Яна Левская - За тёмными окнами Страница 17

– Закормила вас сердобольная студентка. Выпрашивали небось. Молчите, надменные? – рыбы лениво шевелили плавниками, совсем не реагируя на постукивания пальцем в стенку аквариума. – Что ж. Вот устрою вам чистку окружающей среды, посмотрю, как вы засуетитесь.

Устало опустившись на диван, Лиам расстегнул узкий жилет и откинул голову на подушки. Трёхчасовой перелёт утомил. Даже сырая прохлада датской весны, сменившая жару итальянского побережья, не придала сил. Наоборот, вогнала в сонливость. Прикрыв глаза, Лиам растянул губы в блаженной улыбке. Он дома. Позади терапевтический курс в Бильбао, оказавшийся в прочем не столь утомительным, как Лиам ожидал. Впереди огромная, шаром распирающая грудь надежда.

Он позволил себе поверить – словно в бездну с головой прыгнул! – в действенность операции по пересадке стволовых клеток.

Врачи были убедительны, а Лиаму всё же хотелось поверить. Всегда хотелось, что бы он себе ни говорил. И вот, всё решилось. Его донором станет Агнете. Операция назначена предварительно на июль. Это будут, вероятно, самые длинные два месяца в его жизни. Самые страшные и волнительные. После которых жизнь перевернётся. Каким бы ни был исход операции, изменится всё, ничто не сохранится прежним. Он станет здоров или… перестанет быть. Потому что возвращение к тому, что окажется за спиной после сделанного шага – суть бессмыслица и мука. Если надежда пойдёт прахом, он сделает то, о чём уже давно думал. Ведь никаких причин сдерживать себя не останется.

Лиам открыл глаза. Взгляд сам собой сместился на журналы под стеклом диванного столика. Они лежали не в том порядке, как Лиам их оставил. Не спеша с выводами, он оглядел гостиную, мрачнея по мере того, как в глаза бросались новые детали: сдвинуты книги, чуть иначе повёрнуты рамки с фотографиями родителей и сестры, неплотно задвинут ящик рабочего стола.

Соседка рылась в его вещах.

Скрипнув зубами, Лиам медленно поднялся на ноги и двинулся по комнате, поправляя всё, что было тронуто неосторожной рукой чрезмерно любопытной девицы. Возле стола он остановился, выдвинул ящик, отмечая следы обыска среди письменных принадлежностей. Грубо толкнув его обратно, он дёрнул на себя второй, где лежала паллета с инструментами. Восьмая и пятая кисти чуть сдвинуты, пузырёк с фиксатором стоит перед лаком, хотя должно быть наоборот, со стопки переплётного картона слетела бирка…

– Да твою ж мать! Что ты… – Лиам стиснул челюсти, сдерживая слова.

«Что ты пыталась тут найти, Кьёр? Подтверждение своим навязчивым фантазиям? Свидетельства моей монструозности? Конечно, я ведь чудище в твоих глазах. Значит, если из моей квартиры доносятся крики – это непременно моя жертва орёт. Если на лестнице кровь, то это я кого-то прибил. Ведь только в твоей жизни может случиться банальная фигня вроде разбитого носа, а в буднях альбиноса-затворника такие случайности исключены. Будь я конченным маньяком, но со смазливой физиономией и умением пускать пыль в глаза, бьюсь об заклад, ты млела бы при мысли, что я живу этажом выше, пусть бы я хоть трижды в день марал ступени кровью! Но я же выродок, и на меня так легко клеить ярлыки: одинок, несчастен, завистлив, озлоблен, безумен… Если урод, значит, социопат?»

– Иди ты к чёрту с такими выкладками, Кьёр!

Лиам вылетел из квартиры, намереваясь вернуть себе ключи и сообщить недоделанному сыщику в юбке, что добрососедская помощь больше не потребуется. Никогда.

Как слон, протопав по скрипучей лестнице, нарочно создавая больше шума, он встал у «шоколадной» двери, вдавил звонок и почти сразу расслышал шаги, затихшие по ту сторону порога – судя по всему, Фрэя остановилась и теперь смотрела в глазок.

«Сейчас будет три поворота ключа и приоткрытая на ладонь дверь. Может быть даже цепочка появилась?» – прорычал мысленно Хедегор, предвкушая, как прямым вопросом о причинах обыска в своей квартире вгонит девчонку в краску.

Но, не позволив его воображению разогнаться, дверь отворилась на всю ширину, как в первый раз. Взгляд Лиама по привычке скользнул вниз и упёрся в шерстяные носки канареечного цвета, в которые вырядилась Кьёр, точно не ждавшая гостей сегодня. Дикий жёлтый цвет пряжи на миг вынес прочь все мысли, кроме одной: «Как за это можно было заплатить деньги?» Бровь Лиама повело, когда он заметил два помпончика у щиколоток, и голову начала поглощать звенящая пустота.

– Здравствуйте, Лиам. Вы, наверное, за ключом? – спросила Фрэя.

Хедегор поднял глаза на соседку, мгновенно возвратившись к тому градусу кипения, в котором направлялся сюда.

– Добрый вечер, – выдавил он. – Да. Прошу вернуть.

Девушка кивнула и отошла к гардеробу. Лиам видел, как она вынула из ящика сложенный вчетверо листок – записку, оставленную им месяц назад на пороге – наклонила его над ладонью, поймав выскользнувший оттуда ключ, и вернула листок в ящик.

Принимая ключ, он хотел было спросить, зачем она хранит эту почеркушку, но промолчал. Фрэя сбивчиво поинтересовалась, как прошла поездка. Всё ещё злой, он ответил что-то односложное, въедливо рассматривая Кьёр, ловя её взгляд, отыскивая в нём тени вины, страха, неприязни или отвращения. Но видел только болезненно румяные щёки и широко открытые глаза. Если бы не знал, как она к нему относится, он предположил бы смущение, но он-то знал.

– У вас температура?

– А? Что? – Фрэя растерянно хлопала ресницами и таращилась на него, как крестьяне на Лазаря.

– Ваше лицо горит.

Кьёр потупилась и покраснела ещё сильнее, забормотав что-то о письмах. Лиам прищурился, не веря очевидному. Раздражение медленно отступало, пока он наблюдал за соседкой. Фрэя отошла к тому старинному буфету за поворотом коридора, где с боем отыскала соль в первую их встречу. И Лиам снова смотрел на неё через зеркало, вспоминая весь путь, проделанный его взглядом в тот раз. Сегодня на ней не было тонких пижамных штанов и растянутой футболки – были чокнутые жёлтые носки, колготы и длинный просторный свитер до колена. А ещё пунцовые щёки и бегающий взгляд.

«Вот это номер. Кто-то помер. В лесу пугающе большой», – подумалось Лиаму.

Фрэя вернулась к нему, держа в руке полдюжины конвертов.

– Ваша почта, – пояснила она, протягивая письма.

Хедегор принял пачку и начал неторопливо просматривать адреса. Ему было чихать, от кого что пришло – он просто тянул время, желая разобраться с тем, что видел в обращённом на себя взгляде Кьёр. Она терпеливо молчала, пока Лиам, притворяясь, будто читает, закладывал верхний конверт за нижний. На третьем письме он, подняв глаза на Фрэю, как и рассчитывал, застал её врасплох. Девушка сморгнула и принялась суматошно искать что-нибудь, кроме лица Хедегора, за что можно было бы зацепиться взглядом. Лиам сжалился, не став доводить паузу до отметки «неловкая».

– Благодарю. За почту и за то, что не бросили рыбок, – произнёс он и добавил, уже отступая к лестнице: – Примите всё же парацетамол. У вас жар.

Фрэя выдохнула:

– Спокойной ночи, – и затворила дверь.

– Вам тоже, – задумчиво шепнул Лиам, поднимаясь к себе.

Инге закончила двухнедельную практику в Германии и наконец вернулась в Копенгаген. Едва она перевела дыхание, Фрэя, изнывавшая от потребности выговориться, выволокла подругу на посиделки в кафе и обрушила на неё гору новостей. Инге уже четверть часа слушала, молча потягивая через трубочку латте с мороженным, а Кьёр всё говорила.

– Он, кажется, понял, что я порылась в его вещах. Я просто не удержалась. Не знаю, как объяснить. В его квартире я чувствую себя Алисой в кроличьей норе. Чем больше узнаю о нём, тем сильнее меня затягивает, тем сильнее хочется сделать шаг дальше. И ещё один, и ещё…

– Не разгоняйся, – коротко вставила Сёренсен и, подозвав официанта, заказала второй латте.

– Куда уж там. Я безнадёжный тормоз. Когда он пришёл за ключами, меня переклинило, что говорится, намертво. Во-первых, я не ожидала, что он будет таким разозлённым. Чуть не искрил… Нет, он точно понял, что рылась. Вот же чёрт, – Фрэя, закрыв лицо ладонями, сокрушённо выдохнула. – Во-вторых, он был совсем не таким, как мне запомнилось. Знаешь, эти невнятные футболки-пижамки-шлёпки, раздражение на коже. Ничего подобного. Одет с иголочки, весь белый, холёный. Я, мягко говоря, опешила.

– Грубо говоря, залилась слюнями?

– Уф, Инге. При чём тут слюни?

– Ну да. Ни при чём, конечно. Молчу.

Официант принёс кофе. Спросил, не желает ли Фрэя заказать что-нибудь, но получил вялый отказ и удалился. Кьёр молчала, приуныв от слов подруги, замечания которой неизменно били в яблочко. Отпираться смысла не было. Сдавшись, Фрэя пробормотала:

– Да, Инге. Я влипла. Ещё до того, как он вернулся. Я, блин, влюбилась в его квартиру, в его рыб, в его почерк. А потом явился он сам – в блеске, надменный, разгневанный. Поиронизировал над моей раскрасневшейся моськой: «У вас жар, примите таблетку», – и ушёл.