Татьяна Устинова - Мой личный враг Страница 17

Поборов искушение отключить телефон, Филипп Бовэ с силой потер затылок.

Это была его пожизненная каторга, наказание за грехи, и не было на свете ничего хуже этого наказания…

— Хорошо, давай поговорим, — согласился он.

Они разговаривали, наверное, минуты три. Потом Филипп долго пил кофе, грея о большую кружку озябшие руки. Он думал свои тяжелые, как жернова, думы и совсем забыл, что собирался позвонить Александре.

Андрей Победоносцев сидел за громадным, красного дерева столом в кабинете продюсера общественно-политического вещания первого канала, ожидая, когда Илья — так запросто он называл теперь этого великого человека — закончит разговор по телефону.

Кабинет был шикарный, только что евроотре-монтированный, и очень напоминал хозяина.

Вообще Андрей придерживался теории, что кабинеты гораздо больше похожи на своих хозяев, чем, например, автомобили или собаки. Про собак ему рассказывала бывшая жена. У нее была какая-то очередная слюнявая мечта: когда у них появятся дети, они купят им здорового доброго пса, и он будет катать их зимой на санках.

Вот, черт побери, запомнилась же ему эта глупость и до сих пор лезет в голову, хотя в его голове не может и не должно быть места ни для каких глупостей. Андрей даже опасливо глянул на великого человека, развалившегося в кресле по ту сторону громадного стола, как будто он мог подслушать крамольные Андреевы мысли. Но великий человек многозначительно кивал и иногда одобрительно похохатывал в трубку, не обращая внимания на Андрея.

Андрей поправил безупречную складку на брюках и переложил слева направо тяжелую кожаную папку, с которой никогда теперь не расставался.

Викин подарок.

Илья Цветков позвонил ему сегодня утром на мобильный и предложил встретиться после обеда. Позвонил сам, даже не через секретаршу. Это была неслыханная и невиданная милость, о которой Андрей еще месяц назад не смел и мечтать.

— Ну и что? — потягиваясь среди алых шелковых простыней, спросила Вика, когда, совершенно ошеломленный, он положил трубку и сказал ей, кто звонил. Поду-умаешь! Привыкай, дорогой. Теперь они будут с тобой считаться.

— Почему? — тупо спросил Андрей.

— Потому, что ты теперь со мной, — нараспев произнесла Вика и, перекатившись на необъятной кровати, игриво ущипнула его за живот. Ему было больно, но он стерпел. — Потому, что теперь они все будут делать то, что нужно тебе, понимаешь? Ты думаешь, этот Цветков, который в АПН три рубля зарплаты получал, не дорожит своим местом, где ему со всех сторон текут в карманы ручьи твердоконвертируемой валюты? А вывел его в люди мой папанька, облагодетельствовал, можно сказать. Так что привыкай, Андрей Николаич. Не всем так везет, как тебе…

Конечно, после этого ему пришлось долго и старательно заниматься с ней любовью, как бы в порыве чувств. Он уже научился виртуозно симулировать порывы, когда этого требовал неровный Викин темперамент. Сегодня утром ей хотелось, чтобы все было быстро и грубо, и как бы насильно, словно она монахиня, которую дикари-индейцы заманили в пампасы под тем предлогом, что они жаждут быть обращенными в христианство.

Но ради одного звонка от Ильи Цветкова Андрей согласился бы на все, что угодно, не только на такое в общем-то довольно приятное занятие, как удовлетворение чувственных Викиных фантазий.

Впрочем, фантазии были не так чтоб очень… Средненькие были фантазии, это Андрей уже давно понял. Потом, попозже, нужно будет дать ей понять, что он все же не электроаппарат для сексуальных развлечений, который он однажды увидел в московском секс-шопе.

При воспоминании об аппарате столичный и, конечно же, очень раскованный — никто не посмеет в этом усомниться! — журналист Андрей Победоносцев покраснел неровным морковным Цветом, торопливо распахнул папку и стал быстро перебирать какие-то никому в данный момент не нужные бумажки.

Вот так с ней всегда, с этой раскованностью. Стараешься, стараешься, да и попадешь впросак. Как недавно в стриптиз-баре. Засунул красотке в трусики бумажку. Все вроде правильно. Но красотка почему-то взглянула на него как на заразного, и вся тусовка потом пялилась на него, будто он вырядился в пиджак из магазина «Весна».

Только после третьей рюмки мужики, пригласившие его на стриптиз, сжалились и объяснили, в чем дело. Не могли сказать заранее, сволочи!.. Оказалось, что это стриптиз-бар такого уровня, где на засунутую им в прозрачные трусики аппетитно-новенькую зеленую бумажку можно купить разве что зубочистку, а девушки получают «чаевые» не в общем зале, а в «отдельных кабинетах».

Поди разберись, а ошибок, да еще таких грубых, тусовка не прощает…

Ах, как Андрей ненавидел эту тусовку! Всю целиком. Из этой тусовки он никого не знал настолько хорошо, чтобы ненавидеть именно этого человека. Он ненавидел их всех — неистово, яростно, безоглядно… Их — закормленных, устроенных, крепко вцепившихся в жирный кусок. Не то что остальные олухи. Некоторым эти куски перешли по наследству. Другие на них женились. Третьи, добывая их, в буквальном и переносном смысле закладывали душу дьяволу.

Они имели все, о чем Андрей только еще мечтал: замки в Ницце и дачи в Рублево-Успенском, джипы, любых, самых недоступных девок, яхты, виллы, конюшни и личные самолеты… И наплевать им на несправедливое устройство мира. Мир устроен ими и для них.

Вся остальная шваль, живущая на так называемые зарплаты и пенсии кстати, никто не знает, что это такое? — и мечтающая купить к Новому году детям по шоколадке, существовала постольку, поскольку деньги, собиравшиеся в нескольких, всем известных карманах, все-таки кто-то должен был реально делать.

И — до ночных кошмаров, до дрожи в руках, до ломоты в искусственных голливудских зубах — Андрей Победоносцев мечтал стать одним из них. Тем, кого он так яростно ненавидел, — ведь они уже обскакали его, им теперь только вверх и вперед, а ему еще карабкаться, лезть, ползти, сбрасывая в пропасть слабых и зазевавшихся…

— Андрюш, проснись! — пророкотал голос положившего трубку Ильи Цветкова. — Утомился?

— Да нет, все в порядке, — торопливо выныривая из своих мыслей, отозвался Андрей.

Зря он так размечтался, да еще в кабинете большого начальника. Кто знает, что там у него на физиономии отражалось?

— ВэГэ звонил, — многозначительно пояснил Цветков, называя самого большого телевизионного начальника всем известной корпоративной кличкой и тем самым как бы приближая Андрея к себе. Возможность произносить эти инициалы с видом некоей причастности к «самым верхам» дорогого стоила, и Андрей это оценил. Пожалуй, Вика права. — им теперь действительно придется с ним считаться.

— Так вот, Андрюш… — Илья постучал по столу немыслимой красоты зажигалкой. — Ты что думаешь про свой эфир?

— А что? — насторожился Андрей. А вдруг они вовсе и не собираются с ним считаться, а, наоборот, решили подложить свинью? Так сказать, испытать на прочность новоиспеченного тестя — прикроет или нет?

— Ты уже готовишь первую программу или еще нет?

— Ну, снимать еще не снимаю, и штат пока не утвержден… Да в чем дело-то?

— Я поговорил тут с Кириллом, — так звали генерального продюсера, который, по слухам, ничего не решал, — этакий свадебный генерал, прикрывающий собой какую-то сверхсекретную личность, реально управляющую первым каналом, — и мы решили: в январскую сетку ставим тебя на место Вешнепольского.

— Что?.. — переспросил ошарашенный Андрей. — Что?!

Ничего подобного он не ожидал.

Программа Ивана Вешнепольского была самой популярной политической программой на первом канале, и выходила она по выходным, в самое что ни на есть лучшее время — после вечерних «Новостей». В отличие от многочисленных однодневок, она жила уже больше двух лет — срок для политической программы не просто большой, а грандиозный. Иван Вешнепольский, сгинувший несколько недель назад где-то на Кавказе, был как бы символом первого канала, неподкупным — по крайней мере, с виду, ибо ни в чью неподкупность Андрей Победоносцев не верил, — компетентным, знающим, вызывающим безусловное, стопроцентное доверие зрителей. И он, Андрей Победоносцев, всего несколько месяцев читавший в эфире «Новости», может занять его место? Место всесильного, непобедимого, знаменитого Ивана?

— Я не очень понимаю… — начал Андрей, лихорадочно соображая, как именно ему следует реагировать на сообщение Цветкова. — А если Иван к тому времени отыщется?

— Не отыщется, — мрачно сказал Цветков.

— Почему? — глупо спросил Андрей.

— Потому, — ответил Цветков. — Н-да… Может, кофе выпьешь?

— Спасибо… — пробормотал Андрей, и Цветков, оттягивая момент объяснения, вызвал секретаршу.

— Кофе, — приказал он. — Моих сигарет и бутербродов, что ли. Ты с чем ешь? С колбасой, с рыбой?