутреннего телефона и вызвала Розу.

– Где Чак? – поинтересовалась я.

– Бог его знает, – ответила Роза, не пытаясь даже скрыть свое презрение к нему.

– Найдите его и скажите, чтобы немедленно явился сюда. Он меня уже достал. И отмечайте его телефонные звонки. Регистрируйте все.

– Я всегда так делаю.

– Он дождется, что я его уволю, – сказала я Марино, повесив трубку. – Ленивый и абсолютно безответственный, а раньше он таким не был.

– Он стал еще более ленивым и безответственным, чем раньше, – поправил меня Марино. – Этот парень что-то задумал, док. И кстати, к твоему сведению, он пытается поступить на работу в полицию.

– Вот и хорошо, – заметила я. – Можете забирать его.

– Он один из тех, кто сходит с ума по форменной одежде, оружию и мигалкам, – сказал Марино, когда я стала расстегивать мешок.

Голос Марино начал терять уверенность. Он изо всех сил пытался сохранить самообладание.

– Ты как? – спросила я.

– Нормально.

Оглушающе ударило зловоние.

– Черт возьми! – выругался Марино, когда я сняла покрывающие тело простыни. – Проклятый сучий ублюдок!

Иногда тела разлагались до такой степени, что становились сюрреалистичной смердящей смесью неестественных цветов и запахов, способной вывернуть человека наизнанку или послать в обморок.

Марино отбежал к столу, стараясь быть как можно дальше от каталки, и я едва смогла удержаться от смеха. Он выглядел очень смешно в хирургическом одеянии. Когда он натягивал бахилы, то шаркал, как бы скользя по полу, а поскольку хирургическая шапочка с трудом умещалась на его лысеющей голове, она сморщивалась, как гофрированная бумага. Через пятнадцать минут Марино, как правило, сдергивал ее.

– Он же не виноват, что находится в таком состоянии, – напомнила я.

Марино не обращал внимания на мои слова, запихивая в нос воздушные фильтры.

Двери открылись, и вошел Чак Раффин, держа в руках рентгеновские снимки.

– Не стоило приводить сюда постороннего, а потом исчезать, – сказала я Раффину гораздо сдержаннее, чем следовало бы. – Особенно начинающего детектива.

– Я не знал, что она начинающая.

– А ты что думал? – спросил Марино. – Она появляется здесь в первый раз и выглядит лет на тринадцать.

– Это точно, что она плоскогрудая. Позвольте доложить, что мне такие не нравятся, – заявил Раффин с важным видом. – Внимание, лесбиянки! Тревога! Тревога! Тревога!

– Мы не оставляем посторонних наедине с телами, не прошедшими исследования. В том числе полицейских. Опытных или неопытных. – Мне хотелось немедленно уволить его.