Александр Колин - Комедия убийств. Книга 2 Страница 18

Властитель Дамаска сидел под стенами Антиохии как на иголках, обеспокоенный действиями египтян в Палестине, готовый в любую минуту отбыть на юг. Кроме того, он, как и множество других командиров турецкой орды, был битым, а битые — ненадежные союзники в борьбе с теми, кто наносил им поражения. Часть турецких ноблей вообще относилась друг к другу враждебно и вполне могла повернуть свои отряды один против другого.

Вместе с тем Кербога не унывал, войск у него все еще оставалось более чем достаточно, он знал, что крестоносцев ослабили голод и болезни, к тому же численность их кавалерии резко сократилась: во всей армии франков, учитывая захваченных в Антиохии турецких лошадей, не приученных сражаться в манере западных рыцарей, набиралось не более семи-восьми сотен коней. Такого количества вполне хватило Боэмунду в феврале, когда он опрокинул войско Радвана Галебского, но сейчас перед крестоносцами находилось едва ли не в десять раз больше врагов.

О том, на каких животных приходилось идти в бой крестоносцам, уже говорилось, а в чем состоит отличие рыцарского боевого коня от мула или осла, едва ли следует объяснять.

На следующий день после безрезультатных переговоров с Кербогой франки, поняв окончательно, что для них осталось лишь только уповать на оружие, отбросили последние сомнения и вышли за стены города. Накануне епископ Адемар обратился к солдатам с пламенной речью, призывая их, среди прочего, забыть о себе и отдать весь имеющийся хлеб, чтобы накормить коней. Франки вняли призыву духовного руководителя похода. Выйдя из города, они перешли мост и построились.

Первыми шли французы и фламандцы под командованием Хьюго Вермандуа и Роберта Фландрского, за ними Годфрид, который вел дружины из Лотарингии и Германии, далее нормандцы герцога Роберта, следом — южане, верховодил которыми, по причине болезни их господина Раймунда, Адемар Пюи, более, по единодушному убеждению, воин, чем монах. Последний эшелон составляли дружины Боэмунда и Танкреда. Кроме того, князь Тарентский, хорошо изучивший тактику турок и предвидя то, что они попытаются обойти франков с фланга, сформировал седьмой дополнительный корпус, поставив его под командование Райнальда де Туля.

Кербогу крестоносцы занимали мало. Когда франки, распахнув ворота, стали переходить мост, атабеку Мосула, естественно, доложили об этом; он, не отрываясь от шахматного столика (партия разворачивалась уж очень интересно), провел военный совет.

Одни, такие, как Сокман Ортокид и эмир Хомский, советовали немедленно атаковать врага и, сокрушив его, ворваться в город, а другие, среди них и Шамас аль-Мулюк Дукак Дамасский, предлагали подождать, чтобы накрыть все силы франков и окончить войну одним ударом. Кербога, которому не хотелось отрываться от партии, согласился с Дукаком, но кто-то, недовольный решением атабека, напомнил эмиру Дамаска, что он уже пробовал один раз прихлопнуть горстку крестоносцев и чем это все закончилось. Дукак пришел в ярость, тотчас же подумал о египтянах, безобразничавших в его владениях, и натянул поводья коня.

Среди дворян Кербоги находился храбрый воин Омир Дали, который один из немногих думал не о собственной выгоде, но об интересах дела. Омир спрыгнул с коня и, припав на колено и произнеся необходимые приветствия, сказал не слишком-то почтительно:

— Все в шахматы играешь, бек? Поберегись, франки уже построились.

— Они что, собираются со мною драться? — удивился Кербога, не замечая даже и резковатого тона воина.

— Не знаю я, что на уме у чужестранцев, — ответил Омир. — Подожди, я поскачу к ним и посмотрю.

Партия на шахматной доске осталась за мосульцем, который тотчас же начал новую. Прошло немало времени, прежде чем посланец вернулся.

— Франки настроены решительно, бек, — сказал он твердо. — Думаю, драки не избежать.

— Ты уверен?

— Все знамена их там, одного только не признал я, оно в середине, в четвертой линии их порядков.

— Ну так поди и узнай! — воскликнул Кербога. — Нечего отвлекать меня по пустякам!

На сей раз закончить партию атабеку не удалось, Омир вернулся быстро.

— Поспеши, бек! — воскликнул он. — Сядь в седло, ибо франки намерены сражаться насмерть, с ними копье их пророка Исы. Теперь ты еще можешь победить, но много крови придется пролить туркам. Зря ты не согласился на условия, которые предлагали тебе вчера франки.

— Еще не поздно! — возразил Кербога. — Я пошлю к ним гонца, пусть он передаст, что я согласен принять их условия.

Герой покачал головой:

— Нет, бек, ты опоздал, нам осталось только драться. Вели эмирам навострить стрелы, натянуть тетивы, ибо бой будет смертельным и немногие вернутся домой.

Знатные турецкие князья, заслышав речь Оми-ра, призадумались. Они пошли за Кербогой в надежде на легкую поживу, каждый рассчитывал урвать кусок от пирога под названием Антиохия. А что получалось? Франки живы, они вышли в порядке и построились с намерением драться, а уж что-что, а сражаться — это среди присутствовавших знали многие — пришельцы с далекого Запада умели. Многим из окружения Кербоги помнились страшные минуты, когда только резвость кобыл спасала их от тяжелых коней преследователей.

Для чего же они здесь? Чтобы пережить все снова? Если они одержат верх, все результаты победы присвоит мосулец, он станет сильнее, и ни Дамаску, ни Галебу вольно не жить, не говоря уж о тех, кто помельче. Если же одолеют крестоносцы… Тут ответ был ясен всем: хватило бы франкам копий, а голов, чтобы надеть на них, достанет.

Хьюго де Монтвилля определили в арьергардный отряд Райнальда де Туля. Так случилось, что Арлетт не смогла последовать за любимым — она занемогла. Стала ли ее болезнь следствием беременности или же виноват оказался дурной воздух, вызванный гниением трупов под окнами, так или иначе утром, когда крестоносцы, облачившись в чистые одежды и оседлав коней, отправились сражаться с язычниками, рыжекудрая воительница едва смогла подняться с постели, чтобы проводить мужа. Она собрала все мужество, дабы не дать ему повода заподозрить, какие чувства охватывали ее в момент расставания.

«Нет! Его не убьют, его не должны убить! — кричала душа Арлетт. — Но что-то, что-то случится?!»

Хьюго уехал, оставив любимую в обществе служанки и легкораненого солдата. Не лишняя мера предосторожности, принимая во внимание обстановку в городе. Греки, армяне и особенно сирийцы, немало претерпевшие от бесчинств новых хозяев города (многие лишились имущества, иные потеряли родственников, женщины подверглись бесчестью), ждали, как повернется дело в поле. Некоторые, особенно ретивые, уверенные в победе мусульман, не скрывали настроений и, наточив ножи, ждали своего часа.

Сидевший в цитадели Ахмет ибн-Мерван тревожно вглядывался в даль. Из всех турецких командиров он находился, пожалуй, в наиболее удачном положении, так как в случае победы Кербоги именно воины из крепости первыми доберутся до богатств, награбленных франками. Если же турки в поле не выстоят, что ж, дальновидный Мерван заранее провел переговоры с самым влиятельным из командиров крестоносцев князем Боэмундом. Ахмет ибн-Мерван обещал не делать вылазок в тыл франкам, за что Боэмунд дал слово: в случае победы пощадить гарнизон цитадели. Такой исход дела турецкий командир отнюдь не исключал, так как за две с лишним недели начальствования над крепостью Антиохии успел убедиться в том, что западные рыцари легко не сдаются. -

Арлетт не знала, сколько времени пролежала без сознания, снились ей какие-то ужасные вещи: холодная мрачная башня наполнялась жуткими карликами, горбунами, обнаженными молодыми женщинами с покрытой отвратительными язвами и струпьями кожей, с кишевшими паразитами волосами. Вся эта компания прыгала, скакала и веселилась в неверном пляшущем свете факелов. Никто не произносил ни единого членораздельного звука, вместе с тем Арлетт каким-то образом знала, что вся мразь и нечисть собралась здесь ради нее.

Внезапно шум веселья смолк, плясуны замерли и, отпрянув к холодным стенам из тесаного камня, скорчились в позах еще более уродливых, чем раньше. Арлетт поняла, что сейчас случится что-то очень важное, но ничего, казалось, не происходило, если не считать того только, что в башне сделалось светлее, хотя факелы не стали гореть ярче и количество их осталось прежним.

Света становилось все больше; внезапно исчезли стены, пропали гнусные уродцы, не осталось ничего, только яркое изумрудное сияние и высокий человек в кольчатой броне с саблей на боку. Но кто он, Арлетт не знала: башлык, обмотанный вокруг головы незнакомца, скрывал его лицо.

«Ты знаешь меня, — проговорил неизвестный, голос которого прозвучал в мозгу Арлетт. — Ты меня знаешь».

«Кто ты?! — спросила она также мысленно. — Кто?!»