Андреас Эшбах - Особый дар Страница 18

Я остановилась. В туалете кто-то был. Я огляделась и, никого вокруг не обнаружив, приложила ухо к двери и стала прислушиваться. Кто-то плакал навзрыд. Арманд.

Это было ужасно. Рыдания были полны невыносимого отчаяния; как будто он хотел кричать, но знал, что ни один крик не будет настолько громким, чтобы его услышали. Таких страшных рыданий, идущих, казалось, из самой бездны, я еще никогда в жизни не слышала.

Мне было очень не по себе, когда я вернулась в наш отсек. Я включила верхний свет, подождала, жмурясь, пока глаза привыкнут к нему и начала собирать осколки. Обвязав руку платком, чтобы не порезаться, я собрала даже те осколки, которые лежали на полочке, и выкинула все это в маленькое мусорное ведерко под окном.

Потом села на свое место и стала просто смотреть перед собой. Я думала о том, что он рассказал мне про институт, где его долгие годы изучали как редкое животное.

Он, должно быть, жил в своего рода духовной пустыне. Ему удивлялись, но его не любили.

Я встала, чтобы выключить свет. Я была очень расстроена. Но что я могла сделать? В те моменты, когда я его не боялась, я в общем-то только восхищалась им. Однако я увидела мальчика, который был гораздо привлекательнее, чем все ребята, которых я знала. Он обладал сверхъестественными способностями. Он отважился пуститься в бегство через весь континент и противостоять целой армии преследователей. Я даже не думала о том, какой страх и отчаяние нужно было испытывать, чтобы решиться на такой шаг. По большому счету я совсем его не знала. Что мне было делать?

Я мрачно посмотрела в окно, на пейзаж, проплывающий мимо. Я отчетливо вспомнила слова, которые Арманд произнес сегодня вечером: «Я больше не вернусь туда ни за что на свете. Я скорее умру».

Боже мой. У меня в голове пронеслась страшная картина: кровь, вскрытые вены. Нет, он ведь ничего с собой не сделает!

Я вскочила, выбежала из отсека и стремглав промчалась по коридору. Дверь в тамбур, холод, оглушительный стук колес. А на двери все еще была надпись: «Занято». Я прислушалась, затаив дыхание.

Он был жив. Я услышала, как он, тяжело дыша, сдавленным голосом, повторяет, как заклинание, какое-то одно и то же предложение. Я плотнее прижалась ухом к двери и попыталась разобрать то, что он говорил. Это было на французском, но я слышала только обрывки слов.

– Je suis… Я…

Что он?

И вдруг я поняла. Я не слишком хорошо занималась французским в школе, но это здорово помогает, если кто-то повторяет одно и то же, как молитву:

– Je suis un être humain. Je suis un être humain.

Он повторял снова и снова только эту фразу. В переводе это значит что-то вроде «Я человеческое существо». Он постоянно говорил себе эту фразу, как будто от этого зависела его жизнь.

Возможно, так оно и было. Я беспомощно закрыла глаза и прислонилась головой к двери, плотно прижалась к пластику, из которого была сделана дверь.

Я человеческое существо.

О Боже! Я хотела причинить ему боль, и я попала в самое ранимое место.

Я долго простояла в таком положении, будучи не в состоянии пошевелиться. Потом я оторвалась от двери и пошла назад. Когда я вошла обратно в отсек, меня била дрожь. Я села. Мне хотелось разрыдаться, но слез не было.

Глава 11

Время шло, а я все сидела и смотрела горящими глазами в окно. Промелькнул какой-то город, поезд остановился на запасных путях, которые казались холодными и зловещими в тусклом свете фонарей. Никого не было видно, и, когда раздался глухой свисток проводника, я услышала только, как где-то бесконечно далеко хлопнула дверь. Поезд тронулся.

Наконец, Арманд вернулся. Он стоял в дверях очень бледный и, казалось, был крайне удивлен, увидев меня.

– Ты еще здесь?

Я посмотрела на него:

– А куда мне идти?

Мне показалось, что он задумался, что бы мне на это ответить. Он сел, но теперь уже не напротив меня, у окна, а на место прямо возле двери, чтобы быть как можно дальше от меня. Мне было больно видеть, как он там сидит.

Я помедлила.

– Арманд?

– Да.

– Мне… мне очень жаль. Извини, что я тебе тут такого наговорила.

– Уже хорошо.

– Нет, это нехорошо. Я не должна была этого говорить. Я… я сегодня просто сама не своя от всего, что произошло… вся эта суета…

Я остановилась. Мои слова звучали неубедительно. Так всегда бывает: когда хочешь сказать что-нибудь важное, слов не хватает.

– Кончено, – тихо сказал Арманд. – Сказанного не воротишь, но теперь кончено. Давай больше не будем об этом.

Мы замолчали. Темнота и монотонный убаюкивающий стук колес окутали нас. Казалось, что в нашем распоряжении был весь поезд, как будто мы едем на нем уже целую вечность и будем и дальше так бесконечно ехать.

– Арманд?

– Гмм?

– Расскажи что-нибудь о себе, – попросила я. Он удивленно приподнялся:

– Зачем?

– Просто так, – сказала я. – Мне интересно. Я хочу побольше о тебе узнать.

Он покачал головой, как будто не мог поверить в то, что услышал.

– Что ты имеешь в виду? Обо мне как о личности или о моих телекинетических способностях?

– Твои телекинетические способности я уже прочувствовала, спасибо, – возразила я. – Нет, расскажи что-нибудь о себе, о своих родителях, о своем детстве, чем ты увлекаешься – о чем-нибудь таком.

– Мои родители? – Он выговорил это слово так, как будто услышал его первый раз в жизни. Он замялся. – Что ты хочешь о них узнать?

Я пожала плечами:

– Ну, не знаю. Я не собираюсь тебя допрашивать или что-то в этом роде. Просто расскажи мне что-нибудь. Например, есть ли у тебя брат или сестра? Какая музыка тебе нравится?

– Какая музыка мне нравится? – Он странно посмотрел на меня. Казалось, он был потрясен. – Знаешь, меня об этом никто никогда не спрашивал.

– Ты шутишь.

– Нет, серьезно.

Я наморщила лоб.

– Может быть, во Франции по-другому, но здесь у нас наши ровесники говорят практически только об этом. Ну, еще про фильмы, компьютерные игры и тому подобное.

– Понятия не имею, о чем говорят молодые люди во Франции, – сказал Арманд. – Возможно, об этом же. Но я уже почти не помню, каково это ходить в обычную школу. Я жил в институте с десяти лет. И там никто не расспрашивал меня о семье или о моих музыкальных предпочтениях.

– Правда? Что же, вы ни о чем не разговаривали? Они не спрашивали, как тебе живется?

– Спрашивали, конечно. Они хотели знать массу всего. Но это происходило следующим образом: передо мной клали кипу опросных листов, которые я должен был заполнить. А если приходил кто-нибудь из психологов, чтобы поговорить со мной, то он меня спрашивал: «Ну, Арманд, расскажите же мне что-нибудь о ваших телекинетических способностях. Когда вы впервые обнаружили их? Как они проявляются? Что вы делаете, когда хотите применить их?» Исключительно вопросы такого рода. А на двери моей комнаты висела табличка: "Арманд Дюпре, телекинет"».

– Они действительно обращались к тебе на вы?

– Еще бы. С первого дня моего там пребывания, – кивнул Арманд. – Они уже тогда знали, чем меня купить, эти господа психологи.

– Но ведь это же с ума сойти! Говорить десятилетнему ребенку «вы»!

– У них своя методика. Как ты думаешь, что я чувствовал, когда ко мне подходила целая армия докторов в белых халатах и вежливо обращалась ко мне на «вы» или говорила «месье Арманд»? Им не нужно было меня запирать. Напротив. Еще несколько недель назад им бы пришлось палками гнать меня из института, если бы они захотели, чтобы я ушел.

Я украдкой посмотрела на него. Мне было страшно интересно, что же там такое могло произойти несколько недель назад, но я не отважилась напрямую об этом спросить.

– Это благодаря той методике, по которой им удавалось тебя удерживать? – спросила я вместо этого. – Психологические приемы?

– Да. И еще они купили меня высококлассным комфортом. У меня была огромная комната с цветным телевизором, стереомагнитофоном и прочими штучками. Вокруг постоянно сновали сиделки, медсестры и горничные и угадывали по глазам мои желания. Мне могли хоть каждый день готовить мою любимую еду, если я того хотел. Все носились вокруг меня, как будто я был королем мира. – Он болезненно засмеялся. – Из-за своего высокомерия я не замечал, что живу в золотой клетке. Что мои телохранители меня не защищают, а стерегут. Что это ненормально – проводить свою жизнь на огороженной территории, за забором и колючей проволокой, и неважно, насколько эта территория велика, если ты не можешь сделать ни шагу во внешний мир. Что это неестественно, когда каждый твой шаг фиксируется камерой скрытого наблюдения.

– Боже мой, – пробормотала я невольно.

Я смущенно молчала. Арманд, казалось, тоже погрузился в воспоминания, хотя я и не могла сказать, в какие именно.

– А как все-таки все началось? – спросила я наконец.

Прошло некоторое время, прежде чем он начал рассказывать.

– Я родился и вырос в маленьком местечке под Авиньоном. Обычно сотрудники института туда не заглядывают. Когда проявились мои телекинетические способности, велика была вероятность того, что это ни к чему не приведет, что от этого останется только одна из тех странных историй, которые бытуют в некоторых местах. Люди поудивлялись бы, но сегодня все бы уже давно об этом забыли. А мои способности, вероятно, тоже бы пропали.