Оке Эдвардсон - Танец ангела Страница 17

— Какие новости? — спросил он.

— Вы о чем-то конкретно? — уточнил Винтер.

Лассе долго не отвечал, опрокинувшись обратно в тишину, только рука непрерывно двигалась у подбородка.

— Последний раз я читал газеты сто лет назад, в тот день, когда… привезли Пэра, — наконец сказал он.

— Видите ли, есть несколько вероятных причин, отчего почти одновременно с Пэром в Лондоне два мальчика были убиты здесь, в Гетеборге.

— Причин?

— Я имею в виду замысел, безумный план убийцы, в таком роде.

— Уж не знаю, огорчаться ли убийствам или радоваться.

— В каком смысле?

— Раз такое случилось, вы начнете работать активнее, на улицах будет больше полицейских, и это хорошо, независимо от того, есть ли связь между убийствами или нет.

Винтер промолчал.

— Чем больше убивают, тем больше усилий прикладывается и больше шансов, что убийцу Пэра схватят, или арестуют, или как там это у вас называется.

— Возможно.

— Я тут говорю о связи между убийствами, но я понятия не имею, есть ли она, да и вы, судя по всему, тоже.

— Мы разрабатываем эту версию параллельно с другими.

— Вы будете держать меня в курсе? — спросил Лассе Мальмстрём и посмотрел Винтеру в глаза.

— Конечно.

— Это не пустые слова, чтобы меня успокоить?

— Мы в любом случае всегда информируем семьи, и я не собираюсь делать тут исключение.

— Хорошо.

— Понимаете, мы не сидим и не смотрим друг на друга в ожидании хорошей идеи. У нас много идей, планы постоянно корректируются, есть отработанная система, нам вздохнуть некогда.

— О’кей, о’кей.

За окном лаяла собака, злая на целый свет.

«Наконец-то он убрал руку от лица, — подумал Винтер. — Попробую спросить сейчас».

— У меня есть еще вопрос к вам, Лассе.

— Да?

— Вы понимаете, что нам надо знать о Пэре как можно больше… Прошлое, друзья, девочки и все такое. И все такое, — повторил Винтер. — Мы поговорили с его подругой, и она, оказывается, не была его подругой.

— Чего?

— Она не была его девочкой.

— Я не понимаю, что вы хотите.

— Вы сказали — то ли вы, то ли Карин, — что она была его девочкой, но это оказалось не так.

— Черт подери, но они же расстались.

— Скорее, они и не начинали… по-настоящему.

— Я не понял, это у меня проблемы с речью или у вас? Что вы хотите сказать — что они были просто друзья или что Пэр так и не собрался ее трахнуть?

Винтер не знал, что сказать.

— Что? Отвечайте!

— Скорее второе, — наконец сказал Винтер.

— То есть ему не удалось ее трахнуть — это вы имели в виду под «держать меня в курсе»?

Винтер хотел что-то сказать, но Лассе перебил:

— Это ваша современная техника допроса, комиссар? Новый метод?

— Лассе. Мы должны знать все, что можно, о его прошлом. Без этого мы не сможем продолжать работу.

— Что, к черту, вы конкретно хотите?

— Мы должны узнать как можно больше о его… интересах.

— Был ли мой сын гомиком?

— А он им был?

Лассе Мальмстрём отвел взгляд.

— Хватит. Уходите отсюда.

— Лассе, держите себя в руках.

— Вы спрашиваете, был ли мой сын педерастом, и считаете, что я должен держать себя в руках?

— Я ничего не знаю о сексуальной ориентации вашего сына. Поэтому я спрашиваю.

Лассе посидел, облокотившись на стол, наконец что-то неразборчиво сказал.

— Простите? Я не расслышал.

— Я понятия не имею…

Винтер ждал продолжения.

— Я говорю правду. Даже если у него было, как я понимаю, не очень много девочек в последнее время, я никогда об этом не задумывался. Я сам… поздно начал.

Собака все лаяла и лаяла, как полноправный участник их разговора, вторящий Лассе.

— Вы спрашивали у Карин?

— Нет еще.

— Спросите.

Собака замолчала — устала, наверное.

— Такие вещи очень важны для нас, очень, — сказал Винтер.

— Я не вру, даже если бы он был гомиком, я бы не стал врать.

— Тут нечего скрывать.

— Но вы думали, что я скрываю.

— Нет.

— Я не гомофоб, просто это было немного неожиданно.

— Надо попытаться узнать все, что можно.

— Поговорите с Карин и с его… друзьями. Вы опять будете копаться в его вещах?

— Нет.

Выйдя на улицу, Винтер посмотрел на дом, где жила сейчас его сестра и где вырос он сам. После развода Лотта стала слишком нервной, а ее работа врача требовала выдержки. Ситуация улучшилась, когда она купила у родителей их старый дом и переехала обратно со своим ребенком.

«Никого нет дома. Позвоню вечером», — подумал он.

14

На тротуаре сидел парень, накрывшись одеялом: слабое движение руки, лицо в сумерках казалось очень бледным. За его спиной, у стены дома, стояла гитара с тремя жалкими струнами. В последние дни Винтер часто видел его по вечерам с балкона, но еще не слышал ни звука на гитаре. Грустное зрелище.

Винтер достаточно долго проработал в полиции, чтобы цинично пожелать отправить его со всем хозяйством в топку. Практичное решение: парень перестанет страдать от холода, а город будет чистым и красивым. Но второе «я» Винтера — очевидно, его цивильная половина — заставило его позавчера поднять парня и отвести в больничный прием.

На следующий день несчастный опять сидел у трамвайной остановки. Сидел ли он там, когда вагон без водителя пронесся с горки Ашебергсгатан, переехав несколько человек? Это случилось в марте. Одно мгновение — и жизнь прекратилась. Винтер тогда был сильно простужен и оттого задержался утром дома. Он услышал дикие крики и догадался, что произошло, еще до того, как выглянул в окно, и, как и многие, тут же позвонил в 112. Потом он сбежал вниз и вместе с другими в бессильном отчаянии тянул за исковерканные неподъемные куски железа. Он никогда не забудет женщину, которая стояла рядом до вечера и ждала, пока из-под завалов вытащат ее мертвого сына.

Когда Винтер проходил мимо парня, тот что-то прошептал. Винтер наклонился. Парень повторил — нечто вроде «пару крон». Винтер выпрямился и пошел дальше.

В холле квартиры было прохладно и темно, не считая тонкой струйки слабого света из комнаты. Он стащил ботинки и подобрал с пола почту: сообщение компании «Мерседес» о новых моделях, свежий номер полицейской газеты, две открытки от подружек — одна отдыхала в Таиланде, другая на Канарах, — квитанция на книги, которые надо было забрать на почте, и письмо с испанской маркой. Он узнал старательный почерк матери, а в красной капельке на уголке конверта опознал сухое красное.

Винтер отнес почту на кухню, положил на стол, поднял пакеты и стал выкладывать продукты, которые он купил по дороге домой: филе палтуса, баклажан, желтый сладкий перец, кабачок, помидоры, оливки каламата, пучки тимьяна и базилика.

Потом он порезал баклажан, посолил, вытащил косточки из оливок. Включил духовку, налил в керамическую форму немного масла, порезал перец, томаты и кабачок. Слегка отжал кабачки и обжарил их на большой сковородке. Выложил овощи вместе с оливками и чесноком слоями в форму, порезал сверху зелень, побрызгал оливковым маслом и провернул пару раз мельницу с перцем. Поставил все в духовку вместе с несколькими картофелинами, разрезанными пополам и посыпанными крупной солью. Через пятнадцать минут он положил на овощи палтус.

Ел он свой обед в гостиной, в тишине, без книги, только смотрел в окно на город. Запивал минералкой. «Надо бы почаще самому готовить, — думал он. — Это успокаивает нервы. Я могу быть самим собой и делать, как я хочу, не оглядываясь на других».

Винтер невольно улыбнулся. Он понес посуду на кухню и услышал, как лифт, прокряхтев, остановился на его этаже. Открылась и закрылась дверь, и через несколько секунд в его дверь позвонили. Винтер посмотрел на часы. Двадцать один час. Он открыл. Это оказался Болгер.

— Я не очень поздно?

— Заходи, не стесняйся.

Юхан Болгер зашел, стянул куртку, скинул кроссовки.

— Будешь кофе? — спросил Винтер.

— С удовольствием.

На кухне Болгер сел у стола, а Винтер стал заправлять эспресс-машину.

— Чтобы мы уже точно сегодня не заснули, — сказал он.

— Не думаю, что я расскажу тебе что-то усыпляющее. Впрочем, и терять сон особо тоже не от чего.

— И все-таки ты с чем-то пришел. Последний раз ты был у меня сто лет назад.

— Честно говоря, я плохо помню. Был как бы не очень трезв.

— Ты был на что-то очень зол.

— Всегда что-то…

— Что? Может, тебе у зубного провериться?

Болгер ухмыльнулся.

— Такое впечатление, что зубы тебе мешают. Слова наружу не выходят.

Винтер налил кофе, поставил чашки на стол и сел напротив Болгера.

Он сегодня сосредоточенный, подумал Винтер, но в остальном не сильно изменился со времен гимназии. Если, конечно, не приглядываться.