Линдси Фэй - Прах и тень Страница 16

— Мистер Холмс, я к вам по делу, не терпящему отлагательства. Однако внизу я встретил серьезное препятствие в лице вашей чрезвычайно грубой и сильной домовладелицы. Будь я проклят! Она уже здесь. Мадам, я уже объяснял вам: мне глубоко безразлично, занят он или нет.

— Все в порядке, миссис Хадсон, — сказал Холмс. — Мистер Вандервент недостаточно знаком с правилами вежливости. Вы уж его извините.

Миссис Хадсон вытерла руки о принесенное с собой кухонное полотенце, взглянула на гостя как на ядовитое насекомое, и вернулась на кухню к своей стряпне.

— Мистер Вандервент, всякий раз, посещая меня, вы нарушаете хрупкое равновесие этого дома. Вы, конечно, знакомы с доктором Уотсоном. Позвольте представить вам нашего нового компаньона, мисс Мэри Энн Монк. А теперь взглянем на принесенное вами, что бы это ни было.

Сгрудившись вокруг стола, мы принялись разглядывать странное послание.

Я зачитал вслух написанное ярко-красными чернилами:

Дорогой Босс!

Прошел слух, что полиция меня арестовала, однако этого пока не случилось. Я смеялся, слушая, как копы с умным видом разглагольствуют, что они, мол, на верном пути. Шутка насчет Кожаного Фартука произвела на меня сильное впечатление. У меня зуб на шлюх, и я буду потрошить их, пока меня не схватят. Последнее дельце я провернул великолепно: дама и пискнуть не успела. Что ж, попробуйте меня поймать. Я люблю свою работу и хочу к ней вернуться. Вскоре вы услышите о моих маленьких смешных проделках. В последний раз, закончив работу, я припас в бутылочке из-под имбирного пива немного подходящей красной субстанции, но она загустела и оказалась непригодной. Что ж, я надеюсь, сойдут и красные чернила, ха-ха. Когда сделаю работу в следующий раз, отрежу у дамочки уши и пришлю в полицию. Хочу, чтобы вы повеселились. Не возражаете? Попридержите это письмецо, пока вновь не услышите обо мне, и тогда предайте огласке. Мой нож такой хороший и острый, что я пущу его в ход прямо сейчас, если будет шанс. Желаю удачи.

Искренне ваш,

Мне нравится имя, которым меня называют.

Послал это письмо, только когда смыл с рук все красные чернила, пропади они пропадом.

Говорят, теперь я вроде доктора, ха-ха.

— Трудно отнести это к обычной корреспонденции, получаемой нами, — заметил Роулэнд, без лишних церемоний опускаясь в кресло. — Впрочем, если бы он призвал к отмене закона о торговле зерном и поменьше писал об отрезанных женских ушах, я бы не стал вас беспокоить.

Холмс осторожно взял доставленный гостем предмет за края и положил на стол для дотошного осмотра через лупу.

— Был ли конверт?

— Хорошо, что напомнили. Вот он.

— На почтовом штемпеле дата — двадцать седьмое сентября тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, квитанция помечена тем же числом. Письмо отправлено из восточной части Лондона. Адрес написан неровными буквами, строка сползает вниз.

— Меня беспокоит даже не вызывающий стиль самого послания, — продолжал мистер Вандервент, — а то, что взбесившийся ублюдок — извините за грубость, мисс Монк, — просит нас попридержать письмо, пока он не закончит новую работу. Чуть ли не в первый раз за всю жизнь я оказался в тупике: не знаю, что делать дальше.

— Вы удивляете меня, мистер Вандервент.

— В самом деле, ситуация очень тревожная. Но насколько я понимаю, странные записки и таинственные заговоры по вашей части, мистер Холмс. Не сомневаюсь, что вам уже удалось напасть на его след.

— Настало время принять от вас дело в свои руки, — заявил детектив. — Пока я не в силах постичь его игру.

— Она вполне ясна. Злодей сам определяет ее суть в четвертом предложении письма: у него зуб на шлюх.

— Нет-нет. Обратите внимание на саму записку. Главную странность вы уже обнаружили: зачем человеку, если он не убийца, просить не обнародовать письмо до следующего злодеяния? Заурядный шутник или человек, желающий просто попугать публику, предпочел бы, чтобы его послание опубликовали незамедлительно.

— Есть ли какие-нибудь зацепки, позволяющие выследить автора? — спросил я.

Холмс пожал плечами:

— Этот человек получил образование, пусть и скромное. Неровность строки, спускающейся вниз, свидетельствует о его непредсказуемости и мизантропии. Буква «t» говорит о решительности, «r» — об уме. Устрашает четкость написания заглавных букв. Конверт ничего не добавляет к его содержимому, водяной знак отчетливый, но это отнюдь не ключ к поимке преступника.

— Оставим водяной знак в покое. Займемся реальной проблемой, мистер Холмс, — сказал, растягивая слова, Вандервент. — Что мне с этим прикажете делать? Отнести письмо сюда — мой гражданский долг, но, боюсь, люди придут в полное замешательство, прочитав его во время завтрака.

— Нельзя ли подержать у себя письмо для дальнейшего изучения?

— Значит, советуете не публиковать его прямо сейчас? Вы довели эту мысль до меня окольным путем… Ладно, мистер Холмс, я оставлю его вам и возьму обратно послезавтра, чтобы передать в Скотланд-Ярд. Надеюсь, вы извлечете из него пользу и оно станет хорошей растопкой для костра ваших изысканий.

Роулэнд с огромным усилием встал с кресла и спустился по лестнице.

Холмс задумчиво осушил стакан.

— Мисс Монк, не затруднит ли вас встретиться с этим Данлеви еще раз?

— Мы договорились увидеться в субботу вечером, ровно в девять, в пивной «Квинз Хед», — ответила девушка как ни в чем не бывало.

— Браво! Мисс Монк, ваша помощь неоценима. Мы с доктором Уотсоном будем поблизости на случай, если вам потребуется наше содействие. Я же изучу это письмо вдоль и поперек, так что и тени тайны не останется. Автор, возможно, и не тот, кого мы ищем, но этот Джек Потрошитель, кто бы он ни был, — отличный предмет для исследования.

Глава 7

Рандеву в Уайтчепеле

Бо́льшую часть следующего дня Холмс отсутствовал, а когда вернулся, сказал, что завтра вечером мы встречаемся с мисс Монк в Ист-Энде. По поводу таинственного письма мой друг не обмолвился ни словом, а когда я сам завел разговор об этом, он тут же сменил тему. Сыщик пустился в рассуждения об архитектуре как отражении национальных идеалов, упорно отказываясь уйти в сторону от этого весьма интригующего, но неуместного сейчас предмета.

Назавтра сильный ветер нагнал дождевые тучи, потоки воды обрушились на оконные стекла, холодный воздух проникал сквозь дверные щели. Холмс явился к ужину в приподнятом настроении, и мы славно посидели за бутылкой бордо, прежде чем отправиться в путешествие на восток Лондона.

— Вернул мистеру Вандервенту его собственность, — известил меня Шерлок, наливая вино, — и даже не услышал от него благодарности за свои труды. Этот бедолага — настоящий мизантроп, но он вполне приличный человек, а иногда, как вы имели возможность убедиться, оказывает неоценимые услуги.

— Какие у нас планы на сегодняшний вечер?

— Мы будем держаться на разумной дистанции от мисс Монк и выясним, удалось ли отыскать своего приятеля Джонни Блэкстоуна тому таинственному солдату, знакомцу Мэри Энн. Хочется взглянуть на этого парня. Он крайне меня заинтересовал.

— В каком смысле?

— Ясно, что Данлеви не так прост, как кажется.

— Разве? — удивился я. — Мы ведь даже его не видели.

— Но мисс Монк с ним общалась, и, если рассказанное ею соответствует действительности, этот Данлеви — весьма скользкий тип. Представьте себе: зверски убита женщина. Вы находились рядом и знаете, кто это сделал, — по крайней мере, так думаете. При этом не говорите никому ни слова — ни полиции, ни армейскому начальству.

— Если верить Данлеви, они близкие друзья.

— Еще более загадочное обстоятельство: вместо того, чтобы попросить увольнение для поисков своего падшего собрата или даже поместить в газете объявление о пропавшем, он уезжает из города. И только после возвращения у Данлеви вдруг появляется жгучее желание разыскать друга. Нельзя проявлять одновременно и горячую преданность, и крайнее равнодушие. Послушайте, Уотсон, у нас мало времени. Уже почти семь. Допьем это прекрасное вино и наденем вечерние наряды.

— Для поездки в Уайтчепел?

— Так мы сможем спрятать ваш револьвер и мой сигнальный фонарь, не слишком привлекая любопытные взгляды. Уверяю вас: вечерняя одежда — самый лучший способ избежать ненужного внимания. Нам лучше выглядеть франтами с сомнительными моральными принципами, чем джентльменами, преследующими некие таинственные цели. Кроме того, Уотсон, — прибавил мой друг, хитро улыбаясь, — вы ведь светский человек и не имеете права зарывать свои таланты в землю — нет на свете трагедии страшнее этой.