Калеб Карр - Алиенист Страница 16

– Возможно, – ответил Крайцлер, сопроводив свои слова легким кивком, и снова принялся мерить шагами комнату. – Но водонапорная башня была опечатана как раз из тех соображений, чтобы не допустить внутрь грызунов и прочих падальщиков.

– Да, действительно… – протянул Теодор, судя по всему, окончательно запутавшись. – Кто-нибудь писал об этом?

– Писали, – сказал Крайцлер. – Я полагаю, это дело нашло отражение на страницах «Уорлд».

– Но, – возразил я, – не построено еще такое здание, а тем паче водонапорная башня, куда бы не было доступа животным. Крысам, например.

– Верно, Джон, – кивнул мне Крайцлер, остановившись. – И учитывая полное отсутствие любых улик, я был вынужден тогда согласиться с этой версией. Вот только почему крысы, пускай даже и нью-йоркские, обнаружив пару тел, решили так аккуратно закусить глазами и не тронуть прочего, осталось для меня загадкой, на которую я старался не обращать внимания и которая до поры оставалась неразрешенной. До минувшей ночи. – Сказав это, он продолжил свой променад по кабинету. – Увидев состояние тела Санторелли, я сразу же приступил к обследованию глазных орбит. Работать при свете факела, разумеется, не слишком удобно, но, тем не менее, я обнаружил то, что искал. На скуловой кости – также, как и на надглазничном гребне – серию прямых надрезов, а на крыле клиновидной кости, практически на дне полости – несколько небольших вмятин. Все это недвусмысленно указывает на использование режущей кромки и острия ножа, предположительно охотничьего. И я предполагаю, что если бы мы эксгумировали тела двух жертв 1893 года – а я собираюсь потребовать проведения такой экспертизы, – то и у них обнаружились бы подобные следы. Иными словами, джентльмены, глаза были извлечены рукой человека.

Ужас мой усиливался. Совершенно не отдавая себе отчет, я пробормотал вместо аргумента:

– Но как же то, что говорил сержант Коннор?…

– Мур, – произнес Крайцлер тоном, пресекающим любые возражения. – Если мы действительно собираемся продолжать эту беседу, я полагаю, нам следует забыть о мнении таких людей, как сержант Коннор.

Рузвельт нерешительно поерзал в кресле. По его лицу я понял, что он только что израсходовал последнюю возможность оставить Ласло в неведении относительно действительного положения вещей.

– Боюсь, я должен вам это сказать, доктор, – начал он, вцепившись руками в подлокотники, – но за последние три месяца у нас произошли еще два убийства, которые, как мне кажется, укладываются в… тот шаблон, о котором вы говорите.

От такого заявления Ласло остолбенел.

– Что? – спросил он быстро, но в то же время очень тихо. – Где, где были найдены тела?

– Точно сказать не могу, – ответил Теодор.

– И это были проститутки?

– Полагаю, что да.

– Вы полагаете? Отчеты, Рузвельт, мне необходимо увидеть отчеты! Да неужели никто в вашем ведомстве даже не соизволил подумать о явной связи всех этих дел? И вы, Рузвельт?

За отчетами немедленно послали. Когда их принесли, нам открылись новые факты – еще два трупа мальчиков, несомненно, торговавших своими телами, также были обнаружены, по мнению коронера, вскоре после смерти. Как и сказал мне накануне Рузвельт, в тех случаях крови было меньше, хотя похоже, что разница в количестве ранений и некоторые мелкие отличия никак не влияли на явное сходство этих дел. Первый мальчик, двенадцатилетний африканский иммигрант, которого все называли не иначе, как «Милли», был прикован цепями к корме парома на остров Эллис. Второго, десятилетнего Аарона Мортона, нашли на Бруклинском мосту – его просто подвесили за ноги. Согласно отчетам, оба мальчика были частично обнажены, глотки у обоих перерезаны, наблюдались и другие увечья, но самое главное – у обеих жертв отсутствовали глаза. Читая отчеты, Ласло несколько раз пробормотал последнее обстоятельство, явно пребывая в глубоких раздумьях.

– Я полагаю, что понял, о чем вы говорите, Крайцлер, – громко сказал Теодор. Он терпеть не мог во время дискуссии оставаться в стороне, даже в тех случаях, когда тема была ему не близка. – Первое убийство было совершено три года назад. А теперь кто-то начитался старых газетных статей и решил заняться имитацией. – Теодор был явно доволен собственной оригинальной экстраполяцией. – Верно, доктор? И ведь такое не в первый раз происходит с подачи наших любезных газет.

Крайцлер тем не менее лишь постукивал указательным пальцем по сжатым губам, и вид у него был такой, будто он только сейчас осознал, что дело это намного запутаннее, чем ему представлялось раньше.

Я в свою очередь осмелился сделать иной вывод.

– А что там насчет останков? – спросил я. – Все эти… недостающие органы, отрезанная плоть… э-э… ну все это? Такого ведь не было в предыдущих делах.

– Не было, – медленно ответил Крайцлер. – Но мне кажется, есть объяснение этим отличиям, хотя сейчас нас это не должно волновать. Глаза – вот ключ, связь и способ… Я готов поставить что угодно на… – Тут он снова замолчал.

– Ну хорошо, – сказал я, опуская руки. – Значит, кто-то три года назад убил двух детей, а сейчас мы столкнулись с сумасшедшим подражателем, который вдобавок уродует тела. И что нам теперь предстоит со всем этим делать?

– В том, что вы сейчас сказали, Джон, – ровным тоном ответил Крайцлер, – нет ни грана точности. К тому же я не уверен, что это дело рук сумасшедшего. И я склонен полагать, что сам он не в восторге от того, чем ему приходится заниматься, – в том смысле, как вообще можно понимать подобное утверждение. Но самое главное – и здесь я боюсь разочаровать вас, Рузвельт, – я уверен как в себе самом, что это не имитатор, а один и тот же человек.

Мы ждали, что он сделает такой вывод, и боялись его – и я, и Рузвельт. Я достаточно отработал полицейским репортером после моего бесцеремонного отстранения от вашингтонских дел из-за поддержки Рузвельта в его борьбе с кумовством в государственном аппарате. Я даже освещал дела о громких убийствах за границей. Так что я прекрасно знал, что преступники, подобные тому, которого описывал Крайцлер, существуют, но никому из нас не было приятно удостовериться в том, что мы столкнулись как раз с таким экземпляром. А Рузвельт хоть и был прирожденным бойцом, мало что понимал в тонких деталях преступного поведения, и ему проглотить подобное было тяжелее всего.

– Но… три года! – ошеломленно воскликнул он. – Честное слово, Крайцлер, даже если такой человек и существует, он ведь не мог водить за нос правосудие столько лет!

– Нехитрая задача – водить за нос того, кто тебя не преследует, – ответил Крайцлер. – А если полиция и проявляла какой-то интерес к этому делу, шансов у нее не было. Ибо они даже не потрудились выяснить мотивы преступления.

– А вы? – На этот раз слова Рузвельта прозвучали чуть ли не умоляюще.

– Потрудился – правда, пока далеко не продвинулся. У меня есть несколько зацепок – но нам необходимо докопаться до остального. Только если мы сможем с полной уверенностью сказать, что именно толкает его на убийства, мы решим эту головоломку.

– Но что может заставить человека совершать такое? – спросил Рузвельт, и в голосе его чувствовалось подлинное смятение. – В конце концов, у Санторелли даже не было при себе денег. Мы опросили его родственников, но они той ночью все были дома. Если только это не результат его ссоры с кем-то, кто…

– Я сильно сомневаюсь, что здесь замешаны какие-то личные дрязги, – ответил Ласло. – Очень может статься, что мальчик до той ночи никогда не встречался со своим убийцей.

– То есть вы утверждаете, что кто бы ни убил ребенка, он не был с ним даже знаком?

– Возможно. Для него не было важно, кого он убивает. Ему было важно, что олицетворяет собой его жертва.

– И? – спросил я.

– И это нам предстоит определить.

Рузвельт продолжил свой осторожный допрос:

– У вас есть какие-то улики, подтверждающие эту версию?

– Нет, если вы имеете в виду именно улики. Я основываюсь исключительно на опыте, полученном из многолетнего общения с подобными пациентами. И на дарованной мне интуиции.

– Но… – Как только настала очередь Рузвельта мерить шагами кабинет, Крайцлер расслабился, будто основная и самая трудная часть его работы выполнена. Теодор же настойчиво продолжал стучать себя кулаком в открытую ладонь. – Послушайте, Крайцлер, это правда, я, как и все мы здесь, вырос в достаточно приличном месте. Но с тех пор как я получил это назначение, мне пришлось весьма близко познакомиться с преступным миром, и перевидал я всякого. Я знаю, что порок и бесчеловечное отношение к себе подобным в Нью-Йорке намного превосходят положение дел в любом месте земного шара. Но даже здесь я не могу понять, что могло толкнуть человека на совершение такого неописуемого ужаса.