Леонид Могилев - Тройное Дно Страница 18

Альжбету он встретил случайно, слоняясь в воскресенье по Моховой. Привиделось ему знакомое в наружности и повороте головы, и не подвела разведчика память. Именно с ней, молоденькой медсестрой, обрел он на фронте мужское достоинство и ясность. Какова встреча? Альжбета пришла в комнату Хоттабыча и больше ее не покидала, исключая непредвиденные обстоятельства, события и хлопоты, до этого самого декабря, холодного и неживого.

Альжбета, как и герой повествования, была круглой сиротой и по роковому стечению обстоятельств лишена способности к деторождению, с чем Хоттабыч через некоторое время смирился. Так они и жили, укрепляя свои базисы и надстройки регулярным трудом, ибо воспринимали вялотекущую жизнь индивидуально и независимо. Хоттабыч изредка куролесил. Альжбета же была женщиной доброй до бесконечности. Ей ничего не нужно было от жизни, кроме Хоттабыча, этой комнаты и ощущения того, что страна к ней добра. Она простила его после вынесения приговора телевизору. С тех пор они общались с миром посредством слушания репродуктора, от гимна и до гимна, и даже обнаружили в этом свои преимущества.

Когда объявились «фашисты» из ПТУ и другие уроды, Хоттабыч сразу разрушил официальную версию.

— Это никакие не фашисты. Это нас товарищи из агитпропа морочат.

Ему показывали статьи, вырезки, фотографии. Он мудро отвечал: «Все вы дураки».

Потом «Саюдис» стал искать справедливых и добрых заступников.

— Вот это и есть фашисты и полицаи, — сказал, как отрезал, он, — ну и что, что писатели и кинематографисты? Там еще и другие найдутся. Лесное дело им привычное, бункера расконсервируют, граница рядом. Красота!

Генерального секретаря Хоттабыч слушать не мог, а потому во время его речевок выключал репродуктор.

Айболитой Альжбета стала со времен антипьяного указа. Хоттабыч слыл человеком запасливым, и спутница его тревог и разочарований не могла тогда противостоять просьбам товарищей Хоттабыча об опохмелке. Хоттабыч Айболиту не укорял, только после не разговаривал с ней ровно сутки.

Когда Айболита убедилась, что жизнь они с Хоттабычем прожили, коммунизм отменен, а помыться нечем, она решила, отчасти правильно, что жизнь прошла зря. Что это они со стариком во всем виноваты и лучше им этот балаган прекратить сразу и без возврата. Тогда она и уехала абы куда, а это значит, во Владивосток, так как дальше Камчатка, Сахалин и Курильские острова и туда без надобности не пускают. А Хоттабыч, по ее разумению, должен был пропасть сам по себе и не очень при этом мучиться. Студня и котлет она наготовила ему вроде как для поминок.

…А Хоттабыч, допив четвертинку, достал из холодильника следующую, и было их у него еще три в секретере. И рябина на коньяке была припасена для Айболиты. И польское пиво на 1 января. Целая коробка. Хоттабыч вышел на балкон и поглядел на коробку. Температура по всем прогнозам никак не должна была упасть ниже нуля, а стало быть, не стоило беспокоиться. От такой температуры пиво только слаще. Внизу мимо подъезда протащили елку. Репродуктор в комнате выдал гимн. Хоттабыч вернулся в комнату, мазнул по студню горчицей, сорвал пробку…

Часа через два он уснул прямо за столом.

31 декабря был рабочим днем, но на завод он не пошел, хотя чуть раньше решил было встречать Новый год в цехе. Каждый раз требовалось встречать так кому-то. Утром полежал в постели, привстал, поправился четвертью стакана и стал глядеть в потолок. В коридоре стукнула дверь, потом другая. Это ушла соседка.

В квартире были прописаны Хоттабыч с Айболитой, колдун Телепин без жены и призрачная соседка. Никто ее никогда не видел, даже на кухне. Как-то так получалось, что, когда кто-то выходил в свет, ее уже не было. А когда все возвращались в норы, она хлопотала. С санузлом та же история. Или она уже посетила, или ей еще не хочется.

— Ты сказал — «колдун», дружок. Почему колдун? — воспрял Зверев.

— Чернокнижник. Дальше будет понятно.

Телепин поселился в этой квартире примерно за год до происходивших событий. Хоттабыч вернулся в тот день около восьми вечера. Еще со двора он заметил неладное.

Бородатые мужики разгружали грузовичок, в коем находились книги, несколько картин, а также кое-что из утвари, и втаскивали все это на его этаж, в их коммунальную квартиру, в пустовавшую с лета комнату, куда поселил нового жильца коммунхоз. Телепин, а это был он, в очередной раз порвал со своей семьей и всей прошлой жизнью. Веривший в приметы искатель философского камня, в то время просто астролог и мракобес, решил привести свою жизнь к очередному знаменателю, не дожидаясь наступления нового года. Затем в его комнате зазвенели стаканы.

Алхимик оказался невредным. До обеда писал объявления и вывески, чем зарабатывал себе на жизнь, а после занимался опытами и поисками. За год они даже подружились с Хоттабычем. К удивлению последнего, Телепин сочинил на него гороскоп и тот лег на чертеж Хоттабычевой жизни совершенно классно.

Прошел год. Летом Телепин вернулся к жене, но комнату эту не бросил, хотя и появлялся в ней редко. Сейчас он в ней присутствовал и готовил себе завтрак. Кипятил чай и подогревал венгерский зеленый горошек прямо в большой жестяной банке, из чего Хоттабыч справедливо заключил, что семейная жизнь колдуна на пороге нового года опять порушена.

— Одолевает баба?

— Не говори. А твоей чего не видать?

— Ушла.

— По магазинам, что ли? На Литейном хурму дают и шпроты. Ты бы ее на Литейный отправил. И народу немного.

Хоттабыч проварьировал в разных сочетаниях оба продукта, вариации кое-какие произнес и добавил:

— Совсем ушла. Уехала без остатка.

— Ты чего брешешь, старик? Вы же тыщу лет живете вместе!

— А вот на тысяча первом и ушла.

— Чего же вы не поделили?

— Коммунизм. Коммунизм, мой юный друг. Слыхал о таком?

Телепин ничего не ответил, но головой покачал.

— Значит, мы сегодня остались вдвоем?

— Мы, да еще эта. Привидение.

— А ты ее хоть раз видел?

— Не. А ты?

— Ну ладно. Не видел так не видел. Как насчет нового эпохального года? Если его, к примеру, встретить? Двое одиноких мужчин желают познакомиться.

— У меня все есть, — обрадовался Хоттабыч, — и селедка, и котлеты, и пиво. И вообще все…

— И у меня есть. И горошек, и портвейн. А шампанское у тебя есть, Потапыч?

— Рябина на коньяке есть. Это лучше.

— Нет. Без шампанского я не приучен.

— Да ну его. У меня елка есть. И студень. Знаешь, сколько у меня студня? — При воспоминании о студне он погрустнел. — Ладно. Давай шампанского. И хурму, и шпроты. Денег тебе дам. Подожди…

— Да я халтуру сделал, дед. Хочешь, я тебе сам денег дам?

— Нет. Пусть все по-честному. — И Хоттабыч пошел за деньгами.

Айболита, влекомая роком, взяла из шкатулки ровно половину сбереженного. На оставшееся можно было жить бесконечно. Хоть месяц. Хоттабыч взял из шкатулки пятнадцать рублей, подумал и добавил еще червонец.

— Ты, это… Бабу, что ли, пригласи какую. Ну пусть сидит просто. Закуски двигает…

— Ты рассказывай, рассказывай, не смущайся, — кивнул согласно Зверев Пуляеву. Он явно заинтересованно слушал рассказ.

— Будет тебе баба, дедушка, блондинка с косой, — пошутил Телепин, а говорить этих слов сейчас вовсе не следовало.

Но едва колдун слетел по лестнице вниз, едва показался с авоськой во дворе, Хоттабыч растворил окно и крикнул:

— Эй! Не надо бабы.

— Чего? — воскликнул изумленно остановленный на бегу Телепин.

— Не надо бабы. Лучше возьми еще бутылочку…

— Будет тебе бутылочка, старичок!

Хоттабыч сел за стол, обхватил руками голову и вдруг запел: «Долго нас девчонкам ждать с чужедальней стороны… мы не все вернемся из полета-а-а! Воздушные рабочие войны…»

…Проснулся Хоттабыч в восьмом часу вечера оттого, что над ним стояли двое. Света в комнате не было, занавеска задернута, и только блик лампочки из коридора отмечался на елочном шаре.

«Ну вот и конец. Две судьбы моих, лихая да нелегкая. Квартира, несомненно, захвачена врагом, и сейчас вот возьмут меня под белы ручки и потащат к офицеру. А-а-а!» — очнулся Хоттабыч.

— Ты, что ли, делопут?

— Новый год проспишь. Вечер.

— Привиделось мне тут. Двадцать лет, как побоище не снилось. Решил, что вы германцы. Хорошо, что обороняться не начал.

— Ты, старик, недалек от истины. У нас гость из Литвы. Ларинчукас. Поздоровайся, Йонас. Это художник, старик. Только что из Паневежиса.

Хоттабыч встал, зажег свет. Оказалось, без десяти восемь…

— Ты фамилию правильно запомнил? Ларинчукас?

— Как он назвал, так я и запомнил.

— Хорошо. Излагай дальше. Включил Хоттабыч свет…

…Оказалось, без десяти восемь.

— Давай, дед. Ждем. Посмотришь, как мы там все уготовили. Угораздили всякое.

Избавленный от одиночества новогодней ночи и еще до конца не осознавший, что случилось или случится, чему быть, а чему миновать, в радости даже какой-то он стал одеваться. Влез в костюм. Потом нашел свои медали и надел их. «Даешь 50 лет победы над фашистской Германией!» — сказал он явственно. Любовно осмотрев запасы студня, он выбрал наилучший из оставшихся, в тарелке слева, сверху положил котлет, прихватил две четвертинки и вышел к Ларинчукасу и колдуну.