Ольга Володарская - Нет дьявола во мне Страница 18

Не прошло и пяти минут, как из-за старой дощатой двери с круглой медной ручкой показался Джакомо.

Марко знал, что тот был итальянцем и работал с ребятами из хора уже двенадцать лет. Попал он в монастырь «Черный крест» по знакомству. Его дядя был епископом, смог удачно пристроить родственника. Парнем он был одаренным, что и говорить, но без каких-то выдающихся талантов. Но хуже другое, благочестия в нем было так мало, что с первого места службы, Джакомо тогда двадцать едва исполнилось, играл на органе в одном из храмов Венеции, его погнали за аморальное поведение. В принципе, ничего дурного он не делал, но заниматься любовью в кабинке для исповеди – это все же явное нарушение церковных норм. Джакомо, лишившись места, не особо расстроился. Он хоть и рос при монастыре, и пел когда-то в хоре, и не только дядю-епископа имел, но и отца викария, но к вере относился спокойно. Для него было не принципиально, в храме ли играть или на сценической площадке. Главное, заниматься тем, что нравится. А если учесть, что Джакомо еще прекрасно пел и сочинял музыку, то найти себя он мог где угодно. Хоть бы и звездой итальянской эстрады стать!

Пять лет Джакомо искал себя. Он и играл, и пел, и сочинял, но успех не приходил к нему. Перебивался случайными заработками, много тусовался, пил, курил траву и занимался сексом. Родственники готовы были отвернуться от него, пока на горизонте дядюшки-епископа не забрезжила перспектива стать одним из кардиналов. Тут сразу стало ясно, что отбившуюся овцу, пока она окончательно не запаршивела, надо возвращать в стадо. И Джакомо предложили отличное место. Стать руководителем и дирижером хора мальчиков в известнейшем монастыре Балканского полуострова. Это и престижно, и хорошо оплачивается. Джакомо покапризничал, конечно, ему не хотелось забиваться в глушь (тогда как родственнику-епископу только этого и нужно было – убрать племянничка подальше), но все же согласился. Устал он от мытарств творческих исканий и поиска заработка. Хотел сделать передышку на год-два. А потом вернуться в Италию…

Но Джакомо до сих пор в «Черном кресте». Вот уже двенадцать лет.

– Добрый день, – поздоровался он с Марко. Тот ответил ему и указал на лавку, стоящую рядом. – Вы насчет Даниеля хотели поговорить?

– Совершенно верно.

– Такая трагедия, – выдохнул дирижер и картинно прикрыл глаза рукой.

Он был несколько манерным, и это Марко не нравилось. А еще то, что Джакомо выливал на свои волосы такое количество геля, что они напоминали спагетти в соусе из чернил каракатицы. К остальному придраться было нельзя. Стройный, красивый, импозантный мужчина с обворожительной улыбкой, он недаром считался всеобщим любимцем. Если бы Марко не знал о дяде-епископе, так и не ставшем кардиналом, то решил бы, что Джакомо занял дирижерскую должность благодаря своему обаянию.

– Что вы можете рассказать о Даниеле?

– Вы слышали, как он поет? – вопросом на вопрос ответил Джакомо.

– Да, конечно. – Марко не был набожным, но торжественные службы по случаю Рождества и Пасхи посещал.

– И как вам его голос?

– Прекрасен, как и у всех мальчиков, поющих в хоре. С другими ведь не берут, не так ли?

– Бесспорно. Но солистами становятся единицы. Есть партии, исполняемые в одиночку. Я поручал их Даниелю.

– То есть, можно сказать, он был вашим любимчиком?

– Ах не так! – Джакомо всплеснул руками. Пальцы у него были длинными и тонкими. По-настоящему дирижерскими. – Он объективно… понимаете? Объективно был самым талантливым среди всех. И даже если бы Даниель мне не нравился, я не сделал бы солистом кого-то другого.

– А он вам нравился?

– Да.

– За что?

– Он был отличным парнем. А с каким голосовым диапазоном…

– Опустим его талант. Поговорим о Даниеле как о человеке. Вы тесно общались?

– Конечно. Мы же репетировали с ним постоянно. То есть он занимался не только со всеми, но и индивидуально.

– Разговаривали о личном?

– Да у них, я имею в виду хоровых мальчиков, личного не так много.

– И все же?

– Делился чем-то…

– Чем?

– Да ерундой, – увильнул Джакомо. – У вас уже есть подозреваемые?

– Конечно.

– Ой, а кто? – Дирижер аж подскочил, точно птичка, собирающаяся вспорхнуть на ветку.

– Вы.

Джакомо криво усмехнулся и растерянно протянул:

– Я не понял…

– Между вами были отношения. Не скажу, интимные. Но явно выходящие за рамки.

– Да вы!.. Да как вам?.. Да кто мог сказать такое?

– Вы соблазняли его? Признайтесь. За вами таких грешков уже немало замечено. И вы не только женщин домогались, но и мужчин. А вернее, пареньков.

Это были только слухи. Подсобрал их Марко сегодня и поразился тому, как много людям известно об обитателях монастыря и тех, кто вхож на его территорию. Это относилось не только к дирижеру, но и к преподавателям общеобразовательных предметов, медику, электрику – все эти люди жили за воротами в поселении, где обитал и Марко, разговоры касались и прачек, поставщиков продуктов, почтальона, в конце концов. И только об аббате никто ничего не знал. Иван был для деревенских не просто закрытой книгой, а запечатанной и убранной в сейф.

– Джакомо, что было между вами? – тихо, но настойчиво спросил Марко. – Советую сказать правду. Потому что она все равно всплывет, но тогда дойдет и до вашего дяди…

– Не смейте мне угрожать! – вскричал Джакомо фальцетом.

– И он, чтобы избежать скандала, вышвырнет вас отсюда, – продолжил Марко тем же ровным тоном. – А вы уже не юны, ленивы. Вы отвыкли от трудностей, в том числе бытовых. У вас узкая специализация. Если вы потеряете место, а главное, покровительство, то сможете только певцом на свадьбах подрабатывать. Но вы и сами понимаете это, так ведь?

Джакомо был оскорблен. Марко даже показалось, что его глаза заблестели. И он стал дожимать дирижера:

– Вам нравился Даниель. Вы хотели его. Но не торопились. Соблазняли с осторожностью. И вроде бы он был не против. Он восхищался вами. Но когда вы решились на действия, парень пришел в ужас. Он не просто вас отверг, но пригрозил, что обо всем расскажет аббату – а тот точно не спустил бы вам такого. И вы решили убрать Даниеля…

– Что я решил? – тупо переспросил Джакомо.

– Убить.

И тут дирижер удивил. Он вскочил и кинулся на Марко. Тот, естественно, мог сразу его остановить, просто-напросто выбросив вперед кулак или согнутую ногу. Но он позволил мужчине приблизиться, чтобы посмотреть, что дирижер сделает. Джакомо схватил Марко за грудки и затряс, приговаривая:

– Никогда! Ты слышишь? Никогда я не причинил бы боль своему мальчику!

Марко без труда отцепил его руки от своей футболки и толкнул Джакомо обратно на лавку.

– Успокойтесь! – рыкнул он.

И дирижер как-то сразу обмяк.

– Больше не говорите таких вещей, – выдохнул он.

– Вы любили его?

– Больше чем кого бы то ни было… А я очень пылкий человек и голову терял много-много раз.

– Наслышан.

– Ах, да это все деревенские пересуды! Они лишь о моих сексуальных шалостях… Все это пустое. Никто не знает о том, что в моем сердце! А в нем последнее время царил Даниель…

– И сколько это длилось?

– Два года.

– Мальчик знал о ваших чувствах?

– Половину этого срока. И разделял их.

– То есть вы были любовниками?

– Возлюбленными, – поправил Джакомо.

– Это существенно меняет дело?

– Да. В моем понимании.

– Объясните?

– Наши отношения были платоническими. Я не пытался соблазнить Даниеля. Я не хотел все испортить.

– Спугнуть парня?

– Вы опять за свое! Нет! Все гораздо тоньше… – Он сорвал с шеи шарфик и стал нервно накручивать на указательный палец. – Я не какой-то там озабоченный вурдалак! И не растлитель. Да, не святой. Грешил, грешу и буду… Но у меня свои каноны. Я не порчу людей. А тем более детей.

– То есть вы ждали, когда Даниель достигнет совершеннолетия, чтобы не нести ответственности за то?..

– Опять? – громыхнул Джакомо и рванул свой шарф. Будь шарфик тоньше – треснул бы. – Опять вы со своим цинизмом? Нет, я давал ему время на то, чтобы сформироваться как личности. А еще, вы опять, наверное, не поверите, но я с уважением отношусь к церкви. И пока птенец находится под крылом ее…

– Значит, вы не форсировали события до тех пор, пока «птенец» не оперится? Или не полетит? Я не силен в аллегориях.

– Мы решили задержаться здесь еще на год. Даниелю шестнадцать исполнилось только в мае. Поскольку он не рядовой солист, я смог бы сделать так, чтоб его оставили. А потом мы оба упорхнули бы. И начали новую жизнь…

– Какую?

– Когда Даниель пел, ангелы улыбались. Он стал бы великим исполнителем. В любом жанре. Я помогал бы ему во всем: выбирал репертуар, ставил номера, договаривался со студиями, искал деньги. Он пропал бы без меня, а я… Я, похоже, уже без него пропадаю… – И мужчина заплакал. Да не картинно, без позерства. Из глаз ручьи слез, нос побежал, а он вытирается своим пижонским шарфом и судорожно всхлипывает.