Дэвид Карной - Музыка ножей Страница 17

Симпатичные девчонки, подумал Коган. Ему такие в школе ужасно нравились. Складные, немножко резкие и по-детски серьезные. И не было в них нахальства и уверенности в себе, свойственных школьным красоткам. У Керри короткая стрижка, темные волосы, глаза яркие, но вот нос самый обыкновенный, да и щеки слишком круглые. Кристен постройнее, волосы золотисто-каштановые, забранные в хвостик с самого утра. Теперь Коган рассмотрел ее лицо и понял, что девочка интереснее, чем ему сначала показалось. Нет, не красавица, конечно. Кожа не очень, на лбу прыщи, да еще и царапины после аварии прибавились. Но если про прыщи и царапины забыть — что-то в ней цепляло.

Возможно, частично характер девочки. Какая-то сдержанность, нежелание отпустить себя и расцвести. Была в ее лице неуловимая загадка. И не только в лице. Все тело было напряжено. Обе подруги очень нервничали. Только Керри от испуга трещала как заведенная, а Кристен, наоборот, молчала и слушала. При этом Коган чувствовал, что у нее обо всем есть свое мнение. Каждый раз, сказав пару слов, она вся съеживалась, словно боялась выставить себя дурой.

— А правда, что она чуть не умерла? — спросила Керри.

— Если бы мы ее не прооперировали, то да, правда, она бы умерла, — объяснил Тед. — Но мы быстро поняли, в чем дело, и все исправили.

На Керри слова Теда явно произвели большое впечатление. Она взглянула на Кристен, и Кристен ответила ей взглядом «я же тебе говорила».

Коган решил перейти к делу.

— Мне надо задать тебе пару вопросов, — сказал он. — Один дурацкий: у тебя газы отходят?

Кристен покраснела, а Керри отвернулась и закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Я же тебе говорил, вопрос дурацкий. Но очень важный. Понимаешь, когда делают операцию в брюшной полости, кишечник и вся пищеварительная система засыпают. Отключаются. Поэтому я тебя и спрашиваю, отходят ли газы. Если да, значит, пищеварительная система проснулась и…

— Да, — ответила Кристен, не дав ему закончить фразу. — Отходят.

Керри засмеялась.

— Хватит! — одернула подругу Кристен, сама едва удерживаясь от смеха. — Ничего смешного! Ты же слышала, что сказал доктор. Это важно.

— Извините, пожалуйста, — пробормотала Керри.

Коган сказал, что завтра Кристен дадут нормальную еду. Под нормальной едой подразумевались желе, суп и минералка.

— А мне надо специально стараться? — спросила Кристен.

— В смысле?

— Мне надо специально стараться, чтобы газы отходили?

— Нет. Просто обрати на это внимание, потом мне расскажешь.

— С ума сойти! Никогда бы не подумала, что буду это обсуждать.

Тед мог бы сказать Кристен, как ей повезло. Он мог бы вопросы и покруче задать. Он мог бы поведать ей о геморрое предыдущей его пациентки. Мог бы, но не стал.

— Сейчас самое важное — попробовать встать и походить немножко, — вместо этого сказал Коган. — Я попрошу сестер больше капельниц не ставить. Морфин я отменю и болеутоляющее назначу послабее. А там посмотрим. Я вернусь только завтра вечером, так что тебя будет навещать другой врач. Помнишь доктора Кима? А если что, сестры мне кинут сообщение на пейджер.

— Ладно, — ответила девушка.

— Ну, тогда на сегодня все.

Уже уходя, Тед заметил у стула Керри синий рюкзак с эмблемой приснопамятной школы Атертон.

— Девчонки, а вы в Менло учитесь?

— Ага, — ответила Керри. — В одиннадцатом классе. Еще год до выпуска.

Спустя несколько месяцев Тед вспоминал этот эпизод и очень сожалел о нем. Больше, чем обо всем остальном. Не надо было им показывать, что он тоже человек и существует вне стен больницы.

— Сын моего соседа ходит в вашу школу, — сказал Коган. — Джоша Стайна знаете?

Девочки недоуменно переглянулись.

— Темноволосый такой, — решил помочь Тед. — Высокий, в очках.

— А! — сказала Керри через пару секунд. — Я знаю, о ком вы. — Она повернулась к Кристен: — Помнишь, с нами пацан на истории был? Джош. Он немножко чудной, да? — спросила она у Когана. — У него еще всегда ноут с собой. И он дружит с ребятами, которые вечно на компьютере играют.

— Точно, это он, — ответил Тед.

— Вообще-то мы с ним не знакомы, — сказала Керри, презрительно наморщив носик. — Но мы знаем, о ком вы.

— Вы его не обижайте. Может, он сейчас и чудной, но когда он придет на встречу класса через десять лет после выпуска, то вас всех ждет большой сюрприз.

— Почему это? — спросила Кристен. — Вы тоже таким были в школе?

— Нет. Я был совсем другим.

— А каким?

Коган улыбнулся:

— Тощим. — Он помолчал. — Ладно, до завтра. И не забудь, тебе надо ходить.

— Обязательно, — ответила Кристен.

Часть вторая

Преступить черту

1

Сердцеед поневоле

1 апреля 2007 года, 14.18

Общежитие выглядит просто и незатейливо. Белый камень, крыльцо, три этажа, на втором — два балкона. Восемнадцатилетний Джим Пинклоу, брат Керри, показывает Мэддену главный холл и вполне серьезно проводит для сержанта историческую экскурсию. В пятидесятые годы тут располагалась приемная комиссия и администрация, поэтому до сих пор этот дом называют «отчислятором». Несмотря на печальное прозвище, их корпус пользуется большой популярностью у девушек-студенток: репутация требует от его обитателей бесчинств, и обитатели изо всех сил стараются соответствовать.

Росту Джим небольшого, довольно плотный, как и его сестра, но лицо приятное. Волосы подстрижены аккуратно, глаза ярко-голубые. Он объясняет Мэддену, что пахнет тут всегда мерзко, особенно после больших вечеринок: полы старые, их давно пора отциклевать и покрыть лаком, и в воскресенье с утра доски насквозь пропитываются пивом. Когда новые студенты проходят испытательный срок перед обрядом посвящения их в студенческое братство, Джим вместе с «новобранцами» старается оттереть старый паркет. Что они только ни пробовали — и «Комет», и кучу других чистящих средств с лимонной отдушкой; реклама одного даже сулила им весеннюю свежесть. Но к вечеру пивной запах упорно возвращался на свою законную территорию. Не такой интенсивный, конечно, но все же возвращался и ждал, когда в комнате разобьют новую партию пивных бутылок.

— Ну вот мы и пришли, — говорит Джим, приглашая Мэддена в комнатку с большим телевизором и полукруглым диваном, обитым черной кожей и заваленным разнообразными подушечками.

— Куда? — спрашивает Мэдден.

Джим косится на сержанта. Странный какой-то старикан. Странный и хромой.

— Тут все началось, — поясняет Джим.

В тот же самый момент Коган, нацепив на нос темные очки и уютно устроившись под зонтиком в шезлонге, потягивает дорогущую газировку с лимонным вкусом и наблюдает за девушкой, которую учат играть в теннис на корте номер пять.

— Ну, как она тебе? — спрашивает его приятель, Рик Ринхарт, расположившийся за столиком слева от Когана.

Тед снова смотрит на блондинку. Он на блондинку, а Рик на него. Это у Ринхарта привычка такая. Он обращает твое внимание на девушку, а потом, вместо того чтобы самому ею любоваться, смотрит на тебя. Как-то Коган его спросил, почему он так делает, а тот только рукой махнул и ответил, мол, мне интересна твоя реакция. Тед считает, что тут дело сложнее. Просто Рик так любит смотреть на красивых женщин, что ему хочется в этот момент увидеть выражение собственного лица.

— Хороша, а? — переспрашивает Рик. Только получается у него как-то горестно, без ажиотажа.

Девушка и вправду хороша, думает Тед. Но есть изъяны. Худенькая, стройная, загар очень красивый, она, наверное, немало потрудилась над этим загаром. Очень он сочетается с белым теннисным платьицем. Вот только на лицо лучше не смотреть. Она не страшненькая, нет. Просто на ней боевая раскраска, целая тонна косметики, и девушка, похоже, боится вспотеть и испортить созданное ею хрупкое произведение искусства. Уж больно плохо она играет — почти не двигается.

— Чего ты пристал? — говорит Тед. — Девчонка как девчонка. Симпатичная.

— Но ты бы такую на свидание не пригласил, да?

«Вот придурок, — думает Коган. — На кой ты подставляешься? Тебе-то какое дело?»

— Ты под свиданием что подразумеваешь?

— Что, что… То самое.

— Ты извини, но я не готов.

Ринхарт никак не реагирует. Только кивает, как будто результаты голосования записывает.

— Она сама за себя в ресторане платит, — через несколько секунд произносит Рик.

Непонятно, обращается ли к Когану или просто сам с собой разговаривает. Потом нервно приглаживает редеющие темные волосы и одергивает найковскую тенниску. До Теда ему далеко — и ростом, и фигурой Рик не вышел. Грузный, одышливый, кряжистый, только лицо, хоть и широкое, но красивое. Ему тридцать восемь, и он пластический хирург. Давно, еще в детстве, друзья прозвали его Рино в честь риноцероса, то есть носорога. Отчасти из-за фамилии, отчасти из-за его агрессивности, которую он проявлял во всяком деле, где был хоть какой-то элемент соревнования. В колледже вроде все шло гладко, пока Рик не налетел во время игры в теннис на сетку с такой силой, что потерял сознание. Мяч он отбил, но сбавить скорость уже не смог, и сетка слетела с крюков. С тех пор его все звали Носорожищем. Коган убедил Рика, что это ничего, гораздо лучше, чем просто носорог, — и мужественно, и никого так больше не зовут.