Эрик Ластбадер - Французский поцелуй Страница 18

Вдруг всплыла картина одной из вечеринок, на которую он случайно попал с месяц назад. В тот день он обедал с Брэмом Страйкером, знакомым специалистом по бракоразводным процессам. У Страйкера была заслуженная репутация сущей акулы по части ведения переговоров между сторонами. И еще у него была репутация (заслуженная или нет, — этого Крис не знал) специалиста по затаскиванию к себе в постель клиенток. Как бы то ни было, у Страйкера был острый ум и Крис любил пикироваться с ним.

На обратном пути из ресторана Страйкер сказал, что он обещал заскочить на одну вечеринку и пригласил Криса присоединиться.

Случилось так, что вечеринку эту организовывала Аликс Лэйн по случаю переезда в просторную и довольно темную квартиру с одной спальней на Девяносто третьей улице в Вест-сайде. Криса поразила духота, когда они зашли. Такой высокий потолок и так душно. С чего бы это? Наверно, потому, что в комнату набилось втрое больше людей, чем она могла вместить с удобством.

Крис сразу же почувствовал себя не в своей тарелке. Сам он был из Ист-сайда, и эти два района Нью-Йорка:

Вест-сайд и Ист-сайд, — представляют собой совершенно разные миры, в которых обитают разные типы человеческих существ.

Крис почти сразу же потерял Страйкера в толпе, окутанной сигаретным дымом. Уже на входе музыка ударила его прямо в грудь и чуть не вышибла назад в коридор. Он кивнул знакомому из соперничающей фирмы, обменялся приветствиями еще с несколькими людьми, прежде чем смог проложить себе дорогу к бару. Получив свой стакан, он затем провел десять скучных минут, разговаривая о делах с членом Верховного Суда.

Скоро ему все порядком поднадоело, и он отправился разыскивать Страйкера, хотя и понимая в глубине души, что в этом сумасшедшем доме найти кого-то — дохлое дело. Он сунулся было на кухню, но там было столько народа, что и влезть не было никакой возможности.

Он снова вышел в прихожую и двинулся к спальне. Но там был вообще дым коромыслом и играл второй магнитофон. Две разные мелодии в совершенно разных ритмах скрещивались и создавали эффект городской улицы в утренние часы пик. Некоторые ползали по кровати. Другие вылезли в большое окно на площадку пожарной лестницы и пытались танцевать там. Страйкера нигде не было видно.

Отчаявшись найти его, Крис опять вернулся в холл. Когда он проходил мимо ванной, он обратил внимание, что там горит свет и дверь слегка приоткрыта, так что из холла можно было видеть, что делается внутри. И там был Страйкер, облапивший Аликс Лэйн. Удивительно, но в памяти Криса этот момент остался погруженным в полную тишину.

Наблюдая за тем, как они целовались, Крис поразился отсутствием в лице Страйкера даже намека на эмоцию. Может, только немного самодовольства от ощущения прильнувшего к нему, будто в отчаянии, тела Аликс. Ее ноги обвились вокруг бедер Страйкера, а на лице его было написано полное безразличие.

У Криса на лбу выступил холодный пот. С каким удовольствием он врезал бы по роже этому хаму. Просто удивительно, что похоть, оказывается, может существовать отдельно от страсти. И никогда прежде не было так противно смотреть на целующуюся парочку. Молча он попятился прочь от двери. И опять поразился тишине.

Крис открыл глаза. По-видимому, он всегда одевается в тишину, как в панцирь, в минуту жизни трудную. Вот и недавно, во время гневной инвективы Аликс у залы суда, он тоже был тих, как мышка.

Он выключил настольную лампу, одел пиджак и покинул свой кабинет. Выходя, услышал, как щелкнул в закрывающейся двери язычок английского замка.

Стоя на тротуаре, молча наблюдал, как мимо шуршали по мокрой от дождя улице пустые такси. Час пик уже миновал, а театральный час еще не наступил. Так что поймать такси не проблема.

Крис не знал, куда податься и что делать. Столько много вариантов, но сознание, переполненное образами прошлого, отказывалось напрягаться даже для такого простого дела, как решить, чем заняться в этот вечер. Он стоял под каменным навесом здания, наблюдая за огоньками, плывущими мимо по мокрому асфальту, и вспомнился ему вдруг другой эпизод из прошлого, который он не любил вспоминать: он на взлетно-посадочной полосе военно-воздушной базы в Дувре, наблюдающий за тем, как солдаты сгружают цинковые гробы, прибывшие из Да Нанга. Он приехал сюда, чтобы забрать гроб своего друга.

Двадцатилетний Крис Хэй весь дрожит, несмотря на летнюю жару, от страшной мысли, время от времени накатывающей на него, что в одном из этих сверкающих гробов мог бы быть и его брат Терри, героически сражающийся в чужой стране. А они даже не попрощались...

Монотонные звуки дождя, который все не хотел прекращаться, все усиливались и усиливались, пока не вытеснили воспоминания.

Крис встряхнулся. Он поднял воротник пиджака и, сгорбившись под дождем, быстро пошел вниз по улице.

Добравшись до дома, он содрал с себя мокрую одежду и, оставшись в спортивных трусах и майке, посмотрел на свое отражение в большом зеркале на стене спальни.

Всякий, кто его увидел бы в этот момент, не мог бы не восхититься его мускулатурой. Высокий, широкоплечий, с узкими бедрами атлета. Его твердые мышцы обладали характерной удлиненностью — не бугристые наросты культуриста и не жилистые конечности бегуна на длинные дистанции — которой отличаются мышцы пловцов и велосипедистов.

Крис видел в зеркале другого человека. Этот человек был помоложе, часами мог заниматься аэробикой без признака усталости. Ему прочили победу в Тур де Франс, в велогонке, в которой велосипедист должен уметь поддерживать скорость свыше 25 миль в час на крутых альпийских подъемах. Это было в 1969 году, в том самом году, когда Терри уже увертывался от свистящих пуль в Юго-Восточной Азии.

В тот год велогонка была посвящена французской глубинке, и по сей день это сельская Франция осталась в памяти и в сердце Криса. Французская глубинка подняла его на вершину сияющей славы, и она же здорово стукнула его по носу, так что он вернулся домой совсем другим человеком. Юноша в цвете лет, беспредельной силы и выносливости, о котором знакомые итальянцы говорили как о настоящем risico, любящий жизнь и риск, куда-то исчез, исчез навсегда.

На сколько он старше теперь того юноши? Если считать годами, то не намного. Да и внешне он мало изменился. Все те же голубые глаза, волнистые черные волосы. Ни унции лишнего жира на лице и теле, минимум морщин. «Это в тебе проявляется твоя кельтская кровь, сын!» — бывало говорил ему отец. И, действительно, молодой Крис Хэй любил воображать себя кельтским воином, в доспехах, мечом отбивающегося от дюжины низкорослых пиктов где-то у каменных глыб Стоунхенджа.

Боже мой, подумал он, как давно это было! Но голос Сутан в телефонной трубке звучал у его уха всего мгновения назад.

Он выдвинул ящик антикварного французского стола, достал толстую пачку бумаги с машинописным текстом, перетянутую посередине резинкой. Он потянул за нее и она лопнула. Листы потрепаны по краям, все в пятнах. В правом верхнем углу — пометка, сделанная его рукой: Мугены, 1969.

Он не доставал эту рукопись уже много лет, и, просматривая сейчас некоторые страницы, он понимал, почему: глаза резала неуклюжесть многих предложений. Судорожным движением он сгреб этот бумажный хлам со стола, бросил в ящик и со стуком задвинул его.

Босиком прошел во вторую спальню, оборудованную как спортзал. У стены стояла штанга, рядом с тренажером, снабженным электронными приборами. Напротив, у окна — стационарный велосипед для тренировок. Крис взобрался на него и нажал на педали. Его глаза смотрели в окно, за которым не было ничего интересного: его квартира находилась на 30 этаже. И перед его умственным взором проплывали Тононле-Бэ, Шамо, Обань и Динье. Плечи его опять облегала желтая майка лидера велогонки Тур де Франс.

Через час он слез с велосипеда и пересел на тренажер. А потом еще потягал штангу, пока не почувствовал приятную усталость во всем теле и не пропотел хорошенько. Но и это не успокоило его, как, впрочем, и холодный душ. Мугены опять непрошеным гостем вторглись в его воспоминания. Не только Тур де Франс заполняла его жизнь летом 1969 года.

Одевшись, он беспокойно расхаживал по квартире, как узник в камере. Из каждого зеркала, из каждого оконного стекла на него смотрела Сутан. В конце концов, он не выдержал, сдернул с вешалки легкий плащ и ушел из дома.

Уже оказавшись к северу от Семьдесят второй улицы, он осознал, куда его ведут ноги. Всего в одном квартале от этого места, в нелепом старом кооперативном доме между Пятой авеню и Мэдисон-плейс жил Макс Стейнер.

Привратник окликнул Криса, затем указал пальцем на один из лифтов. В этом чудном доме каждые две квартиры на каждом этаже обслуживались отдельным лифтом.

Стейнер уже распахнул дверь своей квартиры, прежде чем лифт с Крисом остановился на его этаже. На лице у Макса была широчайшая улыбка, и Крис почувствовал благодарность судьбе за то, что у него есть такой союзник. Они вместе стояли спина к спине против всего мира с того самого момента, как Крис начал работать в фирме Стейнер, Макдоуэлл и Файн. И так будет всегда. Вот почему сами ноги привели Криса сюда.