Джозеф Файндер - Директор Страница 17

– Только это, – сказал он и показал Одри полиэтиленовый пакетик.

– Что это? Крэк?

– Точнее – белые кусочки неизвестного вещества в пакете.

– Похоже на крэк. Здесь на восемьдесят долларов.

Коопманс пожал плечами.

– У белого мужчины не может быть занятий в этом районе, кроме покупки наркотиков, – заявила Одри.

– А почему их не забрали с трупа?

– Хотела бы я знать.

– Где твой напарник?

Обернувшись, Одри увидела, как Багби с хриплым смехом разговаривает о чем-то с одним из патрульных полицейских.

– Он в поте лица опрашивает свидетелей… Берт, когда ты отдашь на анализ эту белую дрянь?

– В установленном порядке.

– И когда будут результаты?

– Через несколько недель. Знаешь, сколько работы в лаборатории полиции штата Мичиган!

– А у тебя нет с собой полевого набора для анализа?

– Кажется, есть.

– Дай мне перчатки. Я оставила свои в машине.

Коопманс выудил из нейлонового рюкзака синюю картонную коробку и достал из нее пару резиновых перчаток.

– Дай-ка мне этот пакетик, – попросила его Одри, натянув перчатки.

Коопманс покосился на Одри с некоторым любопытством, но, не говоря ни слова, передал ей пакет с крэком.

Белое вещество в пакете было расфасовано по более мелким пакетикам. Всего их было пять. Одри достала один из них и стала разворачивать.

– Чего это тебе взбрело в голову делать мою работу? Завтра ты потребуешь микроскоп, а послезавтра – белый халат!

Затянутым в резиновую перчатку пальцем Одри потрогала белую пилюльку. Странно! Какая правильная форма!

Внезапно Одри поднесла палец ко рту и лизнула.

– Ты что, спятила? – заволновался Коопманс.

– Ничуть, – ответила Одри. – От крэка у меня онемел бы кончик языка. Никакой это не крэк. Это лимонное драже.

– Может, тебе все-таки дать набор для анализов?

– Спасибо, не надо. Подсади-ка меня лучше в этот бак!.. И угораздило же меня надеть сегодня мои лучшие туфли…

3

Очередное обычное утро на работе. Ник Коновер прибыл на парковку у здания корпорации «Стрэттон» в семь тридцать, поднялся в офис, прочитал электронную почту, прослушал голосовые сообщения, ответил на полученные послания, записал голосовые сообщения тем, кто должен был появиться на работе позже.

«Боже мой, я убил человека!»

Обычный рабочий день… Накануне в воскресенье Ник подумывал о том, не отправиться ли в церковь на исповедь. Последний раз он исповедовался еще ребенком и прекрасно понимал, что сейчас никуда не пойдет, но все равно мысленно репетировал исповедь: представлял себе темную кабинку с ее характерным сладковатым запахом благовоний. У него в голове раздавались шаркающие шаги священника, звучал собственный голос: «Я грешен, святой отец, очень грешен. В последний раз я исповедовался тридцать пять лет назад. С тех пор я упоминал имя Господа моего всуе, я с вожделением взирал на чужих жен, я не проявлял терпения к своим детям, а еще я убил человека…»

Что сказал бы на это отец Гаррисон? Что сказал бы на это отец Ника?

«Мистер Коновер у себя, но он занят. У него совещание!» – это секретарша Ника Марджори профессионально давала за стеной его кабинета от ворот поворот ранним посетителям.

Сколько же ему удалось поспать за последние два дня? Ник чувствовал себя очень странно. Он балансировал между полным спокойствием и безграничным отчаянием. Внезапно ему страшно захотелось уснуть. Он с удовольствием закрыл бы дверь кабинета, положил голову на стол и поспал, но у его кабинета не было двери.

Да и кабинет-то его с трудом можно было назвать кабинетом. По крайней мере, он сам раньше и не подозревал, что у директора может быть такой кабинет. И не потому, что он никогда не мечтал стать директором корпорации «Стрэттон» или какой-нибудь другой фирмы. Ребенком, ужиная за кухонным столом вместе с родителями, он чувствовал носом едкий запах машинного масла от волос отца, хотя тот и принимал душ после смены. При этом Ник представлял себе, как вырастет и будет работать вместе с отцом в цеху, изгибая металл на станке. У отца были короткие узловатые пальцы. Грязь навсегда въелась ему под ногти. Ник не мог оторвать глаз от рук отца. Это были руки труженика. Золотые руки. Они могли починить все что угодно. Они могли построить на заднем дворе из старых досок настоящую крепость, которой завидовали все окрестные мальчишки. Обладатель этих рук возвращался с работы смертельно усталым, но, помывшись и поев, тут же отправлялся снова работать. На этот раз по дому. Со стаканчиком виски в руке отец Ника проводил обход своего жилища: этот кран протекал, здесь у стола шаталась ножка, эта лампочка не горела. Отец Ника любил все чинить, приводить в порядок. Но больше всего он любил, когда к нему не приставали. Ремонтируя сломанные вещи в разных углах дома, он уединялся. Для него это был прекрасный предлог, чтобы не разговаривать с женой или сыном. Ник понял это гораздо позже, когда поймал себя на том, что испытывает такую же склонность.

Раньше Нику и в голову не приходило, что он когда-нибудь будет управлять компанией, о которой его отец – в те редкие разы, когда он открывал рот, – говорил со смесью восхищения и раздражения. Вокруг Ника почти все работали на «Стрэттоне». Родители всех его сверстников и все остальные взрослые, с которыми ему приходилось заговаривать, работали на «Стрэттоне». Отец Ника постоянно ругался на старого жирного Арта Кэмпбелла, злобного мастера, терроризировавшего дневную смену. Впрочем, жаловаться на происходящее на «Стрэттоне» было все равно, что сетовать на погоду; в сущности, оставалось только терпеть. «Стрэттон» был как огромная семья, члены которой далеко не всегда любили друг друга, но не могли разорвать связывающие их узы родства.

Когда Нику было лет четырнадцать или пятнадцать, их водили со школой на «Стрэттон». Всех школьников в Фенвике водили на «Стрэттон», чтобы они поближе познакомились с фирмой, о которой их родители неизменно говорили за ужином, чья красная эмблема красовалась на белых бейсболках и на спортивной форме школьников и на огромном плакате при входе на школьный стадион. Мальчиков мог поразить огромный грохочущий и стучащий станками завод по производству стульев, однако практически все они уже побывали на нем раньше с родителями. Теперь же шумных подростков манил к себе, словно магнитом, административный корпус, при входе в который они почтительно замолчали.

В довершение визита группу школьников загнали в огромную приемную перед кабинетом президента и генерального директора компании Мильтона Девриса. Они оказались в святая святых, где билось сердце, от которого зависела жизнь их семей. Школьники чувствовали себя, как в гробнице великого фараона: им было страшно и ужасно интересно. Грозная секретарша Девриса Милдред Биркертс с лицом, похожим на морду английского бульдога, недовольным голосом произнесла перед ними небольшую заученную речь о том, как много в корпорации «Стрэттон» зависит от ее директора. Под аккомпанемент громового баса секретарши Ник вытянул шею и умудрился краешком глаза увидеть в раскрытую дверь рабочее место Девриса – безбрежный письменный стол из полированного красного дерева, на котором не было ничего, кроме золотого письменного прибора и аккуратной стопки белоснежной писчей бумаги. Самого Девриса в кабинете не было, да никто и не смел на это рассчитывать… Еще Ник увидел огромные окна и личный балкон с пышной растительностью.

Прошло много лет, и Мильтон Деврис умер. Ник Коновер к тому времени успел стать его любимым заместителем, и его вызвала к себе домой в огромный мрачный особняк на Мичиган-авеню вдова Девриса Дороти. Дороти Деврис, чья семья владела корпорацией «Стрэттон», сообщила Нику о том, что он назначается генеральным директором.

Ник смущенно переехал в помещение, где трудился до него Деврис. Размерами это помещение не уступало кабинету диктатора крупной страны. Все было на месте: огромный письменный стол красного дерева, высоченные окна, персидские ковры на стене, за которой теперь устраивалась секретарша Ника Коновера Марджори Дейкстра. Ник чувствовал себя обитателем мавзолея. Разумеется, к тому времени корпорация «Стрэттон» претерпела немалые изменения. Теперь требовалось, чтобы административный корпус вмещал в себя гораздо больше работников, чем раньше. Поэтому остальным сотрудникам пришлось отказаться от кабинетов и переселиться в пчелиные соты кабинок. Конечно, никому это нововведение не нравилось, но утешением могло служить то, насколько элегантно и удобно «Стрэттон» обставил и оснастил эти кабинки: стулья были мягкие, перегородки не слишком высокие, а все сетевые кабели и электрические провода были спрятаны под пол и под облицовку стен.

Однажды один посетитель Ника Коновера прошелся по поводу его огромного кабинета. Этим посетителем был глава всемирного отдела закупок корпорации «IBM», острый на язык, постоянно куда-то спешащий человечек.