Алекс Баркли - Темный дом Страница 18

— Не преувеличивай, Марта. Из-за таких пустяков никто не расстраивается.

— Затем я пошла на кухню, а она в это время взяла из шкафа куртку. По крайней мере я слышала скрип дверцы. Потом она крикнула мне: «Увидимся вечером», — и убежала. Полагаю, что Шон ее уже ждал. Я бросилась за ней в прихожую, но ее уже и след простыл. Выпорхнула как птичка, — прошептала Марта и замолчала, вытирая слезы. — Не знаю… И зачем я сказала ей про эту косметику? Ну а косметика ей зачем? Она у меня и без нее такая симпатичная…

Все время, пока Фрэнк расспрашивал Марту, Ричи молчал, но тщательно записывал каждое ее слово. Шариковая ручка казалась в его крупной сильной ладони хрупкой тростинкой. Фрэнк всегда удивлялся, как это Ричи их не ломает, когда пишет.

— А вдруг я сделала что-нибудь ужасное, сама не заметила, как и что, и Кэти меня за это возненавидела? — вдруг выпалила Марта.

Все удивленно посмотрели на нее.

— Что ты такое говоришь, Марта! — воскликнула Анна, быстро подошла к ней и взяла за руку. — Мы все хорошо знаем, что Кэти любит тебя. — Не расстраивайся. Она просто где-то задержалась.

Фрэнк еще с полчаса продолжал расспрашивать Марту. Теперь у него была вся нужная информация о Кэти, не было только ответа на вопрос: «А где же, собственно, может быть она сама?»

В пяти милях от деревушки Маунткеннон, в конце сырого, поросшего густым мхом переулка, на краю болота, стоял неприметный дом, заброшенный лет пятнадцать назад и с тех пор необитаемый. Его покосившиеся окна были крест-накрест заколочены досками. До сих пор они останавливали от проникновения внутрь людей менее решительных и целеустремленных, чем Дюк Роулинз. Поднатужившись, он оторвал прогнившую раму, отломал оставшиеся части удерживавшей ее рассыпающейся древесины, подтянулся и прыгнул в темноту. Оказавшись в тесной кухне, немного постоял, вдыхая сырой затхлый воздух, затем подошел к входной двери и сильно надавил на проржавевшую ручку. В лицо ему ударил свежий морской ветер.

Он ходил по дому и, подсвечивая себе карманным фонариком, рассматривал отсыревшую мебель красного дерева, рваные тюлевые занавески и картинки религиозного содержания, косо висевшие на вбитых в стены крюках. Спальни были тоже небольшими и мрачными. Свет в них едва проникал через грязные стекла окон. На стоявшем в углу буфете лежала чья-то фотография в рамке, вся в разноцветных пятнах. По центру ее шла длинная белая полоса, свидетельствующая о том, что между досками, которыми заколочено окно, есть щель и через нее в комнату проникает солнечный свет. Он взял рамку, вырвал из нее фотографию, и она с тихим шуршанием упала на пол. Вместо нее он вставил снимок, который достал из внутреннего кармана куртки. На нем был изображен дядя Билл — в джинсах и клетчатой рубашке. Правая рука его была вытянута, левая — засунута за пояс, туговатый для его полного брюшка. В лучах заходящего солнца были хорошо видны и его густые волосы, и окладистая густая борода. Билл широко улыбался. Рядом с ним стояла наклонно вкопанная жердь, на которой сидел Соломон. Подняв одну лапу, он косил в сторону фотоаппарата. Шеба, зависнув в воздухе над рукой дяди Билла, собиралась сесть на нее.

— Да, Соломон был великолепен, — проговорил Дюк, прижимая фотографию к груди. Он посмотрел в темное окно. — Но мне больше нравилась Шеба. Это самая прекрасная птица, которую я когда-либо видел.

Анна раздвинула тарелки, бутылки, столовый прибор и чашки, освобождая место для бутылки кленового сиропа. Завтрак был готов. Джо молча разглядывал вафли, сок, круассаны, бекон, сосиски, кофе и чай.

— И в какую статью расходов мы внесем весь этот шик? — спросил он, грустно усмехаясь.

Анна натянуто рассмеялась и посмотрела на Шона. Он промолчал. На пустую тарелку, которая стояла перед ним, капали слезы.

— Можно я пойду к себе? — произнес он. — Я плохо себя чувствую.

— Да-да, конечно, иди, — сказала Анна и погладила его по щеке.

Он отвернулся, торопливо встал из-за стола и вышел.

Фрэнк некоторое время молча стоял в дверях, с улыбкой разглядывая Нору. Она никогда не подводила его. В какое бы время ему ни нужно было уходить, она всегда вставала, чтобы его проводить. Ему нравился ее полупрозрачный халат цвета морской волны, нежно шуршащий и очень приятный на ощупь. Нора не слышала, как он вошел в дом. Она сидела на краю дивана, поджав под себя ноги, а локтями упираясь в журнальный столик, на котором лежала книга, и увлеченно читала. На столике стояла чашка с кофе. Не отрывая глаз от страниц, Нора иногда механически тянулась к ней, отхлебывала несколько глотков и ставила на блюдце. Фрэнк рассмеялся. Нора вздрогнула и подняла голову.

— Вот ведь змей какой. — Она улыбнулась. — Даже за собственной женой подглядываешь. — Нора снова отхлебнула кофе. — Ну, что интересного расскажешь? — спросила она, закрывая книгу.

— Никаких следов.

— Что, совсем никаких?

Фрэнк кивнул.

— А как там Марта?

— Ужасно расстроена. Дай Бог, чтобы все обошлось. Все ее жалеют. Естественно, она наивна как ребенок. Я ее ни о чем серьезном не спрашивал, но и этого вполне достаточно, чтобы она совсем потеряла покой.

— Представляю, как она себя чувствует. Это же человек из прошлого века. — Нора помолчала. — Марта кого хочешь достанет своим занудством. Я не исключаю, что Кэти опостылели ее монастырские строгости и она попросту убежала от нее куда глаза глядят.

— Все возможно, — согласился Фрэнк. — После гибели Мэта она только и делает, что хнычет. И Кэти все это видит. Могла подумать, что мешает матери, не дает ей устроить личную жизнь. Кто их знает, что у них в голове, у молодых?

— Это точно, — согласилась Нора. — Только я думаю, что она опостылела Кэти своим вечным нытьем.

— И это тоже возможно, — кивнул Фрэнк.

Они переглянулись, вдруг осознав, что говорят о Кэти так, будто ее уже нет.

— В любом случае мы всё очень скоро узнаем. Такие паиньки, как Кэти, надолго из дома не уходят. Вот увидишь, все будет нормально. К обеду вернется. — В душе Нора чувствовала, что ее уверенность выглядит неестественно.

— Я не решился ей сказать, что уже обзвонил все больницы и ближайшие полицейские участки. Никаких следов.

— Это, может быть, и плохо, а может быть, и хорошо.

— Да, как посмотреть, — осторожно заметил Фрэнк.

— А как чувствует себя Шон?

— Понятия не имею, что произошло у него с Кэти. Гуляли они вместе, но провожать ее он не стал. Почему? Сколько уж времени ходят обнявшись, и вдруг она отправляется домой одна.

— Действительно непонятно, — задумчиво произнесла Нора.

— И у Марты его сейчас с нами не было.

— А где же он?

— Дома остался, сказал, что будет ждать звонка от Кэти по домашнему телефону.

— А вот это уже очень странно, — сказала Нора. — Уж ему-то там тоже следовало быть. За каким чертом Кэти станет звонить ему, если у ее матери тоже есть телефон?

— После разговора с Мартой я поговорил и с ним — правда, недолго. Он сильно расстроен, сказал, что не знает, куда могла подеваться Кэти.

Нора внимательно разглядывала мужа.

— Ты беспокоишься за нее? — спросила она.

— Если честно, то очень беспокоюсь, — признался Фрэнк.

Нора хотела продолжить разговор, но он остановил ее, положив ладонь на ее руку.

— Прости, но рассиживаться мне некогда. Нужно увидеть всех школьных подружек Кэти, побывать на пристани, проехать по всем нашим дорогам. Если к вечеру девушка не вернется, не знаю, что еще я смогу один сделать. Ничего, наверное. Придется звонить начальнику управления, в Уотерфорд, и делать официальный запрос.

Прямо за деревней начиналась живописная равнина. Шон шел вдоль нее, к саду орхидей Миллеров. Пройдя около мили, он уткнулся в металлические ворота, перелез через невысокую редкую деревянную ограду и спрыгнул на тропинку. Метрах в ста от нее он увидел фигуру Джона Миллера, склонившегося над грядками. На всякий случай Шон пригнулся, побежал вдоль ограды в противоположную сторону и спрятался за ствол яблони. Закрыв глаза и сдерживая дыхание, он стоял минут десять, пока не услышал шорох шагов. Они прозвучали так неожиданно, что он вздрогнул. В ту же секунду раздался знакомый голос:

— Привет, Шон.

— Привет, Эли, — ответил он. — Что случилось?

Девушка присела на корточки рядом с яблоней и достала из кармана куртки пустую металлическую бутылку из-под соды со сплющенным горлышком, изогнутую на манер трубки. В донышке ее были пробиты девять крошечных отверстий. Эли достала из кармана пластиковый мешочек с травой и, повернувшись к Шону, спросила:

— Ну и где она может быть? Не знаешь?

Она положила на каждое отверстие по маленькой щепотке травы, взяла в рот горлышко бутылки, вытащила зажигалку, подпалила траву и жадно затянулась.