Мартин Смит - Красная площадь Страница 15

— Я здесь еще не опыляла.

Бумага была еще теплая. Сверху обозначена дата и время передачи — минуту назад. Напечатанный по-русски текст гласил: «Где Красная площадь?».

Всякий, у кого есть карта, ответил бы на этот вопрос. Он прочел предыдущее послание. Время его передачи — шестьдесят одна минута назад. И снова: «Где Красная площадь?».

И карта не нужна. Спроси любого, в любом уголке мира — на Ниле, в Андах или, скажем, в парке Горького.

Было всего пять посланий с интервалом в один час, с одним и тем же настойчивым требованием: «Где Красная площадь?». В первом из них также говорилось: «Если вам известно, где Красная площадь, я могу предложить контакты с международной организацией за десять процентов от суммы вознаграждения нашедшему».

Вознаграждение нашедшему Красную площадь выглядело как легкий заработок. Машина автоматически напечатала сверху длинный номер телефона, с которого передавалось послание. Аркадий позвонил на междугородную. Там еще сообщили, что кодовый номер страны принадлежит Германии, а код города — Мюнхену.

— У вас нет такой штуки? — спросил он Полину.

— Я знаю парня, у которого есть.

Уже кое-что. Аркадий написал на бланке Руди: «Желательны подробности». Полина вставила лист, сняла трубку и набрала номер. После короткого звонка замигала кнопка «передавайте», и, когда она нажала ее, листок начал вращаться.

Полина сказала:

— Если пытаются связаться с Руди, значит, не знают, что его нет в живых.

— Именно так.

— Поэтому вы либо получите бесполезную информацию, либо окажетесь в неловком положении. Мне некогда.

Целый час они напрасно ждали ответа. В конце концов Аркадий спустился в гараж, где Минин черенком лопаты простукивал пол. Лампочка была заменена на более яркую, шины перенесены к стене и сложены по размерам, на ремни и канистры были навешены бирки с номерами. Минин не вынес жары: снял пальто и пиджак. Шляпа оставалась на голове, закрывая тенью пол-лица. «Вот уж не от мира сего», — подумал Аркадий. Увидев начальство, Минин угрюмо вытянулся в струнку.

По мнению Аркадия, вся проблема заключалась в том, что этот тип был каким-то затюканным. Не то чтобы Бог обидел его чем-то, а просто он вел себя, как ребенок, который чувствует, что его презирают. Аркадий мог бы, конечно, исключить Минина из группы: следователь не обязан принимать любого, кого к нему направляют. Но он не хотел, чтобы мнение Минина о самом себе подтвердилось.

— Следователь Ренко, когда чеченцы так распоясались, я считаю, что от меня больше пользы на улице, чем в этом гараже.

— Мы еще не знаем, в чеченцах ли дело, а здесь мне нужен надежный человек. Бывает, некоторые уносят под полой шины.

Минин, видимо, не реагировал на шутки. Он сказал:

— Мне подняться и присмотреть за Полиной?

— Нет, — Аркадий попробовал проявить простой человеческий интерес. — У вас появилось что-то новое, Минин? Ну-ка, расскажите.

— Не знаю, о чем вы.

— А вот, — на потемневшей от пота рубашке Минина алел эмалевый флажок. Аркадий его бы и не заметил, если бы Минин не снял пиджак. — Членский значок?

— Одной патриотической организации, — ответил Минин.

— Довольно элегантный.

— Мы выступаем в защиту России, за отмену так называемых законов, которые лишают народ его богатств и передают их ничтожной кучке хищников и менял, выступаем за очищение общества; мы противники хаоса и анархии. А вам что, не нравится? — это был скорее вызов, чем вопрос.

— Нет, что вы! Вам он очень идет.

Аркадий направился к Боре Губенко. На город опустилась тишина летнего вечера. Опустели улицы, таксисты сгрудились у гостиниц, отказываясь везти кого-либо, кроме туристов. Один магазин осадили покупатели, все же остальные были настолько пусты, что выглядели совершенно заброшенными. Москву, казалось, растащили по частям — ни продуктов, ни предметов первой необходимости, ни бензина. Аркадий и себя ощущал этакой «раскулаченной» автомашиной — то ли не хватало ребра, то ли легкого, то ли части сердца. Как ни странно, но утешало то, что кто-то в Германии спрашивал по-английски советского спекулянта о Красной площади. Это служило подтверждением того, что Красная площадь еще жива.

Боря Губенко взял мяч из корзинки, поставил его на свою первую метку и попросил Аркадия отойти в сторону, затем собрался, замахнулся клюшкой так, что она оказалась за спиной, и, разогнувшись, ударил по мячу.

— Хотите попробовать? — спросил он.

— Нет, спасибо. Я просто посмотрю, — ответил Аркадий.

С десяток японцев ставили мячи на квадратах из синтетической травы и, замахиваясь клюшками, посылали их через всю длину заводского цеха. Беспорядочный стук летевших белыми точками мячей походил на огонь из стрелкового оружия, что вполне соответствовало месту: завод выпускал когда-то патроны. Во времена «белого террора», Отечественной войны и Варшавского пакта рабочие изготавливали миллионы патронов. Чтобы на месте цеха построить площадку для гольфа, пришлось пустить на слом сборочные линии и выкрасить полы в пастельные тона. Пару неподъемных металлических прессов замаскировали декоративными деревьями — штрих, оцененный японцами, которые и в помещении были в шапочках для гольфа. Кроме Бори, единственными русскими на площадке были бравшие урок мать с дочкой в одинаковых коротких юбочках.

Шары стучали о заднюю стену, обитую зеленым брезентом.

— Признаюсь, — сказал Боря, — я несколько переоценил свои возможности, — он встал, рисуясь, перед Аркадием. — А как по-вашему? Нужен ли первый русский чемпион среди любителей?

— Несомненно.

Крупную Борину фигуру обтягивал шикарный голубой свитер; непокорные волосы золотыми волнами ниспадали по обеим сторонам его внимательного худощавого лица с чистыми голубыми глазами.

— Давайте посмотрим с другой стороны, — Боря взял еще мяч. — Я десять лет играл в футбольной команде Центрального спортивного клуба армии. Вы знаете, как жил: куча денег, квартира, машина. Но все это пока играешь. А получишь травму, начнешь ошибаться — и ты на улице. С самого верха сразу попадаешь на дно. Правда, все тебя еще угощают, но не больше. Такова плата за десять лет труда и разбитые коленки. Та же история со старыми боксерами, борцами, хоккеистами. Неудивительно, что они идут в мафию. Или, хуже того, начинают играть не по правилам. Как хотите, а мне еще повезло.

Более чем повезло. Похоже, из Бори получился преуспевающий делец нового типа. В теперешней Москве никто не пользовался такой необыкновенной известностью и не обладал таким состоянием, как Боря Губенко.

За игровой площадкой рядом с баром, украшенным рекламными объявлениями, пепельницами и светильниками цветов «Мальборо», гудели игральные автоматы. Боря поставил свой мяч. Теперь бывший спортсмен выглядел здоровее, чем в лучшие годы своей спортивной карьеры. К тому же он стал холеным, как ухоженный лев. Боря послал мяч и замер, наблюдая, как тот исчезает вдали.

— Расскажите про свой клуб, — попросил Аркадий.

— Только для членов, за твердую валюту. Чем ограниченнее состав, тем больше иностранцев. Открою секрет, — сказал Боря.

— Еще один секрет?

— Место. Шведы всадили миллионы в площадку с восемнадцатью пунктами далеко за городом. Там будут помещения для совещаний, центр связи, полная безопасность — так что бизнесменам и туристам можно и не приезжать в Москву. Но, по-моему, это глупо. Если бы я решил вложить деньги, то я бы непременно посмотрел, во что я их вкладываю. Во всяком случае, шведы где-то у черта на куличках. А мы находимся в центре, прямо на берегу реки, почти напротив Кремля. И всего-то потребовалось немного краски, синтетическое покрытие, клюшки и мячи. О нас пишут в путеводителях и заграничных журналах. И все это придумал Руди, — он оглядел Аркадия с головы до ног. — Каким спортом занимались?

— В школе играл в футбол.

— В качестве кого?

— Чаще всего был вратарем, — Аркадию не к чему было хвастаться перед Борей спортивными заслугами.

— Вроде меня. Самое лучшее место. Следишь за игрой, видишь атаку, учишься предвидеть. Вся игра сводится к паре ударов по мячу. Но если вступаешь в игру, то забудь обо всем, так? Будешь думать о себе — обязательно получишь травму. Понятие «играть» означало для меня «посмотреть мир». Я не понимал, что такое еда, пока не побывал в Италии. Я и сейчас иногда сужу международные встречи, просто ради того, чтобы хорошо поесть.

«Что касается Бори, то „посмотреть мир“ — это сказано слишком слабо», — подумал Аркадий. Губенко вырос в Долгопрудном, в «хрущевке». В русском языке имя Хрущев созвучно слову «трущобы». Боря, выросший на щах и не мечтавший о большем, вдруг — на тебе! — рассуждает об итальянских ресторанах.

Аркадий спросил:

— Что, по-вашему, случилось с Руди?

— Я думаю, что гибель Руди — национальное бедствие. Он был единственным настоящим экономистом на всю страну.