Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1 Страница 17

— Счастливо оставаться, Бьёрн, — прозвучал насмешливый ответ. — Пусть помогут тебе боги.

— А ну-ка стой, Торир! — рявкнул конунг так, что радужные надежды, согревшие было Сигвальда, вмиг обратились в лед.

— А ты останови меня, дружище, — предложил воин и загоготал.

Захрустел валежник под ногами Бьёрна Хеммингсона, затряслась земля под весом его медведеподобной туши, раздались злобные возгласы, зазвенела сталь. Бой, по всей видимости, шел по правилам поединка: конунг схватился со строптивцем Ториром один на один. Сигвальд отчаянно желал победы последнему. Как же ему хотелось, чтобы погоня прекратилась! Лицо незнакомца куда-то исчезло, но Брюхотрясу казалось, что рыжий подмигнул ему на прощание, мол, все не так плохо, верь и спасешься.

Кто же он?!

Мысли Сигвальда вернулись к реальности. В отдалении, там, где шел бой, раздался чей-то стон и сразу вслед за ним — торжествующий рык. По нескольким разочарованным возгласам сын Эйрика понял, что Торира больше нет.

— Ну, кто следующий? — зловеще зашипел Бьёрн, он тяжело дышал, однако победа воодушевляла его.

Ответом стали сразу три выхваченных из ножен меча. Битва закипела вновь, теперь уже никто не думал о правилах. Несмотря на явное численное превосходство, противники Бьёрна никак не могли одержать верх в схватке. Звенели мечи, клинок конунга сломался, но он, орудуя секирой и длинным ножом, не давал противникам приблизиться к себе, и ему удалось тяжело ранить одного из воинов.

— Ну что? Как вы себя чувствуете, свиньи? — тяжело дыша и скаля зубы, спрашивал воинов Бьёрн. — Посмотрите вон на эту свинью, — острием ножа он указал на стонущего Аскеля, махнул в сторону, где остывало тело Торира, добавил: — Та свинья тоже была очень смелой. Теперь она сдохла. Пора и вам присоединиться к ней.

Разозленные воины бросились на предводителя. Их яростная атака увенчалась успехом, Бьёрн отбежал назад, выронив нож, который он держал в левой руке; теперь ладонь ее зажимала рану в боку, — кожаный доспех был разорван, кровь сочилась сквозь пальцы. Воины — их было двое — не спешили разделаться с вождем, они не торопясь подходили ближе к нему, считая дело решенным.

— Ну что, Бьёрн, — спросил один из ник, — все еще хочешь продолжать поиски?

Плетенобородый меж тем и не думал сдаваться. Воинам уже казалось, что он сейчас упадет (конунг согнулся и едва сохранял равновесие), но вдруг Бьёрн, резко распрямившись, торжествующе зарычал. Нападавшие попятились, лицо вождя исказила жутковатая гримаса. Он же, точно и не было никакой раны, легко, будто ивовый прутик, подкинул в руке древко секиры и, взмахнув ею, метнул грозное оружие в одного из воинов. Тот, схватившись за грудь, застонал и выронил из рук меч. Но хуже было другое: факел (единственный оставшийся у них) также выскользнул из ослабевших пальцев и, упав в снег, неожиданно погас. Звезды и луна, скрытые дымкой, не давали света, разом стало вдруг очень темно.

— Теперь мы тут одни, правда, Йорм, сын раба? — раздался из мрака громкий рык, похожий более на рычание крупного зверя, чем на голос человека. — Надо ведь продолжить поиск, верно? Воля Одина осталась не исполненной. Смотри, все твои друзья пали без меча в руке.

Йорм отступал, конунг, стараясь сохранять расстояние, отделявшее его от последнего противника, медленно, тяжело шагал вперед. Достигнув места, где лежал и тихо постанывал раненый им Аскель, Бьёрн ударом ноги выбил меч из ослабевших пальцев воина. Последний еще сохранял способность воспринимать то, что происходило вокруг. Из его груди вырвался стон отчаяния — ведь он честно заслужил право пировать в Валгалле с Одином. И вот теперь, когда он лежал, ожидая валькирий, которые уже летели, чтобы унести его в Асгор, злобный, нечестивый враг лишил его высшей награды воина.

Услышав стон поверженного противника, Бьёрн зарычал, а Йорм содрогнулся, он уже не надеялся одолеть конунга. Из мрака на воина двигалась огромная мохнатая громада поднявшегося на задние лапы медведя, сверкали, вспыхивая, красные, точно угли в костре, раздуваемом ветром, глаза. Йорм обратился в бегство, но страшный хищник не желал упускать добычи. Викинг бросил меч и мчался не оглядываясь, слыша у себя за спиной топот и тяжелое дыхание зверя.

Почувствовав, что опасность отхлынула от него, Брюхотряс осмелел. «Эйриково пиво», вылитое на еловую ветвь Бьёрном, примерзло сосульками к шапке и меху одежды, но Сигвальд не замечал этого. Странный незнакомец куда-то исчез, а мальчик (любопытство пуще страха) выбрался из убежища, разминая затекшие руки и ноги. Единственный уцелевший противник Бьёрна (да уж какой там противник, унести бы ноги!) оглашал темный, погруженный в зимнюю спячку лес громкими заполошными воплями, — закричишь, коль прямо перед тобой человек в зверя превращается. Внезапно до ушей Сигвальда донесся треск ломавшихся сучьев и в следующую секунду — рычание медведя; хищник, казалось, издал вопль отчаяния (как человек, пальцы которого, протянувшиеся, чтобы схватить вожделенное золото, нашли лишь глину).

Тут вдруг иголочка тревоги кольнула Брюхотряса. Он с удивлением осмотрелся вокруг и понял, что в лесу сделалось светло, будто полная луна вышла из-за туч, словно растаяли облака, а все звезды над головой засияли втрое… вчетверо сильнее. Изумрудно-зеленое свечение залило все пространство между деревьями, и тогда перед Сигвальдом предстал странный незнакомец, которого он видел в яме.

Хочешь посмотреть на него? — спросил рыжебородый. — Он уже никому не страшен, грозный Бьёрн-конунг. — Брюхотряс в испуге яростно замотал головой. Незнакомец почесал подбородок под кудрявой, жесткой, как мочалка, бородой. — Напрасно, — сказал он, — напрасно. Зрелище того стоит.

— Кто ты?

— Я? — Рыжебородый хмыкнул. — Я-то полагал, что в твоем положении главное, что я не враг тебе… Может, мне удалиться?.. Нет? Ну тогда…

— Ты Крисс?! — ляпнул мальчик.

Круглое добродушное лицо рыжебородого слегка потемнело. Он поморщился:

— Я похож на блаженного, который отдал себя на казнь… Тогда зачем ты прятался от Бьёрна? Пусть бы он тебя прикончил… Не понимаешь? Если ты не желаешь такой судьбы для себя, отчего тебе могло подуматься, что другой готов принять ее? Хороший вопрос, правда? Да, ну, не будем об этом…

— Ты Локи! — выкрикнул Сигвальд, отчего-то почувствовав облегчение.

— Угадал! — завопил рыжебородый. — Угадал! Я… — он раскинул руки, вознося их к небу. — Я — Локи!

— Я никогда не видел богов, — растерянно проговорил Сигвальд. — Ни одного из них… Скажи, а ты… ты… Получается, что ты знаком с самим Одином…

— Один… Ты так любишь Одина? — Локи прищурил глаз. — Ты ведь никогда не видел его, не так ли? — Брюхотряс кивнул, а его странный собеседник продолжал: — Скажу тебе честно… Хм, вот что, идем-ка, я кое-что тебе покажу. Пошли.

Сигвальд почувствовал вдруг, что этот странный тип (хотя, может быть, он и на самом деле бог, бог Локи, который всегда оставляет всех в дураках) — его спасение. И… последовал за ним. Идти пришлось недолго.

Богам не было угодно, чтобы викинг по имени Йорм пал от руки Бьёрна-конунга, берсерка, обратившегося в медведя. Страшный зверь провалился в яму, вырытую охотниками для крупного зверя. На дне ямы, из которой без посторонней помощи не выбраться, рыча и брызгая слюной, тараща безумные красные, как горящие уголья глаза, прыгал человек в медвежьей шкуре, издававший нечленораздельные, хотя и напоминавшие человеческую речь, звуки.

— Это Бьёрн? — пролепетал Брюхотряс, чувствуя, что рядом с рыжебородым ему бояться нечего, даже страшный убийца не тронет его.

— Это… м-м-м… ну да, хотя я бы сказал, что это то, что было Бьёрном Хеммингсоком, Плетенобородым, конунгом.

— Было?

— Да, — грустно вздохнул Локи. — Увы, вот до чего доводит людей попытка воспринимать все всерьез. Например, нужно умереть с мечом в руке. Хорошо, а чего ради? Чтобы пить перебродивший мед с Одином в его чертогах — в длинном каменном мешке — среди вечной сырости, сквозняков, слушая хвастливые байки героев, хотя в историях их, уж я-то знаю, правды ни на грош. Посмотри на Бьёрна, — сказав эти слова, Локи и сам заглянул в глубь ямы и скривил рот. — Отвратительное зрелище. Всю жизнь он надеялся попасть в Валгаллу, и что же? Он в нее не попадет.

Сигвальд, подавив в себе робость, последовал совету. Приходилось признать, что и тут Локи оказался абсолютно прав: выглядел конунг очень плохо. Он пытался что-то сказать, но ни слова разобрать было невозможно.

— Не могу смотреть на это, — с болью в голосе проговорил рыжебородый и провел тыльной стороной ладони по совершенно сухим глазам. — Какое грустное зрелище.

Брюхотряс кивнул.

— Ты очень отзывчивый, это большая редкость у мужчин в здешних краях. Наверное, тут виновата жидкая кровь христиан. Они всех жалеют, такие добрые, не то что викинги, эти — просто звери, свирепые скоты!.. Что Бьёрн? Что? Помоги бедняге, Сигги.