Стивен Кинг - Тело Страница 18

— Эй, Горди, расскажи-ка нам ту самую историю, — внезапно попросил Крис, привставая.

— Какую? — переспросил я, хотя прекрасно знал, о чем он говорит.

Я ощущал какую-то неловкость, когда меня просили рассказать одну из моих «историй», — и это несмотря на то, что они пользовались неизменным успехом. Первым, кто узнал о моем желании стать, когда вырасту, писателем, был Ричи Дженнер, парнишка, который состоял полноправным членом нашей компании, пока его семья не переехала в 1959 году в Небраску. Уже не помню, чем мы занимались у меня в комнате, когда Ричи обнаружил в книжном шкафу под комиксами пачку исписанных от руки листков. «Это-то что такое?» — спросил он, заинтригованный. «Так, ничего…» Я попытался выхватить у него листки, хотя, признаться, не слишком настойчиво. В душе моей авторская гордость боролась с застенчивостью (кстати говоря, борьба эта продолжается и по сей день…) Пишу я всегда в одиночестве, отгораживаясь ото всего мира, как будто совершая нечто постыдное, словно юнец, занимающийся онанизмом, запершись в ванной. Писательский труд для меня — нечто глубоко интимное, вроде секса, хотя я знаю и совершенно противоположные примеры. Так, один мой знакомый писатель обожает работать, устраиваясь в витринах книжных магазинов или супермаркетов. Это потрясающе, до безрассудства храбрый человек, и я всегда мечтал иметь такого друга, с которым можно было бы пойти в огонь и в воду…

Почти до вечера Ричи просидел на моей кровати, «заглатывая» мою писанину, навеянную сюжетами все тех же комиксов или же детских ночных кошмаров, о которых говорил Верн. Закончив чтение, Ричи посмотрел на меня как-то по-новому, будто впервые по-настоящему меня узнал, и заявил: «Отлично это у тебя получается, просто замечательно. А почему ты не покажешь это Крису?» Я ответил, что это мой секрет, и тут он пришел в недоумение: «Ну, почему же? Что тут такого? Ведь это не стишки какие-нибудь, наоборот, все ужасно круто и клево…»

Тем не менее, я взял с него слово никому не говорить про мои писания. Он, разумеется, пообещал и тут же раззвонил об этом всем и каждому, после чего скрывать мое тайное занятие стало совершенно невозможно. Большинству ужасно нравились мои рассказы о погребенных заживо, о казненных преступниках, восставших из мертвых, чтобы отомстить приговорившим их судьям, о маньяках, делающих из своих жертв котлеты, но главным образом, о частном детективе Курте Кэнноне, который «выхватив свой „магнум“, принялся отправлять патрон за патроном в разверстую, зловонную пасть маньяка».

Почему-то я старательно избегал слово «пуля», употребляя только «патрон».

Впрочем, из-под моего пера выходили не одни лишь «ужастики». Была, к примеру, серия рассказов про Ле-Дио, маленький французский городок, который в 1942 году подразделение американских героев-пехотинцев пыталось отбить у фрицев (я тогда не знал, что союзные войска высадились во Франции лишь в 1944 году). На протяжении пяти лет — с девяти до четырнадцати — я написал четыре десятка рассказов о кровопролитных уличных боях в Ле-Дио, причем последняя дюжина появилась на свет исключительно по настоянию Тедди, который от этих историй был просто без ума (мне же они к тому времени осточертели до смерти). Он проглатывал страницу за страницей, при этом глаза у него были как полтинники, пот струился по физиономии, а в голове, похоже, грохотала канонада. Мне, конечно, льстил такой читательский восторг, но в то же время я стал опасаться, не свихнется ли Тедди окончательно от моего Ле-Дио.

Теперь это стало для меня способом заработать на кусок хлеба в гораздо большей степени, нежели удовольствием. Писательский труд ассоциируется у меня скорее с искусственным оплодотворением, а не с чувственным наслаждением, смешанным с неким комплексом вины, как в юношеские годы. Все происходит строго по правилам, зафиксированным в договоре с издателем, и пишущая машинка подчас вызывает у меня чувство отвращения. Это меня пугает: я вовсе не претендую на звание Томаса Вулфа наших дней, но все же мне хотелось бы оставаться именно писателем, а не халтурщиком от литературы.

— Только, пожалуйста, без ужасов, — взмолился Верн. — Хватит с меня кошмаров… Хорошо, Горди?

— Там нет никаких ужасов, — успокоил его Крис, — наоборот, это очень веселая история. Немного непристойная, зато веселая… Валяй, Горди, рассказывай. Повесели-ка нас, а то чего-то чересчур мы кислые.

— Это про Ле-Дио? — с надеждой спросил Тедди.

— Какой Ле-Дио, ты, псих ненормальный?! — Крис дал ему легкий подзатыльник. — Это про соревнование по поеданию пирожков.

— Да я ведь не успел еще даже записать эту историю, — начал я упрямиться.

— Плевать, рассказывай давай.

— Что, все хотят слушать?

— Конечно, все, — сказал Тедди. — Рассказывай, кончай ломаться.

— Ну, ладно. Дело происходит в одном городке, разумеется, вымышленном, под названием Гретна, что в штате Мэн.

— Гретна? — заулыбался почему-то Верн. — Что это еще за название? В штате Мэн нет никакой Гретны.

— Заткнись ты, придурок, — оборвал его Крис. — Сказали же тебе, что городок этот вымышленный.

— Так-то оно так, да уж больно идиотское название…

— Да вокруг полным-полно идиотских названий, — вполне резонно возразил Крис. — Как тебе, к примеру, нравится поселок Альфред, или Сако, или взять хотя бы наш родимый Касл-черти-бы-его-побрали-рок… Разве у нас есть скалы, не говоря уже о замках? note 8 Да большинство названий — идиотские, просто мы к ним привыкли и не думаем об этом. Правильно, Горди?

— Безусловно, — ответил я, хотя, честно говоря, подумал, что Верн прав, и Гретна — совершенно идиотское название. Интересно, чего это ради именно оно пришло мне в голову?

— Так или иначе, в этой самой Гретне, как и у нас, в Касл-роке, ежегодно праздновали День первых поселенцев…

— День первых поселенцев — это клево, — опять встрял Верн. — Я грохнул в прошлый раз всю свою заначку за год, но зато уж отвел душу… А этот Билли, сукин сын…

— Да заткнешься ты в конце концов?! — рявкнул Тедди. — Дай Горди рассказать.

— Да, конечно, конечно, — заморгал Верн, — пускай рассказывает.

— Валяй, Горди, — подтолкнул меня Крис.

— История, вообще-то, так себе, — решил я поломаться еще немного.

— А мы другого и не ждем, — утер мне нос Тедди, — но все равно, рассказывай давай.

— Ну, ладно, уговорили. — Я прокашлялся. — Так вот, на вечер у них там были намечены три крупных мероприятия: раздача яичного рулета для самых маленьких, соревнование по бегу в мешках для ребят постарше — восьми-девяти лет, а также этот самый конкурс — кто больше и быстрее всех слопает пирожков. Да, я забыл представить главного героя. Это был жирный чувак, которого никто терпеть не мог, а звали его Дэви Хоган.

— Намек на Чарли Хогена, да? — не выдержал снова Верн, и Крису в очередной раз пришлось дать ему хорошего тумака.

— Был он одного с нами возраста, весил фунтов так сто восемьдесят, а величали его не иначе как Хоган-Задница и шпыняли, кто как только мог.

Физиономии моих слушателей тут же отразили искреннее сочувствие к третируемой всеми Заднице, хотя, уверен, если бы подобный тип вдруг появился в Касл-роке, все мы, в том числе и я, издевались бы над ним до полного беспредела.

— Наконец, Заднице все это надоело, и он решает отомстить своим мучителям. Но каким образом? В День первых поселенцев такая возможность представилась ему в виде конкурса пожирателей пирожков, ведь в этом деле — пожрать — равных ему не было. Кстати, победитель получал приз — пять баксов.

— Все ясно: Задница выигрывает и оставляет всех с носом! — не удержался снова Верн.

— Нет, это гораздо интереснее, — заявил Крис: он знал эту историю. — Замолкни и слушай дальше.

— Ну, что такое пять долларов? — продолжал я. — Деньги эти утекут, как сквозь пальцы, думал Хоган, а через пару недель если кто и вспомнит о его «подвиге», то только затем, чтобы, повстречав его на улице, в очередной раз надавать по шее, да еще обозвать при этом: Задница-пожиратель-пирожков.

Слушатели согласно кивнули: а этот Дэви Хоган вовсе не дурак. Я стал рассказывать дальше:

— Тем временем никто не сомневается, что он выиграет соревнование, даже его собственные родители. Более того, они уже заранее положили глаз на его приз.

— Точно, так всегда и бывает, — согласился Верн.

— Поразмыслив таким образом, он проникается ненавистью ко всей этой затее. В конце концов, необыкновенный аппетит — не его вина, тут все дело в обмене веществ и…

— Ну, конечно, у моего двоюродного брата точно такая штука! — возбужденно вскричал Верн. — Честное слово! Он такой жирный, что весит, наверное, фунтов триста. Говорят, у него что-то не в порядке с хипо… гипофизом, да?.. Не знаю точно, как эта штука называется, но он напоминает мне рождественского индюка, а когда я обозвал его…