Дин Кунц - Скорость Страница 16

Сиденье засыпала стеклянная крошка. Из коробки на консоли он достал бумажную салфетку и смахнул крошки на пол и на асфальт автомобильной стоянки.

Поискал записку, которую прилепили скотчем к рулевой колонке. Вероятно, убийца забрал ее с собой.

Ключ зажигания нашел под педалью тормоза. С пола у пассажирского сиденья поднял револьвер.

Ему оставили оружие для следующих этапов игры. Выродок его не боялся.

Жидкость, которой прыснули Билли в лицо (хлороформ или другой анестетик), продолжала оказывать положенное ей действие. Когда он наклонялся, у него кружилась голова.

Билли включил кондиционер, направил в лицо воздух, идущий из двух вентиляционных решеток.

Едва он избавился от головокружения, свет в кабине автоматически погас. Билли снова его включил.

Повернул зеркало заднего обзора так, чтобы посмотреть на свое лицо. Выглядел он как разрисованный дьявол: кожа красная, но зубы белые; краснота темная, белизна неестественно яркая.

Когда чуть повернул зеркало, увидел источник боли.

Не сразу поверил увиденному. Предпочел подумать, что головокружение, вызванное анестетиком, привело к галлюцинации.

Закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул. Постарался стереть из памяти увиденное в зеркале в надежде, что, открыв глаза, увидит совсем другое.

Ничего не изменилось. Ему в лоб, в дюйме от линии волос, вонзили в кожу три больших рыболовных крючка.

Острие и зубец каждого крючка торчали из кожи. Хвостовик — тоже. А изогнутая часть находилась во лбу.

По телу Билли пробежала дрожь, он отвернулся от зеркала.

Бывают дни сомнения, чаще это ночи, проводимые в одиночестве, когда даже у благочестивых возникает неуверенность в том, ждет ли их более великое царство, чем то, что есть на земле, и познают ли они милосердие… или они всего лишь животные, как и все остальные живые создания, и впереди нет ничего, кроме ветра и темноты.

Такой стала эта ночь для Билли. Он знавал и другие, подобные этой. Но всегда сомнение уходило. Он говорил себе, что уйдет и это, хотя на сей раз оно было слишком уж сильным и вроде бы никуда уходить не собиралось.

Выродок поначалу казался игроком, для которого убийство — спорт. Но рыболовные крючки во лбу не являлись одним из ходов в игре; и это не было игрой.

Для выродка эти убийства значили нечто большее, чем просто убийство, и нечто большее, чем партия в шахматы или покер. Убийство имело для него символическое значение, и убивал он с более серьезной целью, чем просто получить удовольствие, поразвлечься. Нет, цель у него была более загадочная, чем убийство само по себе, ради этой цели он стремился к совершенству.

Если действия убийцы не характеризовались термином «игра», тогда Билли следовало подобрать правильный термин. Не определившись с термином, он не смог бы сначала понять убийцу, а потом и найти.

Бумажной салфеткой он осторожно стер кровь с бровей, век, ресниц.

От одного только вида крючков у него прояснилось в голове. Туман анестетика более не окутывал мозги.

Ранами следовало заняться в первую очередь. Билли включил фары и выехал с автостоянки.

Какую бы цель ни преследовал выродок, что бы ни символизировали крючки, он, должно быть, рассчитывал, что Билли поедет к врачу. Врач пожелал бы узнать, откуда появились крючки, и любая версия осложнила бы положение Билли.

Сказав правду, он связал бы себя с убийствами Гизель Уинслоу и Лэнни Олсена. И стал бы главным подозреваемым.

Без трех записок он не мог доказать существование выродка.

Власти не признали бы крючки вещественным доказательством, скорее предположили бы, что имеют дело с членовредительством. Убийцы иногда наносили себе раны с тем, чтобы выдать себя за жертву и отвести подозрения.

Он знал, с каким цинизмом некоторые копы смотрели бы на его странные, но, в общем-то, поверхностные раны. Знал это очень даже хорошо.

Более того, Билли был заядлым рыбаком. Ловил и форель, и окуня. Крючки такого размера использовались для ловли окуня на живую приманку. Дома у него лежали точно такие же.

Он не решился поехать к врачу. Не оставалось ничего другого, как самому извлечь крючки из лба.

В половине четвертого утра местные дороги принадлежали ему. Ночь выдалась тихая, внедорожник сам создавал ветер, порывы которого иногда врывались в разбитое окно. В свете галогеновых фар виноградники на равнинных участках, виноградники на пологих склонах, заросшие лесом вершины оставались знакомыми для глаза, но с каждой милей становились все более чужими для сердца, словно находился он в незнакомой ему стране.

Часть вторая ТЫ ГОТОВ К СВОЕЙ ВТОРОЙ РАНЕ?

Глава 17

В феврале, после удаления зуба, Билли получил от своего дантиста рецепт на «Викодин», болеутоляющее средство. Из десяти таблеток использовал только две.

В инструкции указывалось, что лекарство следует принимать во время еды. В этот день он так и не пообедал и по-прежнему не чувствовал голода.

Однако слишком многое зависело от эффективности действия препарата. Из холодильника он достал остатки лазаньи собственного приготовления.

Хотя кровь в ранках свернулась и кровотечение прекратилось, боль оставалась нестерпимой и мешала связно мыслить. Он даже не стал ждать минуту-другую, необходимые для того, чтобы разогреть еду в микроволновке. Поставил холодную лазанью на стол. В инструкции указывалось, что препарат не следует сочетать с напитками, содержащими алкоголь. На это предупреждение Билли решил наплевать. В ближайшие часы он не собирался вести автомобиль или управлять тяжелой техникой.

Он проглотил таблетку, поел лазанью, запил и первое, и второе пивом «Элефант» голландского производства, с более высоким, по заверениям производителя, содержанием алкоголя, чем другие сорта пива.

За едой он думал о мертвой учительнице, о Лэнни, сидящем в кресле в собственной спальне, о том, что теперь предпримет убийца.

Такие мысли не повышали аппетит, не улучшали пищеварение. Учительнице и Лэнни он уже ничем не мог помочь, как не мог предугадать и следующий ход выродка.

Поэтому он переключился на Барбару Мандель, главным образом на ту Барбару, какой она была раньше, а не теперь, в «Шепчущихся соснах». Понятное дело, эти воспоминания плавно перетекли в настоящее, и он начал волноваться о том, что с ней будет в случае его смерти.

Вспомнил о маленьком квадратном конверте, оставленном ее лечащим врачом. Вытащил из кармана, вскрыл.

На квадрате плотной бумаги кремового цвета с шапкой «ДОКТОР ДЖОРДАН ФЕРРЬЕР» прочитал несколько строк, написанных твердым, аккуратным почерком: «Дорогой Билли! Когда вы начинаете посещать Барбару вне моих рабочих часов, я знаю, что прошло полгода, и нам вновь нужно встретиться, чтобы обсудить состояние Барбары. Пожалуйста, позвоните моему секретарю и договоритесь о времени».

Капельки конденсата покрывали вторую бутылку «Элефанта». Письмо доктора Феррьера он использовал как подставку, чтобы уберечь стол.

— Почему бы вам не позвонить в мой офис и не договориться о времени? — спросил он бутылку.

Он съел только половину лазаньи и, хотя аппетит по-прежнему не прорезался, доел все, отправляя куски лазаньи в рот и энергично ее пережевывая, словно процесс потребления пищи мог утолить злость с той же легкостью, что и голод.

Тем временем боль во лбу заметно уменьшилась.

Он пошел в гараж, где хранились рыболовные снасти. Из «Набора рыболова» взял заостренные щипцы для перекусывания проволоки.

Вернувшись в дом, запер дверь черного хода и поднялся в ванную, где всмотрелся в свое отражение в зеркале. Кровяная маска засохла. И выглядел он будто абориген ада.

Выродок все три рыболовных крючка цеплял за кожу очень аккуратно. Вероятно, старался, чтобы повреждения были минимальными.

Для подозрительной полиции такая аккуратность послужила бы подтверждением версии о членовредительстве.

С одного конца рыболовный крючок заканчивался острием и зубцом, с другого — ушком для крепления лески. Вытащить крючок, не нанеся коже большую травму, не представлялось возможным.

Щипцами Билли срезал у одного крючка ушко. Зажав острие и зубец между большим и указательным пальцем, осторожно вытащил крючок из раны.

Проделав ту же операцию с двумя оставшимися крючками, принял горячий душ.

После душа, как мог, продезинфицировал ранки спиртом для растирания и перекисью водорода. После чего намазал ранки «Неоспорином», закрыл марлевой салфеткой и закрепил ее липкой лентой.

В 4:27, согласно часам на прикроватном столике, Билли лег спать. На двуспальную кровать, с двумя подушками. На одну положил голову, под другую — револьвер.

 «Пусть суд не будет слишком строгим…»

И когда веки его закрылись под собственным весом, мысленным взором он увидел Барбару, бледные губы которой шептали: «Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»