Лев Пучков - Дикая степь Страница 16

Ах какая интересная да занимательная картинка получается! И кому же этот караван предназначался? Вот ведь незадача — нет у Андрея Ивановича ответа на такой вроде бы совсем простой вопрос! Ко всем тайнам империи такого масштаба имеет ключи Великий инквизитор — по чину положено. А вот к этой, поди ж ты, — нету…

— Благодарствую, батюшка. — Выпив водку, Никифорчинно занюхал засаленным рукавом, осторожно поставил кружку на стол и отвесил низкий поклон. — Вовек твоей ласки не забуду…

— Печать… — вдруг смутно озаботился Андрей Иванович. — Печать не вскрыта ли была на пакете с доносом сим?

— Господь с тобой, батюшка! — испуганно всплеснул руками Никифор. — Коли бы так — тут же доложил бы, как Уставом заведено… Целехонька печать была — и курьерский яшшик тож опечатан как следает.

— Ну, добро, — порадовался Андрей Иванович. — Добро, коли так. Цалуй за ласку!

— Благодарствую, батюшка, — истово промычал Никифор, низко склоняясь над столом и раболепно хватая протянутую для поцелую сухонькую длань. — Вовек…

“Стук!!!” Цепко ухватив дьяка за руки, Андрей Иванович потянул его на себя, резким рывком продолжая движение несчастного, и на завершающей фазе с маху прислонил виском к остро выступающей над столом мраморной чернильнице. Брызнуло чернилами на бумаги, слабо ойкнув, дьяк всем телом завалился на стол, по его жирной спине пробежала мелкая дрожь.

— Да ты, никак, пьян, собака!!! — неожиданно громко взвизгнул Андрей Иванович, с трудом спихивая дородное тело на пол и пряча стоявшую на столе кружку в карман душегрея. — Спотыкаться на докладе?! Да я тебя…

На начальственный взвизг тотчас влетели из сеней двое приказных стражей с мушкетами. Испуганно глянули на господина, растерянно мигая на свет. При виде распростертого на Полу тела приосанились, переглянулись понимающе — не повезло, однако, сегодня дьяку, угодил на самого!

— В подвал! — велел Андрей Иванович, коротко ткнув перстом на дверь. — Двадцать плетей за нерадение!

— А он… помре! — втянув голову в плечи, доложил один из стражей, первым ухвативший Никифора за шкирку. — Не шевелится совсем…

— И впрямь — преставился, — подтвердил второй страж, поелозив пальцами под бородой дьяка и закатав ему веко. — Вот неловко упал-то, господи прости…

— Аи-аи! — нешуточно опечалился Андрей Иванович. — Скот был, слов нет, но такой работяшший дьяк… Аи, жалко! Ну — тащите прочь, что ли. Шлите курьера: цирюльника со слободы, пусть посмотрит да приберет как надобно. Да поживее, сучье племя, — мне работать надобно…

Глава 5

…Да, дорогие мои, вот так вероломно с нами поступили служители культа: укололи, утащили, упаковали, увезли…

Стоп… А почему — с нами? Сначала ведь хотели забрать одного Бо — меня никуда не приглашали, это я помню очень хорошо. Зачем же тогда взяли обоих? Меня должны были бросить там, на аллее, как только я нырнул в свою цветную трубу и перестал быть опасен — я-то господам монахам совсем не нужен! Что за прихоть? Ни для противовеса же, чтобы верблюду было удобнее!

— Бо? — вопросительно вякнул я, втягивая голову в плечи. — Ты тут или как?

— Ну, — ответил Бо. — Тут.

Правильно я определил точку сопения: мой боевой брат находился совсем рядом — по ту сторону верблюда. А погонщик верблюжий — он же ближний конвоир — проявляет преступно-халатное миролюбие. Попробовали бы у меня пленные вот так переговариваться в бытность мою верным псом Родины, я бы им устроил веселое времяпровождение!

— Как оно вообще, Бо? — слегка осмелев, поинтересовался я. — Ты живой?

— Ну, — буркнул Бо.

— А почему не спрашиваешь — как я? — продолжал я развивать успех. — Или ты меня уже вычеркнул из своей жизни?

— П…болишь — значит, в норме, — высказался Бо. — Был бы ранен, уже ныл бы вовсю.

— Чего бы это я ныл? — неприятно удивился я. — Разве я не могу, как положено по уставу, стойко переносить…

— А ты по жизни нытик, — бесцеремонно оборвал меня Бо. — Чуть что не по-твоему — сразу ныть!

— Злой ты, — обиделся я. — Толстый, противный, злой и… и попадосный. Это из-за тебя мы попали.

— Я в курсе, — согласился Бо, однако в подробности вдаваться не пожелал — обстановка как-то не располагала.

— Конвоиры у нас — чайники, — совсем обнаглел я. — А?

— У них по-русски понимает только старший, — проинформировал меня Бо. — А он впереди едет.

— А команды пресекать болтовню не получили, — подхватил я. — А сами не догадаются. Тормоза!

— Нет, — возразил Бо. — Они просто не такие, как мы. Они думают по-другому… Говори еще.

— Еще? Пожалуйста. Вот тут меня мучает один вопросишко. — Я не стал себя упрашивать дважды. — Скверный такой вопросец, в общем-то, и ненужный, может быть… С тобой, в принципе, все понятно. Нет, по какому поводу — непонятно. Но в целом ясно: хотели — утащили… А меня?

— Да, залепуха. — Бо всегда понимает меня с полуслова-с ним мне не нужно утруждать себя оформлением своих измышлений в удобоупотребимые формы. Достаточно обозначить направление вопроса. — Херня какая-то. Ащас спрошу…

И действительно: обратился к кому-то в пространство на своем языке. Как ни странно, один из конвоиров ответил на все его вопросы вполне миролюбивым тоном — и даже заткнуться не посоветовал. Чудные вы, ребятишки!

— Ну и что там? — с нетерпением поинтересовался я, дождавшись долгой паузы, вполне могущей означать окончание беседы.

— А все — п…дец тебе, — не стал успокаивать меня Бо. — Ты двоих монахов покалечил. Один — при смерти. Если сдохнет, тебя будут судить.

— Чего это мне — п…дец?! — страшно возмутился я. — Ну ни хрена себе! Напали, укололи, похитили… Да замучаются судить! Как только к ментам заявятся — они оттуда уже не выйдут…

— А кто тебе сказал, что они собираются к ментам? — поправил меня Бо. — У них свой суд. Если их человек умрет, они тебя подвергнут суровому испытанию. Правда, я не понял толком — какому именно.

— Прикалываешься? — не поверил я. — Что за испытание?

— Ни хрена я не прикалываюсь! — Бо даже тон повысил — огорчился моим тугодумством. — Ты сам подумай — какое испытание. Я в их обрядах ни хрена не смыслю — это ты у нас спец по всей этой херомути…

Воодушевленный сообщением боевого брата, я принялся лихорадочно ковыряться в кладовых своих познаний по части судебно-наказательных ритуалов тибетского толка и прикидывать на все лады, как мне оных ритуалов избежать.

Бо, несмотря на его кажущуюся монументальность и грубиянство великое, переживал — я чувствовал это по его мрачному сопению. Как же — затащил младшего брата в передрягу. У нас всегда было наоборот: по младости лет я частенько доставлял ему неприятности, а он выкручивался и меня выручал. А сейчас впервые в жизни получилось так, что я попался из-за него. Только вот не знаю, удастся ли выкрутиться…

Вот такая экзотика получилась. И даже через край. А когда через край — сами понимаете, это уже не радует. Этак и захлебнуться недолго.

— Я сам дурак — ты тут ни при чем, — успокоил я Бо. — Ты же меня не брал — я сам навязался. Вот и…

— А я дурак, что взял, — не согласился Бо. — Мог бы не брать. Но ты не ссы, я тебя не брошу. Если что — сдохнем вместе.

— Спасибо, братка! — возрадовался я. — Утешил, урод толстый…

Повисло тягостное молчание. Как всегда бывает в аналогичных ситуациях, в моем организме вовсю заработал синдром запоздалого раскаяния. Затревожился мой избалованный организм — не желал он после долгих лет благоденствия участвовать в каком-то неизвестном испытании с непредсказуемым финалом. Ему бы, организму, после всех этих перипетий в спортзале попотеть, в баньке прожариться, под искусными руками массажистки покряхтеть, за столом весело посидеть. А на десерт — с победным хрустом внедриться с разбегу в недолюбленную плоть степной красавицы. Вот это да, это нам по душе!

Да, по поводу запоздалого раскаяния. Попадая по младости лет в различные пакостные истории, я всегда горько сожалел, что не наделен каким-нибудь экстрасенсорным умением. Ну, хотя бы минимальным даром предвидения. Допустим, лезешь не туда, куда надо, а тебе — хрясть по башке! Не лезь — попадешь! И ты резво разворачиваешься и идешь себе мороженое кушать, благоразумно глядя со стороны на опасность, которой только что избежал.

Увы мне, увы: ничем таким особенным я не обладал. А потому частенько обзаводился разнообразными неприятностями, для благополучного избавления от которых приходилось вертеться подобно ужу на сковородке. Хотя, насколько мне помнится, непосредственно перед началом очередной такой передряги можно было и безо всякого дара с большой уверенностью предположить, что лучше не соваться — огребешь по самое “не могу”…

Нынешнее наше путешествие в Калмыкию с самого начала сулило обрасти определенными проблемами: это было очевидно даже при поверхностном рассмотрении некоторых деталей. И если брать по большому счету, теперешнее наше положение — не что Иное, как следствие моей фатальной настырности, замешенной на нездоровом любопытстве, более присущем юному повесе, нежели солидному мужчине тридцати пяти лет от роду, главе достаточно крупной фирмы.