Тодд Лерой - Жаклин Врана Страница 17

Ничего нового девушке выяснить не удалось, и это выводило ее из себя. Она постучала по карманам в поисках сигареты, но вспомнила, как уничтожила последнюю пару дней назад. Пришлось обратиться к молодежи. Те с опаской переглянулись и поделились целой пачкой при условии, что никто из учителей об этом не узнает. Среди собравшейся кучки было немало вокалистов, для которых подобная репутация могла обернуться провалом на экзамене по оперному пению, а значит и отличным мотивом для занижения оценок с доходчивой лекцией о причинах и последствиях.

Среди детей она заметила и дочь Уве в традиционной школьной форме с отличием в длине юбки. Та явно обрадовалась, но ты была слишком расстроена, чтобы заметить ее или же подъезжающего на машине Уве.

Жаклин нащупала успокоительное и забросила в рот сразу две таблетки. После чего вернулась в машину и запила остывшим кофе. Забросила украденную у подростков сигарету и направила внедорожник в сторону моста.

Искать места на парковке у нее настроения не было. Выкурив пару сигарет и наблюдая за тем, как скрывается за шлюзами болезненное солнце, и катаются по мелким волнам экскурсионные теплоходы, она продолжила путь с остановкой в ближайшем кафе.

Остановка затянулась на два с небольшим часа. За это время она успела прочесть все одолженные у новой знакомой книги. Официантка раздраженно подходила несколько раз, несмотря на то, что остальные столики пустовали. Не отвлекаясь от чтения, Жаклин махала на новую чашку кофе и сложила книги в пакет, как только закончила.

Она позвонила Ингрид, чтобы договориться о встрече. Женщина ответила почти моментально.

– Жаклин Врана, полиция Копенгагена. Я бы хотела вернуть ваши книги. Могу сделать это почтой, если хотите.

– Это необязательно, – отозвалась расстроенная Ингрид. – Я просила не возвращать мне их вовсе. Приятно, когда частицы тебя раскинуты по всему городу.

– Лично мне чужие частицы хранить у себя не очень приятно. Поэтому, если вы не против, я хотела бы ее вернуть. Подождите минуту, вторая линия, – сообщила она, прежде чем переключиться.

– Это Софи, – остановила ее женщина. – Проверяла почту, с которой заходила из компьютерного кабинета?

– Нет, в участке я с того дня не появлялась.

– А дома?… В общем, не суть важно, – прервала уже себя женщина. – Тобиас ответил.

– Тоби? – поднялась Жаклин. – Что-то узнал?

– Да, где живет Николас Эшби. Адрес я выслала двадцать минут назад. Дом он сдает. Основное время проводит под мостом неподалеку. Лок уже в пути. Мы послали его фотографии на телевидение.

– А почему не поехал Уве?

– Без понятия. Сказал, якобы его рабочий день кончился. Это на него не похоже.

Жаклин сбросила вызов и допила остатки кофе. Она и не вспомнила о второй линии, на которой ждала Ингрид.

Глава 6

Николас брел по грязному переулку с краденными колой и бутербродами в сумке. Джинсовый костюм на нем висел, а некогда качественные ботинки прохудились до того, что пришлось клеить носы темной изолентой.

Несмотря на длительное прозябание в самом бедном районе города Николас остался скромным и послушным ребенком со скрытыми талантами, демонстрировать которые на публике смущался.

После смерти бабки мальчик перестал надеяться только на ее пенсию, паршивые оценки в академии загубили стипендию, поэтому пришлось найти способ зарабатывать деньги самому. Людей с таким очевидным недостатком не брали даже на самые скверные профессии.

Первым делом он продал всю мебель, а вторым сдал квартиру иммигрантам. Платили они немного, но всегда вовремя, и все равно денег этих хватало с горем пополам.

Он старался не попасться на краже и делал это осторожно, выбирая новые места. Набирал немного и не каждый день, чтобы не пали подозрения. Большинство охранников отпускали его из сочувствия. Но были и те, кто делал вид, будто не замечает слепоты мальчика. В любом случае в клетке он еще ни разу не оказывался.

Когда близился конец месяца, он считал дни до начала следующего. Именно тогда мусульманин по имени Ахмед отрывал пять тысяч крон от семьи. Николас распределял их по дням, но никогда не досчитывался на последней неделе: нередко его обкрадывали собственные же напарники.

Он понимал, что всю жизнь так продолжаться не может. Не для этого в него вкладывали столько сил и средств ныне покойные родители, не на это отдавала последние силы бабка. Он знал, каким бесценным даром владеет, но использовать его по назначению не умел. Здесь он попробовал первый в жизни алкоголь и первые наркотики. Здесь он почувствовал себя счастливым и свободным как никогда, но это какое-то нездоровое и слишком быстрое счастье проходило, оставляя неприятный осадок и окуная в еще большую меланхолию.

О его таланте никто в новом кругу знакомых не догадывался. Он редко доставал инструменты и уже начал забывать многие вещи, которые исполнял когда-то перед полным залом восхищенных слушателей.

Разумеется, о том, чтобы сочинять самому и речи не шло. Он не умел вызывать вдохновение на голодный желудок, сломленный уличными болячками.

Николас не решался пройти в дом своего детства и каждый раз, когда забирал месячную выплату, направлял пустой взгляд на то место, где предположительно стояло фортепьяно. Он и не догадывался, что новые хозяева давно от него избавились, чтобы освободить место для стиральной машины. Новые жильцы встретили его уже таким и видели в нем обычного наркомана, готового загнуться через пару – тройку лет. Они не подозревали, насколько важной для мальчика была эта крупица прошлого, и без сожаления от нее избавились.

Из инструментов у Николаса оставалась только губная гармошка. Раньше он не позволял играть на ней даже самым близким, но бедность не знает брезгливости, поэтому та собрала всех микробов проулка.

Взамен на легкое воровство, новые друзья позволяли слушать новостные программы по телевизору, который подключали к трансформаторной будке прямо на улице. Они собирались в круг и обсуждали политические проблемы. Николаса этим вечером чуть не поймали. Ему пришлось бежать, не оглядываясь и не дожидаясь звукового сигнала светофора, поэтому он сильно устал, и сил на споры у него не оставалось. Однако ухо его не могло не поймать собственного же имени, прочитанного с экрана голосом диктора.

– Если вы узнаете человека, чей фоторобот сейчас на экране – позвоните нам по номеру ниже. Николас Эшби. Двадцать лет. Возможно, мертв, – обрывочными фразами сообщала она.

Остальные на телевизор внимания не обращали. Понедельник был самым тяжелым днем для всех бедняков. Уставшие и недовольные рабочие скорее были готовы урвать последнее даже у нищего. О том, чтобы подать и речи не шло.

Юноша с опаской озирался и вытянул руки, чтобы нащупать пустой воздух и спокойно выдохнуть. Его место находилось на крупной дистанции от других бродяг, в ряду погнивших коробок. Он спрятал руки в карманы и поспешил туда, все еще улавливая отголоски своего имени.

– Полиция не сообщает причины поисков этого гражданина. Он может быть потенциально опасен или заражен.

Неужели меня объявили в розыск только потому, что я украл несколько банок со шпротами? – подумал он.

– Скорее всего, мужчина уже мертв, но если вам известно последнее место его пребывания…

Мальчик прибавил шаг, чувствуя чужое присутствие. Он будто находился под куполом или под толщей резко застывшей от мороза воды. Звуки, которые ранее казались просто отчетливыми, стали невыносимо громкими. Шорох в пакетах и отдаленное биение поездов, гудки, чавканье из какой-то забегаловки. Все смешалось, и он сбился с пути, впервые в жизни. Потерял координацию и направление. Больше остальных выделялся голос пожилой женщины. Он перекрывал даже рев колодок и печальный взрыв смеха новых друзей. Николас взялся за голову и заскулил. Что-то железное и раскалено холодное приставили к его затылку. Старуха все еще шептала, но слов он не разбирал. Послышался легкий щелчок и рев двигателя. Холод отступил, и мальчик упал на колени, вытирая мокрое лицо.

Жаклин опередила Лока на минуту. Она застала мальчика растерянным и озадаченным, со сложенными за спиной руками. Он что-то шептал. Девушка наклонилась над дрожащим телом и приставила удостоверение.

– Жаклин Врана, полиция. Удостоверение фальшивое, так что можете не отвечать на мои вопросы до прибытия в участок.

– Я одинока, – шептал он.

– Что? – строго оборвала его неразборчивый лепет Жаклин.

– Я одинока. Она так сказала, – поднял блеклые глаза он.

Свет фар заставил ее выпрямиться. Лок ехал неторопливо, обозначая положение громкой фанковой музыкой.

– Ну что здесь? – подошел он, выпуская густой пар и мелко подскакивая.

Жаклин всмотрелась в его растекшиеся зрачки.