Коллин Хувер - Безнадежность Страница 17

— Ну так что, вечером встретимся? — спрашивает он.

Я сажусь в машину, завожу её и только потом поднимаю взгляд на этого зануду.

— Нет. Между нами всё кончено.

Захлопываю дверцу и уезжаю с парковки, сама не понимая, что чувствую сейчас: гнев, смущение или головокружение. Как ему это удаётся? Как, чёрт возьми, ему удаётся вызвать во мне такие ощущения взглядом через парковочную площадку? Может, мне пора обратиться к психиатру?

Пятница, 31 августа, 2012

16:50

— Джек едет с тобой? — Я открываю дверцу автомобиля, и Карен забрасывает на заднее сиденье дорожную сумку.

— Да, едет. Мы будем дома… Я буду дома в воскресенье.

Поправляет саму себя, словно ей неприятно говорить «мы» о себе и Джеке. Это очень меня расстраивает — мне нравится Джек, я знаю, что он любит Карен, и не понимаю, почему она медлит. За последние двенадцать лет у неё было несколько бойфрендов, но как только отношения становятся серьёзными, она сбегает.

Карен захлопывает заднюю дверцу и поворачивается ко мне.

— Ты знаешь, что я тебе доверяю, но, пожалуйста…

— Постарайся не забеременеть, — перебиваю я. — Знаю, знаю. Последние два года ты говоришь это перед каждым своим отъездом. Беременеть не планирую. Только надраться в сосиску и упороться в хлам.

Она смеётся и обнимает меня.

— Умничка. И не забудь как следует обкуриться.

— Обещаю, что не забуду. А ещё возьму в прокате телек, буду лопать мороженое и смотреть по кабельному всякую муть.

Она отстраняется и бросает на меня сердитый взгляд.

— А вот это уже не смешно.

Я смеюсь и снова обнимаю её.

— Удачи тебе. Надеюсь, ты продашь много травяных штуковин, мыла, настоек и что ты там ещё хочешь продать.

— Люблю тебя. Если я тебе понадоблюсь, можешь воспользоваться домашним телефоном Шесть.

Я закатываю глаза. Подобными наставлениями она снабжает меня перед каждым своим отъездом.

— Пока, — говорю я.

Она садится в машину и уезжает, оставив меня без родительского пригляда на все выходные. Большинство подростков в такой ситуации устроили бы грандиозную вечеринку и вообще отожгли бы по полной. Но не я, нет. Я вхожу в дом и принимаю решение испечь что-нибудь вкусненькое, да побольше. Каждый отжигает в меру своих наклонностей.

Печь я люблю, но не очень умею. Обычно все мои старания заканчиваются не тем, что ожидалось: в моих волосах и на лице оказывается больше муки и шоколада, чем в конечном продукте. И сегодняшняя попытка — не исключение. Я уже испекла противень печенья с шоколадной крошкой, противень шоколадных пирожных и противень ещё чего-то, мне самой неизвестного. Я как раз замешиваю тесто для домашнего шоколадного торта, когда звенит дверной звонок.

Убеждена, я должна знать, что делать в таких ситуациях. Звонок в дверь — что может быть зауряднее, верно? Только не в нашем доме. Утыкаюсь взглядом в дверь, соображая, что же это творится и что мне теперь делать.  После второго звонка я отставляю мерную кружку, смахиваю волосы со лба и подхожу к двери. Открываю её и даже не сильно удивляюсь, увидев Холдера. Ладно, ладно, я удивлена. Но не так чтобы очень.

— Привет, — говорю я, не придумав ничего лучше. И даже если бы придумала, я бы не смогла выдавить из себя ни слова, потому что, блин, дыханье спёрло! Он стоит на верхней ступеньке крыльца, непринуждённо засунув руки в карманы джинсов. Ему всё так же не помешала бы стрижка,  но когда он поднимает руку и отбрасывает назад волосы, мысль о том, чтобы обкорнать эти буйные вихры, неожиданно меня огорчает.

— Привет. — Он смущённо улыбается, похоже, нервничает. Чертовски привлекателен и будто бы в хорошем настроении. По крайней мере, пока. Кто знает, как скоро ему взбредёт в голову взбеситься и удариться в споры.

— Хм-м, — неуверенно тяну я. Ну да, знаю, следует пригласить его в дом, но ведь только в том случае, если я действительно хочу видеть его в своём доме, и если честно, жюри присяжных ещё не вынесло решения по этому поводу.

— Ты занята? — спрашивает он.

Я оглядываюсь на кухню и созданный мной немыслимый бардак.

— Типа того.

Ведь правда? Я типа невообразимо занята.

Он отворачивается, кивает и машет рукой в сторону своей машины на подъездной дорожке.

— Ясно. Тогда пойду, пожалуй. — И спускается на одну ступеньку.

— Нет! — восклицаю я немного слишком быстро и немного слишком громко. В этом «нет» звучит отчаяние, и я ёжусь от смущения. Поскольку я не знаю, зачем он здесь и почему вообще продолжает со мной возиться, любопытство берёт верх. Отступаю в сторону и распахиваю дверь. — Входи, но, возможно, тебе придётся поработать.

После недолгих колебаний он снова поднимается на ступеньку вверх, шагает в дом, и я захлопываю дверь. Спасаясь от неловкости, я беру мерную кружку и возвращаюсь к работе, как ни в чём не бывало, словно посреди моей кухни не торчит некий обалденный тип.

— Готовишься к распродаже выпечки?

Он заходит за барную стойку и окидывает взглядом десертное изобилие.

— Мама уехала на выходные. Она противница сахара, а когда её нет дома, я пускаюсь во все тяжкие.

Он хохочет и берёт печенье, предварительно испросив взглядом разрешения.

— Угощайся, — говорю я. — Только предупреждаю: я люблю печь, но не факт, что умею.

Я высыпаю в миску последнюю порцию муки и мешаю тесто.

— Значит, получила дом в своё распоряжение и устроила буйную гулянку с печеньем? Типичный подросток, — насмешливо замечает он.

— Что сказать? — пожимаю плечами я. — Я бунтарка.

Он оборачивается, открывает шкаф, осматривает содержимое, захлопывает дверцу. Делает шаг влево, открывает другой шкаф и достаёт стакан.

— А молоко в доме есть? — спрашивает он по дороге к холодильнику. Я прекращаю мешать и наблюдаю, как он достаёт молоко и наливает в стакан. Как у себя дома, ей-богу. Он делает глоток, оборачивается, встречается со мной взглядом и ухмыляется. — Тебя не учили, что с печеньем нужно предлагать молоко? Хозяйка из тебя никакая.

Берёт второе печенье и устраивается на табурете у барной стойки.

— Приберегаю гостеприимство для званых гостей, — саркастически откликаюсь я.

— Уела! — смеётся он.

Я включаю миксер — хороший повод минуты три не вести светские беседы. Интересно, как я выгляжу? Если попытаюсь посмотреться в какую-нибудь отражающую поверхность, гость заметит, поэтому напрягаю память. Наверняка с головы до ног усыпана мукой. В узел волос на затылке для крепости воткнут карандаш, и на мне домашние штаны, которые я ношу четвёртый вечер подряд. Нестиранными. Пытаюсь как бы между делом стряхнуть с себя муку в пределах досягаемости, но знаю сама — бесполезно. Ой, ладно, я уже лежала на диване с прилипшим к щеке гравием, и выглядеть хуже, чем в тот раз, у меня вряд ли когда-нибудь получится.

Выключаю миксер и нажимаю кнопку, чтобы снять насадки. Облизываю одну, а другую протягиваю гостю:

— Хочешь? Это шоколадный торт.

Он берёт насадку и улыбается.

— Ты такая заботливая хозяйка.

— Заткнись и облизывай, а то отберу. — Достаю их шкафа кружку, но вместо молока наливаю в неё воду. — Хочешь воды, или будешь и дальше притворяться, что не пил ничего вкуснее этого веганского дерьма?

Он смеётся, морщит нос  и толкает ко мне стакан через барную стойку.

— Я пытался быть вежливым, но эта дрянь в меня не лезет. Уж лучше воды. Пожалуйста.

Смеюсь в ответ, ополаскиваю стакан и набираю в него воду. Сажусь на табурет напротив гостя и впиваюсь в него многозначительным взглядом, откусывая от пирожного. Я жду, когда он объяснит, зачем явился, но он молчит. Просто сидит напротив и наблюдает, как я ем. А спрашивать сама не стану, потому что мне, вроде, нравится, когда мы молчим. Если каждый наш разговор заканчивается ссорой, лучше держать рот на замке.

Холдер встаёт и уходит в гостиную, не удостоив меня объяснениями. С любопытством оглядывается по сторонам и замечает развешанные на стенах фотографии. Медленно подходит, внимательно разглядывает каждую. Я откидываюсь на спинку и наблюдаю, как он бесцеремонно шастает по моему дому и вынюхивает.

Он никогда не торопится и, кажется, взвешивает каждое своё движение. Такое ощущение, что любое своё слово и действие он тщательно продумывает на день вперёд. Легко могу представить его сидящим в спальне и записывающим слова, которые он планирует употребить завтра.

— Твоя мама довольно молодо выглядит, — замечает он.

— Она на самом деле молодая.

— Вы с ней совсем разные внешне. Ты больше похожа на отца? — Он поворачивается ко мне.

— Не знаю, — пожимаю плечами я. — Не помню, как он выглядит.

Он снова обращает взгляд на фотографии и пробегает по одной их них пальцем.

— Твой отец умер?

Не слишком ли прямолинейно? Он будто бы знает, что мой отец жив, иначе не спрашивал бы об этом так беспечно.