Поль Альтер - Цветы Сатаны Страница 15

Питер откашлялся и ответил:

— Раз уж мы теперь соседи, у нас будет время наговориться, миссис Миллер.

Та снисходительно улыбнулась:

— Да знаю я. Новости быстро расходятся по Марфорду. Во всяком случае, примите мои поздравления, — вы смельчаки. Не одна семья отказалась от этого дома, боялись… Я уж и не чаяла иметь соседей… Думаю, что люди находят удовольствие в чужом горе… Я хочу сказать, они обожают обсасывать старые истории с несчастливым концом, а это, не знаю уж, каким образом, приводит к тому, что истории повторяются, навлекая на людей новые беды.

— Стало быть, по-вашему, в нашем доме нет привидений? — шутливо спросил Питер.

— Я больше верю в людскую злобу, чем в так называемые проклятые места. Говорю так потому, что после дела Гарднера долго ничего не случалось…

— Выходит, вы тоже убеждены в виновности Яна?

— Этого я не сказала, — возразила старушка. — Но кое-кто из местных мог испытывать глубокую неприязнь к семье Гарднер и перестал приносить людям горе, когда их не стало, вы понимаете?

— Вы подозреваете кого-нибудь конкретно?

Хозяйка дома многозначительно покачала головой:

— Лучше не говорить… Лица, которых я подразумеваю, наверняка не имеют отношения к этой драме. Это я к примеру, чтобы вы знали, что видимость часто бывает обманчива.

Питер напомнил соседке о несчастных случаях, упомянутых полковником, и спросил, что она об этом думает.

Миссис Миллер помолчала, потом внезапно ответила вопросом на вопрос:

— Известно ли вам, что миссис Гарднер любила писать?

— Разумеется, нам об этом говорили, — вырвалось у Дебры. — Знаем мы и то, что она любила цветы.

— Да, это была ее страсть. Мы с ней хорошо поладили и часто разговаривали о цветах. Она окружала себя таким количеством цветов, что я находила это несколько чрезмерным… Однажды, когда Поль уже вернулся, она пригласила меня в свою комнату… Поль, как я вам уже говорила, женился на девушке из наших краев… Он сделал ей троих детишек. Как раз перед Второй мировой войной. И знаете, что он сделал, вернувшись? Ни за что не угадаете! Напомню, что было это в сорок пятом и…

Миссис Миллер сняла очки и тряхнула головой, словно пыталась сдержать поток своих мыслей.

— Хотя… не стоит больше говорить о нем. Мне совсем нечем гордиться… Так вот, о комнате Виолетты… Я тогда сказала себе, что неплохо бы иногда проветривать ее, потому что аромат цветов был таким тяжелым, что у меня закружилась голова. А ведь она проводила там целые часы, когда сочиняла стихи или писала в своем дневнике.

— Дневник? — переспросил явно заинтригованный Питер.

— Да, конечно, — улыбнулась старушка. — А что тут удивительного: ведь она вообще любила писать.

— И вы видели этот дневник?

— Видела, но не читала… это же личное… Надо же, я только теперь подумала… При расследовании о нем и речи не было! Либо полицейским он не попался на глаза, либо они посчитали его неинтересным. Жаль, потому что в таких интимных излияниях часто содержится ценная информация.

— Как он выглядел, этот дневник? — быстро спросил Питер. — Какая у него была обложка, вы помните?

— Естественно. Я несколько раз видела его. Бедняжка Виолетта не была зазнайкой, ей, должно быть, очень хотелось, чтобы я что-нибудь прочитала, но я никогда не решалась… Знаю, что она иногда перекладывала страницы засушенными цветками.

— А обложка фиолетовая с зеленым орнаментом?

— Верно, я это хорошо помню. Сиреневая с тонкими зелеными завитками по краям… Но что с вами? Похоже, вы чем-то удивлены…

Питер и Дебра смотрели друг на друга. Каждый подумал о привидении, которое, показавшись Дебре, открыло при ней похожую тетрадь.

11

— Да, был конец сорок пятого, и наши раны еще не зажили, — вздохнула миссис Миллер. — Все очень желали примирения обеих сторон, конечно, но Поль смотрел на вещи… на свой манер. Именно это время он выбрал, чтобы влюбиться в одну молоденькую немку из Баварии, на двадцать лет моложе его. Но этого ему показалось мало, и он переехал к ней в Германию. Какой же это был удар для всех нас!

— Понимаю вас, миссис Миллер, — посочувствовал Питер.

— Я, как вы себе представляете, была сражена: речь-то шла о его жене и троих детях, подумать только! Сперва я даже не осмеливалась показываться в деревне, так я была опозорена собственным сыном! Но люди вошли в мое положение и поддержали меня, особенно моя невестка. По правде говоря, мы все были поражены: Поль, мой мальчик Поль, такой послушный и любящий, как он мог сыграть с нами подобную штуку? Покинуть нас, свою мать, жену, троих детей ради какой-то… Гретхен?

— Вы будто бы потеряли его…

— Да, можно сказать и так. Но к горю примешивался стыд…

— Вернемся к тем трагическим несчастным случаям, миссис Миллер. Те загадочные смерти, должно быть, были настоящей драмой для родителей…

— Еще бы, это несравнимо с моей бедой!

— Не думаете ли вы, что могла быть какая-то связь между гибелью детей и смертью миссис Гарднер?

— Ах, да! — всполошилась старушка, опять снимая очки. — Наконец-то я вспомнила, что хотела вам сказать. Видите ли, вполне вероятно, что моя соседка записала что-то в дневник. Потому-то я и заговорила о нем, когда вы меня спросили.

Огонек заинтересованности загорелся в глазах Питера.

— Она делилась с вами своими соображениями по этому поводу?

— Более или менее… К сожалению, Виолетта ничего не уточняла. Она находила странной последовательность этих смертей и… — Старушка умолкла, напряженно сдвинула брови, затем продолжила: — Да, теперь вспоминаю. Однажды она ясно дала понять, что подозревает кого-то в злом умысле.

— Кого же именно?

— Она не сказала. Хотя…

— Да?

— Нет, я и вправду больше ничего не знаю. Она никого не называла. Мне просто показалось. Кроме того, у нее были только подозрения, основанные на сопоставлении некоторых фактов.

Питер с мрачным видом потер подбородок, сказав:

— Злой умысел? Стало быть, три хладнокровных убийства невинных детей.

Чувствовалось, что старушка явно не в своей тарелке.

— Да… И я думаю, что эти гнусности могли быть совершены только неким неуравновешенным существом. Не исключено, в те времена кто-нибудь мог и свихнуться, но все это настолько не вяжется с остальным… Мне никогда не удавалось составить себе точного представления об этих несчастных случаях.

— Постойте-ка! — осенило Питера. — Ведь это мотив убийства! Раз миссис Гарднер подозревала кого-то, и этот кто-то догадался об этом, то у него были все основания как можно скорее заставить ее замолчать! Так что муж не обязательно должен быть убийцей, как считают!

— Да… при условии, если он сам не был этим маньяком.

— Вы так полагаете?

— Нет, так считают другие. А я уж и не знаю, что думать об этих трагических происшествиях… Преступления или несчастные случаи? Все мои наблюдения мне кажутся противоречивыми. Зато я более уверена в тех, которые относятся к лету пятьдесят седьмого. Мне хорошо запомнилась эта дата — родился мой шестой внук Юрген… Я никогда не видела его, но он, похоже, очаровательный… Поль оставил первой жене троих ребят и, несомненно, для равновесия, сделал еще троих своей немочке. Вообще-то он всегда был безответственным. Злые языки в деревне судачат, что я во всем виновата, потому что слишком баловала сына.

Миссис Миллер повернулась к фотографии на комоде, на которой был изображен мужчина с располагающим лицом, со светлыми вьющимися волосами. Рядом стояла другая фотография в рамочке: молодой человек, очень похожий на первого, но с более волевым лицом и в мундире офицера английской армии.

— Вы, конечно, понимаете, — когда в девятнадцать лет я стала вдовой, да еще и матерью, то оказалась в очень трудном положении, к которому добавилось горе… Этот ребенок был моей единственной опорой, смыслом моей жизни… Он плакал вместе со мною перед фотографией своего покойного отца, моего супруга.

Питеру потребовалось немало такта, чтобы вернуть разговор в нужное русло.

— Итак, лето пятьдесят седьмого… — задумчиво повторила миссис Миллер. — Над деревней пронесся ураган, пострадали крыши многих домов… Кстати, не мешало бы сейчас целиком перекрыть мою… Молодой Томми, подручный кровельщика, пришел чинить крышу церкви. Он очень гордился ответственным поручением, которое, к сожалению, ему не удалось выполнить. Он даже не долез до края колокольни.

Длинная лестница, которую паренек приставил к стене, неожиданно потеряла опору внизу и заскользила, когда он взбирался по ней. Он упал с высоты нескольких метров, разбил голову и умер. Ножки лестницы были обмотаны большой веревкой. Помощник Томми видел, что она странно дергалась как раз перед падением, а сам он находился чуть дальше. Так как его не было в тот момент у основания лестницы, чтобы удерживать ее, все предположили, что он все это выдумал для оправдания.